Александр Афанасьев - Время нашей беды
А потом, когда им предъявят счет за вороватость и никчемность, они найдут способ перевести стрелки на национальный вопрос и спровоцировать войну.
Господи… мерзость‑то какая. И самое плохое – не видно выхода. И дна у всего этого не видно.
Мои невеселые размышления прервал стук двери – в машину забрался какой‑то мужик в черной флисовой куртке. Не что‑нибудь – а польская «Геликон», у меня тоже такая есть, осталась с тех времен, когда евро сорок рублей стоил. Значит, спец, такое спецы носят. Покосился на меня, нехорошо так.
– Докладывай при нем, – сказал Анвар.
– Есть, товарищ майор. Значит, первое – еще один раненый скончался в больнице…
– Блин. Выстави охрану из наших, шугани ментов. Объясни – если еще хоть один сдохнет, я их сгною.
– Есть. Второе. Эксперт посмотрел оружие. Винтовка, скорее всего, работала на Туполева, он еще не может сказать точно, но гильзы похожи. Изъятые стволы тоже пробиваем. Нашли квартиру, собачка среагировала – следы взрывчатки, но самой взрывчатки не обнаружено. Изъяты четыре паспорта граждан Молдавии, все четыре выданы меньше года назад. Один – российский, прописка – Подмосковье…
Мы с Анваром обменялись понимающими взглядами.
Молдавские паспорта – самые дешевые, если ты хочешь посетить ЕС. С тех пор как ЕС бортанул Украину – куча украинцев начала прописываться на юго‑западе страны, в Одессе и области и искать румынские и молдавские корни. Оно понятно – с молдавскими паспортами без проблем пускают в Румынию, а оттуда можно по всей Европе ехать, границ нет. Такие ксивы любят бандеровцы с Западной Украины – им там недалеко, и они ездят в Европу працювать… дома‑то работы совсем нет. А молдавский паспорт стоит сущие копейки, доступен даже для свидомых и пэрэсичных. Тот, у кого российский паспорт, скорее всего, въехал как беженец, прописался где‑нибудь в дышащей на ладан деревеньке в центре России, потом по ускоренной программе получил гражданство – как соотечественник. И все – езжай куда хочешь, делай что хочешь. Напускали соотечественников, твою мать. Хотя я уверен, что если бы эту тварь выдать украинским беженцам – они бы его на куски разорвали. Им и так досталось, еще не хватало, чтобы в России на них волками смотрели. А агентурная сеть у бандеровцев есть, и немалая, и здесь, в Казани, бандеровец оказался не просто так. Он, скорее всего, даже не украинец, русский, потому что на Украине значительная часть неонацистов, наиболее непримиримых, – это русские. Русские с Харькова, с Днепропетровщины – и там и там настоящие рассадники фашизма. Вот, приехали сюда поднимать татар. Я до сих пор помню, как рассуждал один бандеровец: в Запорожье у нас авиадвигатели, а в Казани вертолеты делают – вот, Казань отложится от России, мы ей поможем и будем делать вертолеты и на мировом рынке продавать. Логика просто зубодробительная.
– Еще что?
– Еще… у всех какие‑то штуки нашли… непонятно какие…
– Покажи.
На вид… не пойму даже, что такое. Размером с небольшой стакан. По кругу – на вид как солнечная батарея…
– Взрывотехники?
– Смотрели, товарищ майор. Взрывчатки нет, и это не детонатор.
– Давай. Машину подгони оперативную. Минут через десять. С водилой.
– Есть…
А я ведь даже не знал звание Анвара…
Парень в польской куртке вылез – а Анвар покрутил аппарат. Потом ткнул куда‑то, и из аппарата донеслось распевное, мелодичное…
Здравствуйте, меня зовут Чарльз Стенли. Вы слушаете подарок миссии «Соприкосновение с истиной». Плеер – на солнечной батарее. Я надеюсь, что темы, записанные на нем, станут для вас поддержкой и ободрением. Надеюсь, что они помогут вашему духовному росту в познании Иисуса Христа. Пусть истина слова божьего запечатлится в вашем сердце… [22]
– Выключи.
Анвар выключил, плеер замолк. Опасная игрушка.
– Что это?
– Такие же впервые нашли в Донецком аэропорту. Это зомби.
– Зомбируют?
– Да. Скорее всего, это не простой плеер. Там в записи есть частоты, которые не воспринимаются человеческим ухом, – но они есть. Слушая такое, человек впадает в гипнотический транс… Что ты говорил про Туполева?
– Было вчера. У туполевского универа собрался митинг студентов, начали нападать на полицию. Потом снайпер открыл огонь. Двенадцать двухсотых. Сейчас слухи идут – расстреляли студенческий митинг. До этого – в других местах стреляли… по всему городу стреляют. Неизвестные снайперы.
Я вдруг вспомнил, где это. Давным‑давно я бывал там, там была неплохая юридическая фирма в Казани, одна из лучших, и там были очень красивые девушки. Немного дальше, по Карла Маркса.
Твою же мать…
– Сейчас подойдет машина, я вывезу тебя в аэропорт, посажу на самолет. Больше я для тебя ничего сделать не могу. Что здесь творится – сам видишь.
– Можешь.
– Что?
– Можешь кое‑что для меня сделать, Анвар.
– Что именно?
– Когда мы озвереем – только не перебивай – так вот, когда нас доведут до края и когда мы озвереем, когда будем готовы убивать друг друга только за то, что один русский, а другой татарин, когда вокруг будут орать «Чемодан – вокзал – Москва» и «Татарстан для татар» – вспомни сегодняшний день и вспомни, что тебя спас русский. Остановись и подумай об этом. А потом – делай как знаешь…
Анвар стукнул кулаком по рулю.
– Все забываю спросить, а ты зачем приехал‑то?
Черт… и я забыл. Как влип с ходу в этот движняк…
Документы у меня были в куртке, в большом внутреннем кармане…
– Вот. Помочь сможешь? Детей забрали без согласия отца. Мать – курва последняя.
Анвар перелистал документы, тормознулся на фамилии.
– Ничего себе. Она ему кто?
– Дочь.
Анвар решительно положил документы.
– Исключено. Любой, кто близко подойдет, на него тут же ушат дерьма выльют. Политическое преследование и все такое.
– Ушат дерьма? Я сегодня не раздумывая в г…о влип. Мог мимо пройти. Не так? Считай, моя личная просьба. Дети – моего друга. Сам понимаешь, в таком переплете… детям тут лучше не быть.
Анвар забрал папку.
– Посмотрю, что можно сделать. Ничего не обещаю, понимаешь, да?
Понимаю… Я все, блин, понимаю.
Россия7 июня 2018 года
Сегодня у нас пятница. Пятница‑развратница…
Пока новый состав Государственной думы не приступил к работе – время еще было. кое‑какие возможности тоже были – я взял правительственную «Ауди» из гаража Госдумы с номерами‑непроверяйками – и ровно к семнадцати ноль‑ноль подкатил к выходу из метро «Замоскворецкая»…
Припарковаться тут было негде – но я внаглую поставил машину и стал ждать.
Полина появилась быстро… черная юбка и белый плащ, я сразу ее узнал. Вот что мне в ней нравится – это врожденный стиль. Есть такие, которых хоть в бриллианты обряди – деревня деревней. Полина совершенно не такая – хотя родом…
А хотя – чем Харьков так уж плох? Большой город… и не их вина, харьковчан, что в их городе сейчас такое.
Выбрав момент, я посигналил.
– Садись…
Краем глаза заметил милиционера. Пора сваливать.
После моего переезда в Москву мои отношения с Полиной… скажем так, начали немного развиваться, хотя именно что немного. Иногда я приходил к ней, и она воспринимала это как должное. После того как я переехал в Москву, бывать я у нее стал чаще. Но не более того. Может, это было плохо… не знаю. Но мне кажется, что и она боялась того, что несколько шагов дальше, и все рассыплется…
Мы победили. Была большая раздача призов – и Ющук без проблем устроил ее в аппарат Думы. Место не слишком денежное, но зато перспективное с точки зрения записи в резюме. У нас всегда сохранялся некий пиетет перед властью. Работая в Госдуме, она уже была сотрудником государственного аппарата, а не девочкой с сомнительным резюме и еще более сомнительным местом происхождения. Не зря Харьков называют «постсоветской столицей любви[23]…»
Теперь она была сотрудником Государственной думы. Звучит по‑любому…
– Как работается?
Полина пожала плечами.
– Нормально. Коллектив хороший…
– Смотри, депутата какого не подцепи.
– А что – ревнуешь?
– Конечно.
Она серьезно посмотрела на меня.
– Не подцеплю.
Когда вот такие вот вещи… черт… не знаю, как и реагировать.
– А куда мы едем?
– А не скажу… Сейчас заберем кое‑что и поедем покушаем. А потом будет сюрприз…
В Подмосковье, в логистическом центре деловых линий, я получил груз – два тяжеленных баула – и погрузил их в багажник. Потом рванул по трассе, в сторону Владимира…
Это была первая женщина, которую я привел в свой новый дом.
Да… теперь здесь мой новый дом. В Уральске дома больше нет, и, наверное, навсегда, а в Москве у меня дома никогда не будет…
