Илья Тё - Топот бессмертных
– Фынесут дферь, и нам хана. Так?
– Им тоже. По крайней мере некоторому количеству.
Белошапочка улыбнулся:
– Фсе шутишь, сталкер? Скоро станешь трупом, а фсе шутишь.
– У тебя есть другие предложения? – Аспирин растянул бледный рот в усмешке. – Но, кстати, у меня есть. Я тут косяк заначил для такого дела. На него, правда, один чудик местный претендовал, но трава не для мутантов, сам понимаешь. В общем, когда уродцы полезут, можем нехило поржать.
Бровь Белошапочки поднялась вверх.
– Но ты же скасал, что сафясал с трафой? – удивился он.
– Завязал. Но какое это имеет значение? Знаешь, есть такая штука, называется «Сигара победы». Это когда лихой ковбой после всех приключений достает специально для этого заначенную дорогую сигару и начинает курить. Типа, наслаждается ситуацией. Так вот, моя заначка – примерно то же самое. Только на другой случай.
– На случай гипели?
– А что такого? Для чего существуют ковбои? Чтобы красиво побеждать. А сталкеры? Чтобы красиво дохнуть. Так что пусть у них будет «Сигара победы», а у нас… у нас, скажем, «Косяк поражения».
– Снаешь, мне не нрафится слово «порашение» – поморщился Белошапочка, – я не считаю, что мы проиграли. Мы ведь тостойно прошили этот тень, сталкер. Расфе нет?
– Согласен, – пожал плечами Аспирин. – Ты не поверишь, но я всю жизнь прожил достойно. Это кажется невероятным, когда глядишь на здорового бомжа, измазанного в крови, дерьме и всю жизнь занимавшегося сбором радиоактивной шняги, а также мочиловом, но… Вспоминая прошлое, я не вижу ничего, за что хотелось бы извиниться перед Аллахом.
– Даже са убийства?
Аспирин рассмеялся.
– Ты сам сегодня замочил двух уродов. Угрызения совести чувствуешь?
– Не.
– Вот и я про то же… Между прочим, хочу спросить, как ты выжил после удара об стену? Не пойму. Меня, ей-богу, размазало бы в говно.
– Сам не снаю, – хмыкнул Белёк, – но гофорят, берсерк в состоянии боевого экстаза способен фыдерживать удары ужасающей силы. У этого, впрочем, есть научное опьяснение. Человек бес рассудка лишен инстинкта самосохранения. Его мышцы расслаблены ф момент падения с фысоты. Ты не слышал истории о том, как пьяные или наркоманы падали из окон многоквартирных домоф, но оставались ф жифых?
– Пожалуй, слышал, – ответил Аспирин удивленно. – Так ты был бухой, что ли, когда рубился с Агашем?
– Хуже, – сказал Белошапочка, вспоминая Любаву, – ты даже не представляешь насколько хуже, сталкер…
После этих слов лицо интуриста на мгновение исказила злость. Он прошел куда-то в середину комнаты, подобрал почему-то валявшийся на земле «Орел пустыни», уверенно проверил обойму, вытащив ее резко и вставив тычком об ладонь.
– Жалко дефушек, – заявил Белошапочка, убирая пистолет за спину, под рубашку. – Мы только что спасли Медсестру. Но она фсе равно погипнет.
– Как и мы, приятель.
– Тогда пусть нас съедят перфыми!
Аспирин хмыкнул. С его напарником что-то произошло, это был уже не тот придурошный гей Белёк, каким явился в Зону всего пару дней назад. Глаза его пылали огнем, который Аспирин редко замечал у многих сталкеров. Дверь за их спинами стонала и вздрагивала, и все же вопреки ожиданиям Белёк тоже разулыбался.
– Я так скашу, – поразмыслив, заявил новорожденный сталкер, присаживаясь на корточки. – «Косяк порашения» все-таки не сфучит. Давай пусть будет лучше «Косяк гибели».
– Или «Последний косяк», – испортил все Аспирин, подсаживаясь к напарнику. – Или «Косяк-на-по-сошок». Или «Отходная».
– Та мне по хер! – Белошапочка рассмеялся.
– Ну так чё, дунем?
– А ты чё, не поделишься?
Оба заржали. Кивнув, Аспирин, послушно порылся за пазухой и, достав металлический портсигар, изъял из него папироску «Беломор» со скрученным носиком. Дверь трещала, и стоять ей, по всей видимости, осталось совсем не долго.
– На посошок, – резюмировал Аспирин, щелкая зажигалкой.
И только тогда осознал, что его слова звучат в полной тишине.
* * *Оба сталкера мгновенно вскочили на ноги. Гомон в соседнем помещении оборвался резко, словно обрубленный топором. Изнасилованная телекинезом дверь висела не шелохнувшись. Сотни, если не тысячи карликов, столпившихся за железными створками, не могли уйти или исчезнуть. Они оставались – там. По-прежнему. Но не издавали ни звука. Не двигались и почти не дышали.
Странное, жуткое завывание донеслось издали, прокатившись по подземелью словно отголосок эха. По плитам пола били чьи-то шаги. Тяжелые шаги. Тяжкие. Шаги перемежались отрывистыми звенящими хлопками, гулко отдававшимися в бетонных стенах. В такт шагам что-то металлически скребло и стукало. А в такт скребкам и ударам раздавалось…
Пение!
Птицы без кры-ы-ыльев
Вдруг замолча-а-али совсем…
Лишь бы не петь!!!
Оба сталкера, пораженные и охреневшие, ощутили неожиданный укол первобытного страха, только что отогнанного, но все же неизбывного, как оказалось, перед приближающимся неизвестным. И приготовились ко всему.
Пули порха-а-ают
И не боя-я-ятся проблем…
Надо уметь!!!
Это был голос Хохмача!
Аспирин узнал бы его из сотен. Искаженный, скрипящий, вибрирующий и низкий, он казался песней из преисподней!
Подбежав к искореженной двери, оба сталкера уставились на открытое пространство сквозь рваные разломы.
Карлики уже откатились от этой двери. А если бы оставались, не обратили бы на старых врагов никакого внимания. Зрелище, открывшееся глазам людей и мутантов, было потрясающим!
Хохмач в старом армейском комбинезоне, огромный, жуткий, обвешанный оружием до зубов, тяжелой поступью входил в гигантский зал. Карлики перед ним расступались.
Таким своего соседа они не видели никогда. Вид его был ужасен, но в то же время по-своему прекрасен и неотразим! Над широким бронежилетом могучую грудь перетягивали массивные ленты патронташей, бессчетные, длинные, волочащиеся следом за Хохмачом и звенящие об пол. А в единственной уцелевшей «человеческой» руке мутировавший урод сжимал огромный станковый пулемет ДШК, который обычный человек с трудом отрывал от земли. Вес машины, насколько помнил Аспирин по армейке, составлял без малого тридцать – сорок килограммов. Держать ее с легкостью ладонью одной руки было действительно под силу только мутанту. Хохмач нес крупнокалиберное чудовище как игрушку, вертя стволом, будто хером, в такт развеселой песенке. Вес старого приятеля с оружием, бронежилетом и боезапасом, пожалуй, приближался к паре центнеров, и пол под ним – содрогался. Хохмач шел приплясывая, сотрясая бетон, и орал воистину просто нечеловеческим голосом:
Каждый спросо-о-онок
Любит собра-а-аться скорей.
Не опоздать!!!
Кинетики застыли в недоумении, не понимая, что с ним.
Смерть как подо-о-онок
Будет сто-о-оять у дверей.
Вас ожидать!!!
Оказавшись в центре огромного зала, Хохмач медленно поднял ДШК и молча…
Вдавил спусковой крючок.
Белошапочка и Аспирин вздрогнули от ревущей и грохочущей непрерывной канонады, свет факелов померк и угас, в воздухе крепко запахло порохом. Что творилось снаружи, понять было несложно, но вообразить невозможно – такой бешеный, нечеловеческий, неописуемый ор, визг и гам заполонил пространство за дверью плотной материей, сквозь которую пробивался только стук собственного загнанного в пятки сердца. Боек колотил в капсули, и тяжелые пули калибра 12.7 расчесывали пространство вокруг гигантскими гребнями. Кинетики стояли плотно вокруг стрелка. Даже представить, скольких из них, таких маленьких и ничтожных, сносил один свинцовый подарок, было ужасно. В мгновение ока огромный подземный зал превратился в громадное кладбище, усыпанное малышами в один, два, три и более слоя! Со страшным визгом телекинетики, то ли неспособные сопротивляться хозяину Стикса, то ли ошарашенные внезапностью и подлостью его грязного нападения, то ли просто объятые ужасом перед массовой и безжалостной смертью, принялись разбегаться, затаптывая друг друга, разлетаться и расползаться, расталкивая, размазывая по стенам товарищей, убивая и убиваясь.
Стрекот без перерыва дробил перепонки десять минут, каждая из которых показалась Аспирину нескончаемой, вечной, страшной и настолько ужасной, насколько ужасен может быть только счет мертвых при массовой резне. Затем стрекот смолк.
В следующий миг дверь рухнула, подняв столбом пыль и известку. Взору предстал густо забрызганный кровью пол туннеля, покрытый растерзанными ошметками мутантов как холмами, изрытый оспинами пулевых отверстий. Над всем этим секунду назад метался огненно-свинцовый шквал ДШК. Пространство заволокло дымом.
Мертвые бра-а-атья
Тихо осе-е-ели на дно.
И разбрелись!!!
Аспирин с усилием оторвал взгляд от гор мертвых телекинетиков. Среди дыма и кровавой слякоти, среди насыпей из трупов и их частей возвышался знакомый до дрожи силуэт. Палач кинетиков по-прежнему пел. Гнусавый голос был не слышен, пока визжал пулемет, но сейчас, когда бойня кончилась, слова можно было разобрать. И все же это не был голос монстра с развалившейся, прогнившей душой. Но голос старого воина, с песней идущего в любую, даже последнюю схватку. Пулемет смолк неожиданно, так же как начал строчить. Распахнувшись от нечеловеческой силы удара, искореженные створки ворот все же вылетели. Но не от телекинетической атаки, от единственного пинка Хохмача. Сам «герой», только что завершивший куплет, стоял перед ними, разведя руки в стороны.
