Вадим Проскурин - Война индюка
— Резиденция боевого братства, — ответил кардинал.
— Вот и хорошо, — кивнул сэр Морис. — Будет кому охранять мою августейшую персону. Вождя этого самого братства тоже ко мне на доклад. И пусть меня кто-нибудь проводит.
— Разрешите, я лично провожу ваше величество, — сказал Рейнблад.
— Проводи, — согласился сэр Морис. — И распорядись, пусть кто-нибудь опиума достанет. Но не полную дозу, половинную, мне ясная голова нужна!
— Так точно, — сказал Рейнблад. — Разрешите выполнять?
— Выполняй, — кивнул сэр Морис.
Кардинал встал, отряхнул штаны, испачкавшиеся от коленопреклонения, и вышел. Великий Вождь проводил его взглядом, убедился, что вокруг никого нет, и стал бешено чесаться. Ломка приближается, вот-вот тошнить начнет. Боги, за что такое испытание?! Понятно, что сам дурак, нечего было злоупотреблять, но неужели трудно было укрепить и наставить не сейчас, а своевременно? Насколько проще все стало бы… Чуть революцию не просрал… Герка-то глазел, как волк мифический, небось, корону тысячи опоссумов примерил уже мысленно. Хрен ему с ушами, а не корона! Единственная наследница — Патти, милая дочурка…
Внезапно сэр Морис вспомнил, что милая дочурка зверски убита, сожрана заживо богомерзкими эльфами в неведомом мистическом ритуале. А ведь это тоже был знак! Зря он обвинял богов, что не предупредили своевременно, они предупреждали его много раз, та история с Дюкейном тоже была предупреждением, а он, как дурак… Впрочем, почему как? Дурак и есть! Наркоман позорный! Спрятался от всех невзгод в наркотическое забытье, и вот допрятался. Вначале Дюкейн едва не с трона не спихнул, затем эльфы, и вот теперь Рейнблад… Раньше они с Геркой дружили, как братья были, Морис ему доверял, кардиналом поставил вместо облажавшегося Джексона, также известного как Гоутмилкер, дочь хотел за него выдать, чтобы их ребенок наследником стал в положенное время. А что Герка? Джудас, гнида, змея подколодная! Поубивал бы… Что-то долго не идет, может, вождеубийство замыслил?
Самый Дорогой Господин схватился за ножны на поясе — пустые. Все правильно, свой ритуальный кортик он сломал, когда из-под развалин выбирался. Эко его тогда проглючило, решил, что боги испытание наслали в форме галлюцинации… Испытание-то они действительно наслали, но, к сожалению, куда менее гуманное, чем поначалу показалось. А кортик потерял. Какой он теперь Великий Вождь без кортика? И от убийц отбиваться нечем. Разве что пресс-папье со стола… Если по башке вломить с размаху — мало не покажется. Экое оно тяжелое…
От двери донеслось деликатное покашливание. Сэр Морис подпрыгнул, развернулся лицом к опасности, принял стойку для боя без оружия, пресс-папье выскользнуло из пальцев и упало на ногу. Великий Вождь заорал, и стал прыгать на одной ноге, как дурак.
— Я принес опиум, ваше величество, — невозмутимо произнес кардинал.
— Принес — давай сюда! — рявкнул сэр Морис. — Чего встал? Больно же!
Боль в ушибленной ноге утихла через минуту. Возникла предательская мысль: а может, принять еще одну половинную дозу, и пусть все катится к бесам и демонам? Но нет! Он не пенис лошадиный, а Великий Вождь! И еще есть некое неясное предчувствие, которое подсказывает, что нынешнее божье предупреждение было последним. И пусть будет так. Морис Трисам еще докажет богам свое величие!
— Может, еще трубочку? — предложил Герка.
— Обойдусь, — решительно заявил сэр Морис. — Пойдем, нас ждут великие дела.
6По обочине Нюбейбилонского тракта шел монах. Монах как монах, роста ниже среднего, а телосложение и черты лица под монашеским одеянием не разглядеть. Единственное, что могло привлечь внимание случайного попутчика — что монах заметно прихрамывал, то ли ноги стер, то ли по жизни хромой. Но случайных попутчиков на этой дороге не было — люди и орки предпочитают путешествовать днем, а ночи коротать в придорожных отелях. Куда и зачем бредет монах по ночной дороге — одним богам ведомо. Может, это вовсе и не монах, а беглый орк-полукровка или, скажем, человек-разбойник. Или вообще эльфийский шпион.
Последнее предположение было правдой. Под монашеским балахоном с низко надвинутым капюшоном прятался именно эльфийский шпион. А вернее, диверсант. И не просто диверсант, а сама комиссар Анжела, которую глупые низкорожденные, не разбирающиеся в тонкостях системы управления, принятой в благословенных лесах, называют королевой эльфов.
Если бы кто-нибудь сумел заглянуть под ее балахон, этот кто-нибудь очень удивился бы. Кроме балахона, другой одежды на Анжеле не было, если не считать пояса с кармашками, кобуры с бластером и еще огромных мокасин, в каждый из которых Анжела напихала по две портянки, чтобы с ног не сваливались. Наматывать портянки Анжела не умела, из-за этого ноги были стерты и изранены так, что того и гляди гангрена начнется. К тому же, портянки пришлось снимать с трупов, а эти трупы, пока были живы, не уделяли гигиене должного внимания, к сожалению. Будь Анжела в обычном эмоциональном состоянии, она бы сейчас сильно страдала, но ей было все равно. Слишком она устала, чтобы страдать. Все, на что хватало ее сил — брести вдоль обочины, неторопливо, но размеренно, как мифический зомби, алчущий мозгов.
Когда бог Каэссар открыл люк истребителя, в кабину ворвался слепящий свет и Анжела решила, что пришел конец — полный, бесповоротный и окончательный. Но любимая Гея спасла ее в очередной раз. Глупые низкорожденные не поняли, что происходит, и пока Анжела внутри заливалась слезами, они стояли вокруг и тупо пялились на летающую тарелку, а проникнуть внутрь даже не попытались. За что и поплатились. Глаза Анжелы привыкли к яркому свету, она вылезла наружу и убила всех. Потом она вспомнила, что бог Каэссар советовал ей сохранить жизнь двум-трем монахам, чтобы они оказали ей медицинскую помощь, но было уже поздно. Анжела прислушалась к собственным ощущениям, и решила, что с помощью Геи справится с заданием и без лечения. Ссадины и порезы на ступнях покрылись корочкой запекшей крови и почти не болели, ходить босиком по камням ей больше не придется, а в мокасинах можно ходить хоть по битому стеклу, и будет не больно, это она точно знала, ей много раз рассказывали. Если бы она еще знала, как портянки правильно наматывать…
Бог Каэссар посадил летающую тарелку не на поле, а на краю сада, загнал под раскидистую яблоню, чтобы не было видно ни с дороги, ни со спутника. По его словам, Анжела замела следы идеально, низкорожденным убийцам ее ни за что не найти. Если, только она не наделает глупостей.
Остаток дня Анжела провела в спальне какого-то монаха, на убогой лежанке, покрытой плетением из мертвых растений, пропахшей немытым мужским телом. А когда солнце коснулось западного горизонта, телефон задрожал, и Анжела проснулась.
— Пора в дорогу, — сказал ей бог Каэссар. — Больше тянуть нельзя, не успеешь, тебе до столицы полночи идти.
Анжела спустила ноги с поганой лежанки, попыталась выпрямиться и охнула. Спину прострелило острой болью, ноги не гнулись, а в подошвы будто гвоздей напихали. Надо было все-таки полечиться…
— Может, не надо? — спросила Анжела. — Может, этот вождь все-таки убит?
— Этот вождь не убит, — ответил ей бог Каэссар. — Абсолютно точно не убит. Тебе придется дойти до Барнард-Сити и довершить свое мщение.
— Да будет так, — сказала Анжела. — Я довершу мщение.
И вот она идет, и идет, и идет, и конца-края дороге все не видно и не видно. Усталость, временно отступившая после короткого сна, снова навалилась тяжким бременем. Анжела шла, не чувствуя ни ног, ни остального тела, она словно превратилась в мифического робота, не имеющего ни мыслей, ни чувств, вообще ничего, кроме поставленной задачи. А задача эта очень проста — идти по дороге и ждать, когда телефон зазвонит еще раз и тот, кто называет себя богом Каэссаром, передаст ей новые указания. И неважно, как далеко нужно еще пройти, она справится. Потому что она подобна самонаводящейся ракете-стингеру, ее судьба проста — поразить цель, и будь что будет. Когда цель будет поражена, когда отвратительный кровожадный вождь низкорожденных перестанет жить, все остальное не будет иметь никакого значения. Время Анжелы закончится, и пусть Гея решает, что делать с ней дальше.
— Эй, божий человек! — донесся до Анжелы незнакомый мужской голос.
Она дернулась, сбилась с ритма ходьбы, подвернула ногу и бессильно опустилась на землю. Все, на что ее хватило — не упасть, а мягко присесть, вначале на корточки, а потом на задницу.
— Фигасе! — воскликнул голос. — Эй, ребята! Идите сюда, божьему человеку плохо!
— Какому еще божьему человеку?! — возмутился другой голос, женский. — Ночь на дворе! Опять грибы жрал, что ли?
Анжела повернула голову, чтобы увидеть, кто говорит, и капюшон упал с ее головы.
— Ой, бля… — тихо произнес первый голос. — Буркалы…
