Михаил Ахманов - Дальше самых далеких звезд
– Ты тоже ходил?
– Меня еще не удостоили этой честью. Получу шлем, меч и копье и пойду.
Калеб окинул взглядом своего слугу. Тоут был крепок, но на воина не очень походил. Тысячи таких ополченцев, храбрых, но неумелых, и составляли армию Парао.
– Мужчины погибли, а где женщины? – спросил он.
– У тех, кто жив. В Пору Заката женщин, значит, больше, и они идут к другим мужчинам.
– Как Ситра и Зарайя?
– Да, хозяин.
Хмыкнув, Калеб продолжил путь. Вскоре они добрались до дамбы, что отгораживала город от моря. То была единственная постройка в Парао Ульфи, напоминавшая укрепление, и Калеб хотел ее осмотреть. Дамба оказалась невысокой, в два человеческих роста. Ее сложили из огромных, грубо отесанных глыб, а поверх тянулась в обе стороны дорога. Внизу каменное основание покрывал лес бурых водорослей, волны трепали и мотали их, выбрасывая на берег раковины и мелких многоногих существ, похожих на крабов. На краю этого сооружения через каждые сорок-пятьдесят шагов высились черепахи с чешуйчатыми шеями и шипастыми хвостами. Они стояли здесь словно шеренга стражей, призванных защитить Парао Ульфи от неведомой угрозы, надвигавшейся с моря. Калеб видел их, въезжая с Лабатом в город, но теперь ему стало понятно, что среди изваяний нет двух похожих – шеи и хвосты изогнуты по-разному, лапы вытянуты на всю длину или прячутся под панцирем, пасти чуть приоткрыты или разинуты.
Кивнув на статуи, он спросил:
– Что за твари? Зачем они здесь?
– Шатшары, – отозвался Тоут. – Поставлены, значит, предками. Разве, хозяин, их нет на твоих островах?
– Есть, но не такие, – буркнул Калеб. – У наших шесть лап и две головы.
– Надо же! – изумился слуга. – И как вы с ними справляетесь?
Охотник не ответил, направившись к широкой улице, одной из четырех, что выходили к морю. Дальний ее конец упирался в ворота у площади, и здесь тоже были лавки, кабачки и множество людей. Ближе к дамбе стояла башня, а при ней – каменный столб, с которого свисали бронзовые диски. Здесь дежурил воин в доспехах, с копьем и мечом, другие стражи сидели в тени башни.
Калеб медленно шел по улице, заглядывая в лавки. У горшечника были выставлены огромные, по грудь, кувшины, расписанные голубыми узорами. В заведении рядом торговали стеклянными кружками и штофами; стекло разноцветное, массивное, но хорошо отшлифованное. Напротив – мастерская вышивальщиц: три женщины сидят на низких скамейках, тянут иглы с золотыми и серебряными нитями. Одна из них была очень красива, с грациозной фигуркой и тонкими чертами лица. За мастерской – харчевня: запах жареной рыбы, дымящиеся ломти на металлических тарелках, фляги с темным вином, какие-то крупные плоды, нарезанные дольками. Должно быть, кабачок для простонародья – полуголые мужчины сидят на циновках, держа на колене поднос с едой.
У лавки оружейника он остановился. Здесь на открытой полке сверкали шлемы с личинами чудищ и птиц, ниже висел набор кинжалов и коротких клинков, под ними грудой были свалены наконечники для копий, серповидные крючья на деревянных рукоятях, цепи с шипастыми шарами и поножи для защиты голеней. Кузнец был острижен – первый увиденный Калебом борг с волосами не длиннее пальца. Мускулистый, смуглый, обнаженный до пояса; его бедра охватывал фартук из плотной чешуйчатой кожи.
Кузнец уставился на Калеба с явным любопытством.
– Воин с чужих земель? Нужен клинок?
– Не такой, – Калеб покосился на выставленные мечи. – Покажи длинный, и из самых лучших.
Мастер исчез в глубине лавки и вскоре вернулся с изогнутым клинком – нес его бережно, на вытянутых руках. Опустив меч перед Калебом, поднес раскрытую ладонь ко рту.
– Я быть-есть Фуар, делатель доспехов и оружия. Этот клинок трижды побывал в самом жарком пламени и трижды – в холодной воде.
– Неплохо, – сказал Калеб, потянувшись к рукояти.
Он не успел дотронуться до оружия – его толкнули.
– Седьмое Пекло! Какого дьявола!
Его толкнули опять. Он обернулся – толпа разбегалась. Резко хлопали двери лавок, деревянные щиты закрывали окна, циновки в кабачке опустели, из опрокинутых фляг сочилось вино, тарелки и куски рыбы валялись на полу. Вышивальщиц тоже не было видно – лишь брошенные одежды да мотки разноцветных нитей.
Кузнец Фуар схватил Калеба за руку.
– Ко мне, чужестранец! Ты и твой слуга! Дверь у меня прочная!
Охотник молча освободился. Странные звуки долетели до него, вой или визг, словно стая крыс с Сервантеса шла в атаку. Где-то вдали, в трех сотнях шагов, рухнул прилавок с фруктами, закричала женщина, и крик ее внезапно оборвался хрипом. Там падали люди – один, другой; падали и не могли подняться.
Фуар побледнел.
– Я ухожу и закрываю двери!
– Уходи, – бросил Калеб и покосился на своего слугу. Тоут тоже выглядел не лучшим образом.
Дверь оружейной лавки захлопнулась. Сверху опустился на цепях огромный прочный щит, закрывая полки с товаром.
– Что происходит? – поинтересовался Калеб. – Из Окатро до нас добрались? Или из этого… из Уан Бо?..
– Бесноватый… – с ужасом прошептал Тоут. – Дни Безумия еще не наступили, но бесноватых все больше… Надо, значит, прятаться, хозяин.
– Прячься. – Калеб кивнул на дверь лавки.
– Не могу. Кто же будет тебя защищать?
– И правда, кто? – промолвил Калеб, шагнув к середине улицы.
Кто-то мчался к нему, кто-то в развевающихся одеждах, с искаженным лицом, похожим более на морду зверя. Летели за безумцем длинные пряди черных волос, заточенный крюк, стиснутый в кулаке, со свистом резал воздух, с губ срывался пронзительный вой. Борг бежал стремительно, но до твари с Опеншо было ему далеко. С расстояния пяти-шести шагов Калеб заметил, что его руки и одежда забрызганы кровью.
Взметнулся крюк на длинной рукояти. Оружие было знакомым – в битве на равнине такими крючьями стаскивали с седел всадников. Охотник поймал кисть борга, вырвал оружие, но не без труда – этот бесноватый оказался на удивление силен. «Амок, – подумал Калеб, – приступ бешенства, отсюда и сила. Прикончить его?.. А вдруг отойдет?..»
Стараясь не поранить человека, он захватил его шею правой рукой и начал гнуть противника к земле. Тот пронзительно выл и визжал, хватался скрюченными пальцами за ноги Калеба, дергал край его хитона. «Как бы не явиться к вождю в лохмотьях… – мелькнула мысль. – Если не в лохмотьях, так в синяках…»
Калеб отпустил безумца. Борг мгновенно выпрямился и вскинул руки, пытаясь вцепиться Охотнику в лицо. В его выпученных глазах не было ни искры разума, с губ текла на подбородок пена. Сейчас он походил на дикаря с Пьяной Топи, объевшегося ядовитых грибов. Правда, те дикари бегали голыми, но тоже все крушили по дороге.
Крутанув крюк, Калеб сильно ткнул древком под ребра. Борг захлебнулся слюной, его голова откинулась, глаза закатились. Он рухнул на гладкие уличные плиты, пачкая их кровью – чужой кровью, так как на теле его вроде бы не было ран. Дышал он медленно, хрипло, и пена продолжала течь.
Сзади раздались торопливые шаги – подбегали воины, в шлемах, в броне, с длинными копьями. Шестеро, как при охоте на очень опасного зверя. Тот, что двигался впереди, вскинул копье и быстрым ударом пронзил горло бесноватого. Из его рта выплеснулся кровавый сгусток, дыхание прервалось.
– Что ж ты так, – промолвил Калеб. – Может, вошел бы снова в разум.
– Нет. – Воин стащил шлем с жутковатой личиной гневного демона. – Он в Яме, и там ему лучше. Предки и те, кого он туда отправил, его простят.
Другой страж склонился над мертвецом, буркнул:
– Ниркаун, торговец раковинами и рыбой… Был крепким, но неуживчивым. Такие начинают убивать до срока.
Теперь все воины были без шлемов, и все глядели на Калеба.
Убивший Ниркауна сказал:
– Мы тебя видели, когда дрались с людьми Окатро. Вождь Лабат привез тебя в гнездо, и сегодня ты справился с безумцем. Может быть, сохранил кому-то жизнь… Никто не торопится в Яму.
Отступив на шаг, воины единым жестом поднесли к губам раскрытые ладони. Потом схватили убитого за ноги и потащили к морю.
Калеб бросил крюк у лавки кузнеца и поманил к себе Тоута.
– Пойдем, защитник. Сегодня ты достоин награды.
– За что? Я ведь, значит, ничем не помог…
– За верность. Ты ведь меня не покинул. – Он всмотрелся в лицо слуги. – Сколько ты прожил на свете? Сколько раз видел солнце?
– Двадцать шесть, – пробормотал Тоут. – Я не попаду в Пещеры. Слишком, значит, стар.
– И я не попаду, если это тебя утешит, – сказал Калеб. – Идем!
Когда они приблизились к вратам, ведущим на площадь, улица стала оживать. Тела убитых Ниркауном унесли, отмыли кровь с белых плит, распахнулись двери кабачков и лавок, снова послышался гул голосов. Будто ничего и не было, подумал Охотник, шагая под сводами арки.
