Кирилл Алейников - История оборотня
Я покачал головой:
— Нет, мистер Диерс, не так. Ты вернешься, а я не желаю больше принимать участие в твоих делишках, пусть даже об этом мня попросит сам Дьявол или Господь Бог. Ты убил Ирикона, ты чуть не убил Ксио, с которой я хотел... кхм, которая мне дорога. Ты повернул всех оборотней против меня, ведь они знают, что это именно я провел тебя в Замок к Ирикону. Ты испортил всю мою жизнь, которая с таким трудом восстанавливалась, мистер Диерс. Я пас.
В глазах негра в очередной раз за этот слишком длинный день вспыхнула ярость. А еще говорят, что оборотни самые неуравновешенные существа...
— Ты так ни черта и не понял, — зашипел он подобно шипящему на сковороде мясу. — Ты не понял, что якшаюсь я с тобой не по собственному желанию. Если хочешь знать, то я ненавижу тебя всеми фибрами души, как выразился ваш поэт. Ненавижу тебя как вампир, потому что ты блохастая псина. Ненавижу как охотник, потому что ты мой заклятый враг. Ненавижу как человек, потому что ты жалкий слизняк. Я устрою тебе такой Hollenfahrt[39], на какой не способен сам Сатана, если не будешь делать в точности то, что говорят. Чем раньше отыщется Коготь, тем раньше ты избавишься от меня. Наши пути разбегутся в разные стороны. Разве это не в твоих интересах?
— Наши пути разбегутся сейчас же, — зверея, зарычал я. — Попрошу тебя...
Но Диерс не дал мне договорить. Он вскочил с диванчика, обхватил розовой ладонью мой затылок, после чего я против воли собственным лбом стукнулся о столешницу. Загремела сахарница, упала на пол чайная ложечка, повалилась на бок и покатилась к краю стола цилиндрическая солонка. В попытке нанести ответный удар я выбросил вперёд кулак, но Диерс перехватил руку, заломил за спину и пнул коленом в спину.
— Не надо шутить со мной, щенок. Я сильнее во сто крат.
В подъезде детвора рванула несколько петард, по улице за домом промчался перехватчик ГИБДД с воем сирены и кашлем «матюгальника», а я растирал ушибленный лоб и с лютой ненавистью глядел на Диерса. Негр, в последний раз сверкнув глазами, отвернулся к окну.
— Holy shit! Зуб даю, эту тёлку я уже где-то видывал, причем не так давно...
Я недоуменно уставился на охотника, который с интересом разглядывал что-то во дворе. прижавшись лбом к стеклу, я проследил за взглядом охотника и обомлел: напротив подъезда прямо под окнами квартир Ксио и несколько крепких парней в чёрных куртках запихивали безвольно болтающееся тело Светланы Ахимовой в «Шевроле»...
* * *Снег перестал падать, и тучи устремились куда-то к скалам, гонимые сильным в вышине, но едва ли ощутимым у земли ветром. Мохнатые ели, укутанные снизу доверху белым саваном, неслышно качались, изредка роняя пушистые хлопья. Убегающие тучи обнажали небесный антрацит, усыпанный искрами далеких, холодных, равнодушных ко всему звезд.
Луны не было.
Урванцев вышел на крыльцо старой, покосившейся уже сторожки, потоптался в хрустящем насте, выдыхая облачка разогретого легкими пара. Он что-то выискивал среди толстых стволов вековых деревьев, что-то пытался увидеть. Кого-то ждал. Бросив беспокойный взгляд на ночное небо, Урванцев, в конце концов, вернулся обратно.
В хорошо протопленном, освещенном керосиновой лампой доме на широкой скамье сидел старик и промасленной тряпочкой чистил двухзарядную винтовку. Не поднимая глаз, он спросил:
— Не видать?
— Нет, — покачал головой Урванцев, повесив меховую куртку на вбитый в стену гвоздь.
— Уже второй день их нет, — проворчал старик. — Черт-те что...
— Всё-таки они пошли к деревне, — уверенно сказал Урванцев. — Мишка туда собирался целую неделю.
— На кой им сдалась твоя деревня-то? Самогона и здесь предостаточно.
— Ну, мало ли...
Посмотрев сквозь ствол на огонь в лампе, старик сдвинул густые черные брови с редкими седыми волосками:
— Если до утра не вернутся, я пойду вызывать следопытов. Говорил же, что эта зима будет плохой...
— Да ладно тебе, Фёдорыч! Ты нам все уши прожужжал про плохие зимы! Глядишь, Мишка с Семеновым в деревню смотались, чтобы от тебя отдохнуть малость!
— Не пошли бы они в деревню, не сказав нам об этом.
Урванцев махнул рукой и растянулся на скамье, подложив под голову шапку. Что бы там он не говорил, а волнение за егерей возрастало с каждой минутой их отсутствия. Старик прав: не пошли бы они в деревню, не предупредив остальных.
Тогда что же с ними сталось? Неужто лесные хищники осмелились напасть на вооруженных людей? Или, быть может, браконьеры опять в тайгу пожаловали? В прошлом году ведь так и было: наткнулись Урванцев с Семеновым на следы человеческие да пошли по ним выискивать место стоянки нелегальных промысловиков. Хорошо, что у Семенова с собою самогон был, а иначе околели бы среди сугробов, как пить дать околели бы! И Фёдорыч тогда не беспокоился шибко — Мишка рассказывал. Он, мол, чувствовал, что егеря не заплутали в тайге (как же, заплутаешь с Семеновым — он каждый куст здесь знает!), а наткнулись на браконьеров.
Та зима была спокойной, хоть и морозной.
Теперешняя зима не такая холодная, но... недобрая, что ли? Словно витает в воздухе привкус чего-то горько-сладкого, со щепоткой соли, как запах ржавой лодки, что спрятана в канаве у Медвежьего озера. Или это Фёдорыч своим мрачным видом такие образы нагоняет? Твердит и твердит, что зима — плохая. А чего в ней плохого-то? Самая обычная зима, вот только тихая да теплая пуще обычного...
Урванцев вяло размышлял под треск дров, полыхающих за прикрытой заслонкой в чреве прокопченной печурки. Мысли его замедлялись, стали запинаться одна об другую, слипаться в неразборчивый ком, который, в свою очередь, потихоньку превращался в уютный сон.
Но внезапно дурманящая пелена умчалась прочь. Урванцев, не открывая глаз, попытался понять, что вызвало столь резкое пробуждение, когда Федорыч спросил:
— Ты слышал?
Урванцев сел и положил правую руку на приклад своего ружья.
— Ветка хрустнула что ли?
Старик не ответил, а перехватил поудобнее винтовку и шагнул к двери. Урванцев поспешил последовать за ним, внутренне удивляясь той необычной способности, которая приходит к человеку, долгое время живущему среди дикой природы — способности отделять звуки простые, не несущие никакой важной информации от звуков особых, как, например, треснувшая ветка.
Снаружи всё по-прежнему оставалось спокойным, тихим и ночным. Тучи уже скрылись за далекими рваными скалами, которых, впрочем, видать всё равно не было — мешали высокие кроны древних елей. Снег захрустел под унтами, когда Фёдорыч безошибочно выбрал направление и легкой рысцой побежал в лес. Углубившись метров на тридцать, он остановился как вкопанный. Нагнавший его Урванцев чуть было не запнулся об то, на что смотрел старик.
В сугробе, наполовину скрытый под снегом, лежал мужчина в рваных одеждах, которые больше подошли бы светскому приему в столице, чем ночной прогулке в недрах тайги. Мужчина лежал вниз лицом, но Урванцев решил, что он выглядит довольно молодо.
— Держи! — Федорыч протянул егерю своё оружие, а сам обхватил человека руками, поднатужился и взвалил себе на плечи. — Беги в дом, растопи снега!
Урванцев, покосившись на безвольно болтающееся тело, побежал выполнять поручение.
Когда незнакомца принесли в сторожку и уложили на скамью, накрытую для мягкости оленьей шкурой, Фёдорыч скинул с него рваную одежду и стал ожесточенно растирать бледное, исхудавшее тело топленым снегом. Урванцев носком унта перевернул остатки кожаного плаща, ныне представляющие собой печальное зрелище.
— Его одежда в крови, верно? — спросил егерь.
— Он и сам весь в крови, — мрачно ответил старик.
— Похоже, он долго блуждал по лесу. Волки его потрепали, что ли?
— Да нет, не волки. Глянь — на теле нет ни царапинки!
Урванцев склонился над бледным мужчиной и заметил, что его кожа действительно цела, что никак не складывалось с разорванной одеждой.
— Тогда чья же кровь?
Федорыч не стал отвечать на этот вопрос, а, как обычно случалось в последние месяцы, простонал:
— Ох, плохая зима ныне!..
Урванцев взял с полки бутыль самогона и плеснул в кружку. Выпив, он стал соображать немного лучше.
— Может, это кто из геологов? На севере их станция, и...
— Не геолог это, сынок. Как не охотник, не браконьер и не ревизор из Центра.
— Но кто тогда? Интурист?
— Он даже не человек...
Урванцев хотел что-то сказать, но осекся. Приятное ощущение от выпитого самогона мигом улетучилось, оставив в ушах ровный назойливый шум.
— Что ты сказал, Фё?..
— На свою беду мы подобрали в лесу сборщика душ, — загробным голосом сказал старик. — Это сам чёрт во плоти, и кровь на его одеждах — это кровь Семенова с Мишкой.
Урванцев на миг решил, что старик лишился ума, поэтому говорит полную ахинею. Но, слушая стук своего собственного сердца, егерь расширившимися от ужаса глазами смотрел, как исхудавшее тело мужчины, от стужи превратившееся в белую ледышку, вдруг стало пучиться, расширяться во все стороны. Через минуту уже нельзя было сказать, что этот мужчина страдает истощением, потому что в свете лампы ясно различался гранитный рельеф мышц. Кожа его тоже потемнела.
