Александр Афанасьев - Россия 2020. Голгофа
Линии фронта как таковой не было, она пролегала примерно по той территории, где заканчивалось преобладание сел с башкирским этносом… Вообще, взаимопроникновение татарского и башкирского этносов очень сильное, рядом с татарским селом может стоять башкирское, и до того, как все началось, в этом никто ничего плохого не видел. Вообще, такая ситуация была характерна для войн, причиной которых является национализм: ни одна из сторон не спешит заходить на территорию, населенную чужим этносом. В башкирских боевых отрядах было сильное брожение, националисты выясняли отношения с халифатчиками, доходило до драк и до стрельбы. Вопрос был прост: националисты хотели, чтобы Башкирия оставалась Башкирией, а башкиры – башкирами, в то время как исламисты утверждали, что башкиры прежде всего мусульмане. Сильно дало о себе знать противостояние по линии север – юг в республике. Южные башкиры, из которых происходил президент Башкортостана на протяжении семнадцати лет Муртаза Рахимов, поголовно были националистами и считали северных башкир «как бы не настоящими башкирами». Северные башкиры в основном были исламистами, банды в лесах там были еще десять лет назад, и милиционеров там убивали, и вообще неспокойно было.
Линия фронта была очаговой, каждый населенный пункт в пределах пятидесяти-семидесяти километров был укрепленным пунктом со своим гарнизоном разной степени подготовленности и вооруженности. Все дороги были перекрыты блокпостами, на которых взимали дань с проезжающих. В приграничье шарились интервентные группы, которые занимались непонятно чем, то ли разведкой, то ли грабежами. В полях кто сеял, пахал, к примеру, тот постоянно должен был иметь при себе винтовку или автомат. Чабаны – несколько, потому что сильно распространилась эпидемия забоя чужого скота и угонов скота в чужую республику. Русские не двигались с места, потому что не было приказа.
Тайзиев провел смотр наличных вооруженных сил своего маленького королевства, определил наиболее уязвимые точки и расставил на посты бронетранспортеры, рассудив, что 14,5 пулемет – достаточное средство против тех, кто полезет с недружественным визитом. После чего вернулся и стал ждать звонка. И звонок прозвучал этой же ночью…
– Салам, Марат…
Голос был знакомым, только Тайзиев не мог понять, кто это такой.
– Салам, – ответил он, – кто говорит?
– Азат говорит, дорогой. Тот, который твой бизнес хотел купить. Знаешь, я его бесплатно взял…
– Я вернусь в город и у тебя его из глотки вырву. Всосал? – резко ответил бывший полковник ОМОНа.
В ответ раздались сухие, похожие на кашель, смешки.
– Мы ошиблись насчет тебя, аскер[88]. Твой друг поручился за тебя, и мы сочли этого достаточным, не проверили… Ва-а-й… а ты, оказывается, сам шайтан…
Кристально-чистый эфир космической связи донес шорох перелистываемых страниц.
– …штурм Грозного, бои под Комсомольским. Ирак, Сирия, Афганистан, Казахстан, Имарат… Сколько крови правоверных на твоих руках, аскер…
– Меньше, чем хотелось бы, – сказал Тайзиев, – на них нет твоей крови.
И снова смешки.
– Аллаху ведомо, как еще сведутся пути жизни нашей. Зачем ты распространяешь куфр, аскер? Зачем ты возвращаешь людей в джахилию?[89] Зачем вводишь их в смущение, когда перед ними раскрылся свет Истины?
– Смущение, – сказал Тайзиев, – о да, я испытал смущение. Я испытал смущение, когда люди одного со мной народа перегородили дорогу мне и моим машинам и назвали меня оккупантом. У них было мало оружия, но они были в гневе и готовы были разорвать меня голыми руками. Все это потому, что носители света пришли к ним в село. Они изнасиловали и убили ребенка, и люди хотели, чтобы кто-то ответил за это. А второй раз я испытал смущение, когда навстречу мне вышел местный амир, сглаженный выпитым им харамом, его сглазили настолько сильно, что он еле стоял на ногах. И третий раз я испытал смущение, когда вещь изнасилованного и убитого ребенка мы нашли в доме, где находились этот амир и все нечестивцы, которые пришли сюда с ним. Так что не говори мне про смущение, сын свиньи. И не говори мне про Аллаха, у тебя нет на это права. Ты вор, убийца, бандит и насильник, как и все те, кто пришел с тобой. Жаль, люди поздно это поняли. Они хотели справедливости, а вы принесли им войну, харам и смерть.
– Веры невозможно достигнуть, не пройдя через тяжкие испытания…
– О, да. В этом – ты прав. Мои люди верят в справедливость, и я тоже. Если хочешь, приди к нам, и мы расскажем тебе про справедливость, как ее понимают здесь, на нашей земле…
– Сейчас приду… – отозвалась трубка.
Сначала Тайзиев не понял, о чем идет речь, трубка исходила кристально чистым молчанием, прозрачным, как слеза, и молчание это стоило восемь долларов в минуту, очень существенная цифра. Но он ждал, ждал молча, чтобы не выявить свое неведение и не ослабить свои позиции в переговорах перед представителем исламистов, судя по всему, занимающему очень высокое положение в террористической иерархии. А потом словно дохнул великан… и что-то разорвалось с ослепительной вспышкой за окном, и ночь ворвалась в кабинет подобно курьерскому поезду, вывалив раму вместе со ставнями и затопив кабинет чернотой…
Полковник Тайзиев пришел в себя на полу, хорошо, что окно было пластиковым, иначе лицо ему изрезало бы стеклом в хлам. Он лежал на полу, и тянуло дымом, а рядом сочилась гудками вызова телефонная трубка спутниковой связи. Он машинально нажал на кнопку с зеленой трубкой, поднес аппарат к уху.
– Хвала Аллаху, аскер… – раздался в трубке тот же голос, – Аллах дал нам для последней битвы за Халифат куда лучшее оружие, чем то, что было у нас раньше. Мой сын, аскер, родился в пещере. У него не было дома, потому что его отняли американские бомбардировщики. У него не было неба, потому что его отняли американские беспилотники. У него не было детства, потому что он, как и все, хотел только одного – отомстить.
– Это не мы бомбили твою страну.
– Неважно, аскер. Вы – такой же куффар, как и Соединенные Штаты. Ваш народ так же пребывает в джахилии, а ваши власти преследуют и убивают мусульман, вся вина которых в том, что они хотят молиться Аллаху не так, как это им приказывают делать. Когда у нас не было оружия, мы надевали на себя пояс и шли, чтобы разменять свою жизнь на жизнь десятка кяффиров, это было великой наградой. Хвала Аллаху, у нас теперь достаточно другого оружия, такого же, как у кяффиров. И если солдаты Аллаха были непобедимы, когда из оружия у них был только автомат, то до какого моря дойдут они сейчас?
– А чем виноваты те люди, которых ты убил сейчас? – спросил Тайзиев.
– В том, что они посмели усомниться. Вера, аскер, предполагает безоговорочное следование. Повиновение без единого слова. Они были слабы в вере, и их постигла не моя кара, а кара Аллаха.
Человек этот говорил по-русски так, как будто тут родился.
– Ты хорошо говоришь на языке своих врагов, Азат.
– Я учился в Русне. Русисты учили меня, как убивать, не зная о том, что учат, как убивать их же самих. Русня тоже мало в чем виновата, кяффир. Просто она ближе, чем Америка. Скоро вся Русня станет принадлежать нам, и у нас окажется Кубт ут’Аллах[90]. Тогда и заокеанские куффары ответят за те унижения и притеснения, которые они принесли мусульманам.
– Ты говоришь о том, чтобы воевать с американцами, но ты еще не победил нас. Приди сюда и докажи, что твои слова не пусты.
– Я бы с радостью убил тебя, аскер. Клянусь Аллахом, ты достойный враг, и убить тебя – хороший ибадат[91]. Но я не хочу, чтобы за твой куффар ответили жители села, которых ты обольстил своими лживыми речами. Поэтому я говорю тебе: если ты уйдешь из села и возьмешь с собой только несколько своих человек, мы не причиним вреда селу и не обрушим карающий меч Аллаха на его жителей. Можешь бежать от битвы, можешь идти к русистам, которым ты служишь, и предложить им свои услуги… Я бы даже предпочел второе, потому что так мы быстрее встретимся в бою. Если ты будешь упорствовать в разнесении куффара и ширка, клянусь Аллахом, мы обрушим на то место, где находишься ты, сталь и огонь, а потом войдем и принесем Аллаху тех, кто еще будет оставаться в живых. Клянусь Аллаху, мы не оставим в живых никого, ни женщин, ни детей, ни стариков. Потому что все они – куффар и убить их есть дело на пути Аллаха…
Тайзиев помолчал. В коридоре уже топали ботинки…
– Сколько у меня времени? – спросил он.
– До середины этого дня, аскер. Только до середины этого дня, ровно.
Дверь распахнулась.
– Он жив! – крикнул кто-то по-русски.
– Клянусь Аллахом, мы еще встретимся.
– На все воля Аллаха, аскер. Вся наша судьба на ладони одного лишь Аллаха…
Старика звали Абдалла.
По селу было выпущено только два снаряда. Один упал недалеко от здания правления, не причинив особого вреда. Второй упал как раз в овраг, где копали землянки, готовясь к долгой зиме, беженцы из Башкирии.
