Александр Афанасьев - У кладезя бездны. Часть 2
Место для наблюдения он нашел в зарослях мирта. Саперной лопаткой, заточенной как бритва — он освободил для себя достаточно места. Теперь — оставалось только сидеть и ждать…
Но ждать не просто так.
Распаковав рюкзак, он достал и собрал винтовку, соединив верхнюю и нижнюю ее части. Это была необычная винтовка, в ее основе был Кольт М16А1, по крайней мере лоуэр, нижняя часть оружия была точно от него. Аппер, верхняя часть оружия была без верхней рукоятки, визитной карточки винтовок Кольта, вместо треугольного, хищного вида цевья у этой винтовки было что-то вроде большой трубы, покрытой черной жаростойкой краской. Вместо рукоятки для переноски был установлен редкий, очень прочный прицел Redfield 3-9Х изготовленный по армейскому заказу в стальном корпусе — это был конкурент морпеховского Unertl. Калибр у этой винтовки был стандартный, пять и пятьдесят шесть, старый, североамериканский — правда применялись утяжеленные пули, и нарезка ствола не соответствовала американскому правительственному стандарту. Знаток сказал бы, что это оружие представляет собой специальную винтовку Кольта, применявшуюся в ЗАПТОЗ как бесшумная снайперская, в Италию она могла попасть через Аргентину. Совсем осведомленный человек сказал бы, что Дечима МАС действовала в Аргентине под видом аргентинских десантников, результатом чего стало потопление авианосца Гермес, десантного корабля Спарроухок, потопление и тяжелые повреждения еще нескольких судов британского Гранд-Флита. Но человека, который держал в руках эту винтовку, заботило лишь то, что до расстояния в пятьсот метров она клала десять пуль в мишень с разбросом примерно 1,3–1,5 МОА, что для полуавтоматической винтовки родом из конца семидесятых было просто отличным показателем.
Используя рюкзак как упор для стрельбы, человек положил на него винтовку и замер. Насекомые, жара, неудобное положение, даже осы — а здесь они почему то были — ничуть не тревожили его. Он привык и к куда более худшим условиям…
Тот, кого он ждал — появился лишь несколькими часами спустя, когда солнце — было почти в зените. Это был человек, средних лет, даже постарше снайпера, с бронзовой от постоянного солнца кожей, сухой как палка от скудной и малопитательной пищи, одетый, как одеваются местные пастухи — в лохмотья, потому что местный кустарник быстро превратит в лохмотья любую одежду. В одной руке у человека был посох, едва ли не трехметровой длины, отполированный многократным прикосновением человеческих рук, а за спиной — короткая, курковая двустволка…
Человек гнал перед собой чуть больше дюжины коз. Сварливые и мерзкие животные, дающие к тому же мало молока — но в горах коза является единственной заменой корове. Коза значительно проще передвигается по узким, крутым горным тропам, в опасном месте ее можно даже перенести на руках. Коза значительно более всеядна и в поисках пищи — она способна забираться даже на деревья, объедать листья деревьев и кустарника, которые не станет есть корова. Наконец, козье молоко более жирное, полезное и питательное — пусть его намного меньше, чем коровьего. Обратной стороной всего этого является то, что коза не просто съедает траву — она уничтожает ее подчистую, стадо коз способно за два — три сезона полностью уничтожить растительность в каком-нибудь месте, превратив его сначала в степь, а потом и в пустыню. Это объясняется разницей между челюстным аппаратом козы и коровы — коза способна съедать траву под корень. Именно распространением коз объясняется то, что север Африки, некогда житница Римской Империи превратился в голую, бесплодную полустепь, полупустыню. Но того человека, который погонял шестом сварливых животных, не давая им уклониться от тропы — это ничуть не волновало…
Человек в кустах мирта — подкрутил прицел, выводя его на максимальную кратность увеличения. В просветленных линзах прицела отразилось суровое, почти библейское лицо человека, гнавшего коз. Это было лицо человека, который был беспощаден к врагам, но в первую очередь к себе. Лицо отца, защитника рода человеческого.
Какое-то время — Паломник боролся с желанием просто выпустить короткую очередь и понаблюдать в прицеле, как плеснется красный туман и не станет еще одного ублюдка, который оскорблял эту землю самим своим существованием, человека, который совершил самое страшное, что может совершить — предательство. И видимо… этот человек что-то почувствовал… было бы странно, если бы не почувствовал. Оказавшись рядом с валуном — он вдруг неуловимым движением сорвал с плеча двухстволку и выстрелил навскидку, примерно в ту сторону, где лежал Паломник. Сам же — прыгнул за валун.
Полохнулись бросились по тропе вспугнутые дуплетом козы.
Чертов сукин сын! Каналья!
Паломник не успел выстрелить — и не стал стрелять теперь. Если на выстрел — сейчас припрутся с десяток новых дружков этого типа, который предал отряд и теперь работал на мафию — он просто попробует еще раз. Или перестреляет одного за другим, если будет к тому возможность. Но чрезвычайно важно не допустить того, чтобы с десяток стрелков, пусть даже местных — застали его на открытой местности. В горах — никто не стреляет плохо и шансов у него не будет.
Но никто не шел на помощь этому уроду. Минута текла за минутой, подобно струйке песка в часах — а никто на помощь не шел.
Паломник решился. Если на тебя напали — за большинство укрытий можно прекрасно укрыться от огня, тем более за ним прочным, как валун. Но для того, чтобы укрыться — нужно точно знать, с какой стороны стреляют. А Паломник — так себя и не выдал.
Поймав в прицел сухую, костистую лодыжку и переведя прицел ниже — Паломник выстрелил одиночным. Раздался крик — попал.
— Ну, что, Марио — еще? — заорал изо всех сил Паломник, — у меня патронов много! Бросай ружье и вылезай на тропу, к чертовой матери! Если хочешь жить!
Когда Паломник приблизился, держа наготове свое оружие — пастух уже выполз на тропу и умудрился что-то сделать со своей раной. Паломник стрелял так, чтобы не задеть кость — но пуля разорвала в лохмотья часть пятки, скверное, болезненное ранение. Пастух — сорвал с пояса веревку, которую он носил вместо пояса и наложил жгут — это все, что он мог пока сделать…
Увидев Паломника — он выругался.
— Пиньо… как я сразу не догадался.
— Так точно… капитан. Главстаршина Франсиско Пиньо, оперативный псевдоним Паломник. Помнишь еще?
— Это не я тебя предал.
— Не ты? А что ты здесь делаешь?
— Это не твое дело.
Пиньо ударил ногой по земле, так что пыль и мелкие камни брызнули в лицо капитана.
— Ошибаетесь, капитан. Теперь все, что бы ни происходило — мое дело.
Капитан Марио Галеано оказался крепким на боль… впрочем, чего еще ожидать от человека, который попал в засаду в девяносто девятом у рынка Бакараха и продолжал отстреливаться, даже будучи раненым в живот и в обе ноги. Паломник подал ему его посох и бросил кусок чистой ткани, чтобы тот смог перевязать себе рану. Потом — погнал его обратно в деревню, отставая метров на пятнадцать. С таким, как капитан Марио Галеано надо было быть особенно осторожным. А в его руках даже простой камень — мог стать смертельным оружием. Паломник это знал как никто — ведь именно капитан Галеано учил его ремеслу…
Деревня была совсем небольшой — несколько заброшенных домиков, дорога, ведущая куда-то вглубь острова и небольшая церковь с домиком священника. Паломник предположил, что капитан живет именно в домике священника — и оказался прав.
Паломник дал своему наставнику позаботиться о ране, а затем выгнал его на улицу и привязал к стулу. Ни в коем случае — нельзя было допустить, чтобы этот человек находился вне поля зрения — существует масса способов освободиться от пут.
Сам же Паломник принялся обыскивать дома. Один за одним. Дома были старые, ни в одном из них уже не было целой крыши, небольшие террасы — огородики уже заросли дикими, не дающими плодов кустами — и он бросил эту затею. Из церкви — сложенной из того же горного камня, древней и убогой — кто-то вывез скамейки, всю религиозную утварь, от церкви тут остались только грубые доски с росписями на религиозную тему, да окаменевший от времени воск. Но доски, составляющие алтарь остались — и кто-то бросил в алтаре десяток современных, герметически закрывающихся прорезиненных мешков. Паломник открыл один, достал пакет, вспорол его ножом. Попробовал на вкус…
Так и есть…
Выйдя на улицу, Паломник схватил стул, к которому был привязан капитан Марио Галеано и затащил его в заброшенную церковь. Бросил под ноги капитану полиэтиленовый пакет.
— Это как понимать?
Капитан отвернулся.
— Не твое дело. Уходи, пока еще можно.
— Нет, смотри, сукин ты сын, смотри?! Ради чего меня предали — ради этого? Так что ли — ради этого? Ради нескольких мешков с кокаином, сукин ты сын? Вот цена долга? Вот цена присяги?
