Александр Старшинов - Закон есть закон
– Чтобы это выразить, никаких слов не хватит… К тому же ему было в тот миг не до слов.
– Благодарю.
– За что?
– За понимание.
Я вспомнил нашу ночь в «Тощей корове». И похоже, Ада вспомнила тоже. Наши глаза встретились. И тут наконец кто-то соединил два кусочка меди – бах! Искра проскочила. Я вдруг увидел ее. И увидел иначе, чем прежде. Надеюсь, она тоже что-то важное во мне разглядела – а не только мою прикольную физию.
Я кашлянул и отвернулся.
– Знаешь, твой отец говорил, что дни хаоса – лучшие для творчества. Все идеи нас посещают, лишь когда мы дышим этим чистым воздухом вне Пелены. Моя соседка Полина, она играет на сцене. Они на площади Ста Фонарей ставят спектакль. И – вообрази – люди забывают про грабеж, стоят и хлопают в ладоши…
– Ты ее любишь? – перебила меня Ада.
– Кого? – Я изобразил изумление.
– Полину.
– Она – девчонка, Ада, я просто защищаю ее иногда. Когда она делает глупости.
И еще я подумал, что Полина слишком идеальна для меня. Она – как зеркало, в которое будешь смотреться и видеть свое уродство. Ей нужен либо рыцарь без страха и упрека, либо мерзавец, которого совесть никогда не мучит.
– Разве это не любовь? – Ада упорствовала. Ага, графиня заревновала!
– Я многих защищаю… Значит – я всех люблю?
– Разве нет?
– Ну, меня-то никто не любит.
– Не прибедняйся! – Она рассмеялась несколько искусственно. – Сколько у тебя было женщин?
– В два раза меньше, чем у среднестатистического мужчины.
– Почему? – Ада недоуменно склонила голову набок.
– Потому что проститутки берут с меня в два раза больше.
– Фи, как пошло!
* * *Вообще говоря, когда меня спрашивают про любовь и женщин, я сразу вспоминаю Лору. Есть события, которые ничем невозможно перечеркнуть. В Лору я влюбился еще до первого хаоса, то есть четырнадцатилетним пацаном. Мне казалось, у нас с ней что-то получалось, во всяком случае, мы даже поцеловались однажды и мололи всякую милую чепуху, пока я провожал ее до дома. Потом мое лицо сожгла синева, и я превратился в Синца и в новом обличье долго не показывался ей на глаза. Она сама меня разыскала, обняла и сказала, отводя взгляд, что по-прежнему меня любит, вот только ей понадобится время – много времени, чтобы привыкнуть ко мне такому… и я должен ей в этом помочь. О, боги синевы, я рыдал, стоя перед ней на коленях, я клялся, что сделаю все-все на свете, чтобы мы были вместе. Отбыв долгий рабочий день на треклятом заводе, я три раза в неделю пахал на частной заправке в порту (Пелена этот лоскуток не закрывала), прессовал синеву всю ночь, чтобы осыпать мою милую Лору подарками.
А потом я зашел однажды в воскресенье в «Большую чашу». Вечером мы должны были встретиться с Лорой, а с утра я исходил все галереи в поисках подарка для нее, выбрал ожерелье, купил, и теперь оно в бархатном футляре лежало в кармане моей куртки. Я заказал кофе, булочки и отдельный кабинет. Особенность этого заведения такова, что кабинеты скрыты от общей залы темными шторами. Вы можете наблюдать, что происходит в зале, и слышать, но оставаться невидимым для остальных. Каждый выходной я приглашал в «Большую чашу» Лору, поскольку заведение было недалеко от ее дома, и мы всегда сидели в таком вот кабинете – чтобы никто не пялился на мое изуродованное лицо. Обычно она позволяла взять себя за руку, но не более того. Я всегда расплачивался за нее и… ладно, дурацкие подробности моей неудачной юности опускаю.
В тот день я пил кофе, думал о Лоре и о том, что грядут новые дни хаоса и что я должен буду ее защитить, о том, что стоит примкнуть к какой-то команде и что я многое могу…
И тут я услышал ее голос. Поначалу я решил, что он мне мерещится… Но нет, голос Лоры в самом деле звучал в общей зале.
– Давай где-нибудь здесь. Надоели кабинеты. Сидишь как в клетке. Ужас… – говорила Лора.
Я чуть-чуть приоткрыл штору и увидел, что всего в нескольких шагах от меня стоит моя милая, а рядом с ней пухленькая разбитная девчонка, видимо ее подруга. Девушки оглядывались, выбирая место.
– Как знаешь, – отозвалась толстушка. – Глянь, вон столик свободен.
Как нарочно, они заняли столик у самых перил, что отделяли мой кабинет от общего зала.
Я сидел не двигаясь, больше всего опасаясь, что подойдет официант и обратится ко мне, и тогда мне придется отвечать. Мой голос Лора узнает. Может, стоит окликнуть ее?.. Нет, не надо… Как-то нехорошо получается. Будто я ее преследую. Так я мямлил мысленно и при этом, само собой, подслушивал их разговор.
– Зачем тебе все это? – спросила толстушка.
– Что – все?
– Зачем ты встречаешься с этим заправщиком? Он же сопляк и… – она запнулась.
– Да, он урод, – легко согласилась Лора. – Но мне нужна оправа.
– Что?
– Грегор сказал, что у Феликса есть оправа для концентрации… Она Грегору зачем-то нужна. Он сказал, что оправа досталась Феликсу от самого Леонардо. Того самого, которого убили вместе со всей его командой. Один Феликс уцелел. И припрятал где-то оправу учителя.
– И ты думаешь, он тебе отдаст свое сокровище?
– Он так влюблен, что готов отдать мне все. От любви мальчики глупеют.
– Девчонки тоже, – заметила толстушка.
– Это уж точно, – согласилась Лора.
– Но ты уверена, что он отдаст тебе оправу за просто так?
– Конечно, Гала. Максимум за один поцелуйчик. Ты же сама сказала, он сопляк.
– Значит, он совсем идиот. Обычно парни соглашаются на такое… ну, сама знаешь, в обмен на что.
– Я сказала ему, что берегу невинность. Он поверил. И стал что-то бормотать про свадьбу. Вообрази – он думает, что я за него выйду!
– Угу, невинность с абортом, – Гала захихикала.
– Нет уж, трахаться я с ним не собираюсь – как представишь такую рожу в момент оргазма, так плохо становится.
– Глаза закрой, – вновь хихикнула Гала. – А в ту же ночь переспи с Грегором – это отличная релаксация.
Мне показалось, что раздался какой-то оглушительный звон – будто я очутился на колокольне, а рядом ударил колокол. Я оглох на миг, и весь мир раскололся и сделался черен. В этой черноте кто-то еще двигался, говорил, смеялся…
Я поднялся. Оставил на столе несколько монет и, держась за стену, будто в самом деле ослеп, двинулся к выходу. Не помню, как я добрался до дома. Какой-то кусок просто выпал из моей памяти. Очнулся я уже лежа в своем закутке на кровати. Судя по тому, что над кроватью появился золотой блик солнечного света – близился закат: окно выходило на запад. Первым моим желанием было убить Лору. Но я понял, что это желание из разряда абстрактных – даже если бы Пелена не контролировала мои поступки, все равно я бы не смог ее убить. Вторым желанием было – бежать. Я не представлял, как вообще смогу с нею встретиться и говорить. Однако я плохо знал себя. Мы встретились и даже о чем-то болтали – о чем именно, не осталось и следа в голове. А потом я выложил все: мол, я знаю, зачем ей понадобился, и что вся ее любовь – мерзкий спектакль.
Она расплакалась, повторяла раз за разом: «Прости». А на следующий день пришла и с нагловатой усмешкой заявила, что ничего такого не было, что все это выдумки, фантазии, что мне померещился тот разговор… Что ее чувство истинно, это я ищу повод, чтобы ее бросить. Наверное, наглость нас парализует и заставляет сомневаться в правдивости собственных чувств, потому что спустя пятнадцать минут я лепетал извинения. Потом она плакала, говорила, что я самый лучший, что она готова для меня на все. Это опять была одна ложь – чистейшая ложь, почти неприкрытая, поверить в которую было невозможно. Я и не верил. Не верил ни единому слову, но, как загипнотизированный, отдал ей оправу.
Только не сказал, что и я ей лгал… нет, не в том, что я ее любил, – я в самом деле ее любил, пока не услышал тот разговор в «Большой чаше», после чего всё затопила боль, и места для любви не осталось. Лгал насчет оправы. У меня никогда не было оправы Леонардо. Я уже говорил, что после разгрома замка учителя я нашел пустой футляр с эмблемой мастера. Но… я изготовил новую оправу. Леонардо кое-чему научил меня в дни моего школярства, кое до чего я сам дошел. Разумеется, это была подражательная и слабая работа, но проверить ее можно было, лишь когда начнется хаос. А до той поры Пелена закона покрывала мою ложь. Что сказать в свою защиту? Только одно: в те дни я был так амбициозен, что воображал – мне под силу сделать оправу не хуже учителя. Я был уверен, что мог соперничать с Леонардо.
Так что за свою поддельную любовь Лора получила поддельную оправу. Как Грегор воспользовался ею, не ведаю. Знаю только – он не выиграл драку за Двойную башню, сгинул в дни хаоса. А Лора… Я видел ее однажды много лет спустя на галерее, в свете витрин дорогих магазинов. Она шла в кожаном пальто до пола, в огромной черной шляпе под руку с так же затянутым в кожу надменным самодовольным типом, мелковатым, одного с нею роста, но до жути уверенным в себе.
