Антон Грановский - Имперский крест
Толстяк, лежавший на полу, посмотрел на Егора и сказал:
– Кажется, это за вами, офицер. Положите оружие и сдайтесь, а я скажу всем, что у вас нервный срыв. Тем более что это так и есть, если судить по тому, что я видел и слышал.
Волчок, сжимая в руке пистолет, шагнул к доктору, схватил его за шиворот и рывком поставил на ноги.
– Что вы делаете? – прохрипел тот, побагровев.
Егор, не отвечая, потащил его к двери. Откинул засов и ударом сапога распахнул тяжелую дверь. Лицо его обожгло холодным ветром. Прикрываясь Морелем, Волчок вышел на улицу и взглянул на эсэсовцев, стоящих перед ним полукругом.
– «Белокурые волки»! – Егор усмехнулся. – Решили сразиться с хищником покрупнее?
Один из охранников вскинул пистолет, но Егор выстрелил раньше. Пистолет выпал из руки эсэсовца, тот вскрикнул и схватился за простреленную кисть.
– Уйдите с дороги, если не хотите, чтобы я пристрелил лейб-медика! – крикнул Волчок.
– Это всего лишь жест отчаяния, – хрипло произнес Морель, скосив на Егора глаза. – Вы прекрасно знаете, что у вас нет шансов.
– Правда? – Егор насмешливо прищурился. – Неужели ни одного?
– Сдайтесь, и мы оставим вас в живых! – громко предложил ему один из «белокурых волков».
– И что со мной будет дальше? – осведомился Егор.
– У вас появится возможность искупить свою вину кровью! На передовой! Используйте эту возможность!
Лицо Егора похолодело, в глазах замерцал тусклый желтоватый огонек.
– Где-то я это уже слышал, – сказал он.
Еще два охранника, скользнув в стороны, попытались быстро обойти его сбоку. Волчок, не говоря ни слова, дважды нажал на спусковой крючок. Два «белокурых волка» рухнули на землю, истекая кровью.
Тут доктор Морель взревел, как медведь, и изо всех сил ударил Егора затылком в лицо. Боль ослепила Егора, он ослабил хватку, доктор прыгнул вниз, и охранники открыли шквальный огонь из пистолетов.
В тот же миг сноп ослепительного света ударил Егору в глаза. Свет этот ослепил и оглушил его, лишив ощущения реальности.
– Егор! – услышал он негромкий стариковский голос. – Егор, ты слышишь меня?
Егору показалось, будто он поднимается в воздух, прямо навстречу черному, беззвездному небу.
«Должно быть, я умираю», – подумал он.
Свет стремительно померк. Мир вокруг погрузился в темноту, а густой, вязкий воздух, в котором висел Егор, превратился в маслянистую жидкость, которой была заполнена ванна.
И тогда он все понял.
– Я вернулся, – тихо прошептал Волчок, чувствуя, как расслабляется усталое тело. – Я снова дома.
3
– Нет, это просто непостижимо! – ворчал голос. – Пробраться тайком в мой дом, включить Машину… Да кто тебе дал право так поступать?
Егор открыл глаза и увидел худое лицо профессора со всклокоченными седыми волосами и черной полоской крашеных усов над морщинистой губой.
– Профессор… – сиплым от усталости голосом пробормотал он. – Это в самом деле вы?
– Какого черта ты делаешь в моей лаборатории, Волчок? – сердито спросил Терехов.
Егор смотрел на него с улыбкой.
– Проф, – снова заговорил он, – если бы вы знали, как я рад вас видеть.
– Не смей лыбиться, когда я тебя ругаю. Рад он, видите ли… Ты чуть не угробил Машину! Почему не проверил предохранители? А рычаг хронометра почему не зафиксировал? У тебя что – руки прямо из мозга растут?
Егор не ответил. Он поднялся в ванне, перешагнул через борт и ступил босой ногой на резиновый коврик.
– Давай-давай, – проворчал Терехов, – еще потоп мне тут устрой.
Волчок смотрел на Терехова веселым взглядом:
– Выглядите неплохо, проф. Как ваше здоровье?
– Еще жив, как видишь, – сухо сказал профессор. – Но не уходи от вопроса. Что ты делал в лаборатории?
– Думаю, ответ на этот вопрос очевиден, – сказал Егор. – Я пришел, чтобы воспользоваться Машиной.
– Но зачем?
– Хотел устранить одну проблему.
Терехов пристально посмотрел Егору в глаза и вдруг побледнел.
– Боже… – выдохнул он. – Ты решил подкорректировать историю? Этого я и опасался! Я знал, что рано или поздно ты задумаешь проделать что-нибудь этакое. А ну, признавайся, парень, что ты натворил?
– Ничего особенного. Просто убил Гитлера.
– Убил… Гитлера?
Профессор вытаращил на Волчка глаза и едва не задохнулся от изумления, ужаса и возмущения.
– Убил, – подтвердил Егор. – А потом воскресил. Это было долгое путешествие. Кстати, у меня в кармане куртки есть сигареты. Будьте так любезны, проф, подайте их мне.
Терехов тряхнул седовласой головой:
– Ничего не понимаю.
– Сигареты у меня в…
– Да я не об этом. Я о твоих приключениях.
– Я и сам не все понимаю, – признался Волчок. – Знаю только, что совершил ошибку, а потом ее исправил.
– Но…
– Проф, что если мы поговорим об этом позже? – перебил Егор. – Если честно, я валюсь с ног от усталости. У вас найдется для меня чистая постель?
Профессор несколько секунд молчал, хмуря брови и гневно сверкая голубыми глазами, а затем голосом смирившегося с кошмаром человека ответил:
– Только если ты сходишь в душ и смоешь с себя эту дрянь.
– С удовольствием, – улыбнулся Волчок. – Но сперва сигарету. Если сейчас не затянусь, помру прямо на этом коврике.
4
Егор наконец закончил рассказ и замолчал, вопросительно глядя на Терехова. Тот сидел в красном плюшевом кресле, закутавшись в свой роскошный восточный халат и нахохлившись, как воробей. Фужер в его руке давно опустел, но профессор не обращал на это внимания.
– Ну? – спросил его Егор.
– Чего «ну»? – хмуро отозвался Терехов.
– Это было в самом деле?
– Где?
– Там. Огромные роботы со свастикой на боку, лужи крови, выжженные руины на месте Москвы… Это все мне не привиделось?
Профессор усмехнулся, повертел в пальцах фужер:
– Думаю, все это было взаправду. Время – таинственная и непонятная субстанция. Если вообще «субстанция»… Оно распадается на прошлое, настоящее и будущее. Но прошлого уже нет, будущего еще нет, а настоящее неуловимо, поэтому тоже не существует. Время – это распавшаяся вечность, и в этой распавшейся вечности неуловима ни одна из распавшихся частей.
– А как насчет «радости мгновения»? – поинтересовался Егор.
Профессор дернул морщинистой щекой:
– Радость мгновения не переживается, как полнота вечности. В ней присутствует отравленность стремительно мчащимся временем. Мгновение, как часть уходящего времени, несет в себе всю разорванность, всю мучительность времени, вечное разделение на прошлое и будущее. Мы, люди, с рождения отравлены временем, потому-то наши судьбы полны превратностей, а сердца – смутной тоски.
Егор хмыкнул и сказал:
– Жаль прерывать ваши философские рассуждения, проф, но я хотел услышать другое. Признает ли современная физика существование параллельных реальностей?
Профессор на секунду наморщил лоб, а потом ответил:
– Скажем так, она их не отрицает.
– И этому есть научные доказательства?
– Безусловно, – кивнул Терехов.
– Расскажите мне.
Брови профессора удивленно приподнялись:
– Сейчас?
– Да.
– Но я думал, ты устал.
– Это не важно. Я должен быть уверен, что все, что со мной произошло, было реальностью, а не кошмарным сном.
Терехов посмотрел на него грустным взглядом и сказал:
– Ты не сможешь узнать это наверняка, Волчок.
– Я понимаю. И все-таки жду вашего рассказа.
Профессор потянулся за бутылкой «Каберне». Наполняя вином хрустальный фужер, старик бросил на Егора странный, быстрый взгляд, однако Волчок, погруженный в свои мысли, не обратил на это внимания.
Наконец, фужер был наполнен, и Терехов, отпив глоток, приступил к рассказу:
– Кристофер Монро из Института стандартов и технологий организовал любопытный опыт. Опыт выглядел следующим образом. Ученые взяли атом гелия и мощным лазерным импульсом оторвали у него один из двух электронов. Получившийся ион гелия обездвижили, понизив его температуру почти до абсолютного нуля. У оставшегося на орбите электрона существовало две возможности – либо вращаться по часовой стрелке, либо против. Но физики лишили его выбора, затормозив частицу все тем же лучом лазера.
– И что было дальше? – поинтересовался Егор.
Мутные от вина глаза профессора заблестели.
– Тут-то и произошло невероятное событие! Атом гелия раздвоился, реализовав себя сразу в обоих состояниях! В одном из них электрон крутился по часовой стрелке, в другом – против часовой. Понимаешь, о чем я?
Егор наморщил лоб:
– Пытаюсь. Он что, раздвоился?
– Именно! Физик Эверетт, комментируя опыт с атомом, высказал мнение, что каждая элементарная частица является в действительности совокупностью множества идентичных частиц – сегодня мы бы сказали «клонов». В том смысле, что она одновременно принадлежит множеству параллельных вселенных, в каждой из которых находится в каком-то одном из мест. В момент измерения воздействие измерительного прибора «выделяет» ее из всего этого множества вселенных. То есть – фиксирует в нашем мире. Если же возникнут обстоятельства, при которых один объект должен проявить два противоположных свойства, вся вселенная разделяется на две ветви. При этом вектор времени из одномерного становится многомерным, то есть возникает несколько параллельных временны́х векторов.
