Литагент «Яуза» - Пилот-смертник. «Попаданец» на Ил-2
Проснулись все почти одновременно, и, приведя себя в порядок, потянулись в столовую. А когда вернулись, обратили внимание на то, что в доме тихо.
Иван поинтересовался у Ильи:
– Что это женщин не видать?
– Понравились? А ты что, не заметил, что их самолета на стоянке нет? На задании, наверное.
– Это днем-то?
– А ты думаешь, что полеты только ночью и только в тыл? Могли груз куда-нибудь транспортировать – в Пермь или в Архангельск. Мы ведь тоже в Челябинск летали, когда ты в экипаж пришел.
– Верно.
Пришел командир, лицо у него было довольное.
– Хорошая новость! От парашютистов радиограмма пришла: «Высадка прошла успешно, все в сборе, приступаем к выполнению задания».
– Вот смелые ребята, – подал голос бортстрелок Савелий. – В чужом тылу, помощи ждать неоткуда, а еще ведь задание выполнять надо, и наверняка рискованное.
О таких заданиях, о выбросе парашютистов, посадках у партизан обычно говорить было не принято. Эскадрилья подчинялась штабу ВВС, но большую часть полетов выполняла в интересах НКВД или партизанского штаба.
Бортмеханик ушел обслуживать самолет, а капитан, бортстрелок и Иван от нечего делать уселись за стол – переброситься в картишки. В карты играли редко, командованием это не поощрялось.
Только они сыграли партию в «дурака», как вошел комэск. Иван видел его второй раз, поэтому узнал не сразу.
– Дурака валяем? – Майор неодобрительно покачал головой.
Комэск попусту не зайдет – это понятно, для получения боевого задания капитан сам ходил к нему. Стало быть, что-то случилось.
Майор снял фуражку и сел на свободную табуретку.
– Хочу вам сообщить не очень хорошую новость.
Однако экипаж это и так понял.
– Сегодня ночью при посадке во вражеском тылу у самолета женского экипажа подломилась стойка шасси. Груз-то они доставили, но сами взлететь не могут. Отбили радио. Есть вариант: доставить шасси, запасной винт и поменять их в полевых условиях. Самолет партизаны замаскировали, но сами понимаете, шила в мешке не утаишь. Мальчишки могут увидеть, немцы случайно наткнутся. Поэтому предлагаю лететь только добровольцам, риск очень уж велик.
Вызвались сразу все, не раздумывая, и капитан сразу внес предложение:
– Кроме запчастей, надо еще двух механиков с собой взять – тогда ремонт быстрее завершить можно будет. Женский экипаж сел, значит – и наш приземлится. Немцы проверить могут, и значит, ремонт необходимо будет завершить за час, от силы – полтора.
– Согласен.
В самолет погрузили запасной винт – его заменить несложно. А вот с ремонтом шасси сложнее. Надо вывешивать самолет или крыло на домкраты или подставлять козлы, подпорки – а это все потери времени.
Собравшись, механики обсудили, какой инструмент или оборудование с собой брать. В итоге взяли и домкраты, и лебедку ручную, и бревна. Не забыли и о фонарях. Без света никак нельзя, хоть это и демаскировать будет.
Вылет предстоял непривычный. Обычно после посадки двигатели не глушили – десять минут на разгрузку, столько же на погрузку раненых, захваченных документов, иногда ценных пленных – и сразу взлет. В окрестных деревнях могли быть полицаи или немцы, и в таких условиях время было решающим фактором. Как только самолет взлетал, партизаны уходили в лес и – все, луг или поляна пустые, только пепелища от сигнальных костров.
Волновались все, стараясь спрятать чувства от сослуживцев. Дело было не столько в возвращении самолета, сколько в спасении летного экипажа, тем более – женского. Фактически это было делом чести.
Лететь было недалеко, пятьсот километров. Конечно, недалеко – это по авиационным меркам. Для пешего, да через линию фронта – долго и чревато пленом или гибелью. Но и их вылет – дерзость, авантюра.
Загодя по рации они решили не связываться, чтобы немцы не запеленговали – делали они это мастерски. Савицкий решил связаться с экипажем уже перед самой посадкой и очень коротко, лаконично, чтобы самому не попасть в ловушку.
Полет проходил спокойно, единственное – чаще приходилось определять по местности свое местоположение.
Через два часа командир сказал:
– Где-то рядом.
И тут же Иван увидел левее курса три костра, выложенные треугольником, сигнальный знак. Он только протянул руку, как командир сказал:
– Вижу.
Запищала рация, и в наушниках послышался женский голос:
– Слышу шум моторов самолета.
– Это мы, пора.
Ни позывные, ни фамилии не назывались из-за опасности перехвата. Немцы горазды на трюки, ведь разговоры шли открытым текстом. Иван помнил, когда он еще летал на штурмовике, как немецкий радист, вышедший на нашу волну, на чистом русском языке пытался навести их на советские войска. Линии траншей – немецкой и русской – в том месте разделяла неширокая «нейтралка».
– Полосу подровняли, чужих нет, – сказала командир женского экипажа. – Подсветить?
– Сам.
Командир выключил рацию, сделал вираж и начал снижаться. Когда до земли оставался десяток метров, он включил посадочные фары и притер самолет к земле.
По неровной земле застучали шасси. Торможение, впереди вырос силуэт «Ли-2». Фары сразу погасили.
Савицкий развернул «Ли-2», подрулил к аварийному самолету и выключил двигатели. Надо беречь топливо, да и звук авиамоторов далеко разносится, глушителей ведь нет.
Дверь открыли сразу, и механики спешно покинули самолет. Оказалось, что в ожидании их и экипаж и партизаны не теряли времени даром: веревками через козлы они подняли крыло в горизонтальное положение, а умельцы из местных уже открутили поломанное шасси.
Механики спешно вытащили запасную стойку и начали устанавливать. Им помогали партизаны – многие из них раньше работали трактористами, электриками и знали, как крутить гайки.
Темнота мешала, но фонарями подсвечивали только участок работы.
Через полтора часа стойку шасси заменили, опустили крыло, поставив самолет на колеса. Всей гурьбой принялись за замену винта.
Что хорошо было на американских самолетах, так это отличный доступ для ремонта.
Механики спрыгнули с мотогондолы и крыльев.
– Ремонт закончен! – доложили они. Руки их были в масле, но лица довольные: – Надо опробовать.
Командир женского экипажа Селезнева подала команду:
– В машину, запускаем!
Правый двигатель, на котором меняли винт, чихнул пару раз в глушитель, завелся, пустив облако отработанных газов, и загудел ровно. Его опробовали на разных режимах. Двигатель не трясло, как иногда случалось из-за дисбаланса.
На коне примчался партизан из дальнего дозора.
– Немцы! – закричал он. – Броневик и два грузовика с солдатами!
Бежать к самолету с женским экипажем было некогда, и, уже не скрываясь, Савицкий по рации предупредил Селезневу:
– Нюра, немцы близко, они по нашу душу. Взлетай по готовности!
Девушкам еще надо было запустить левый мотор.
Едва услышав о появлении немцев, механики с технической базы и члены экипажа кинулись в самолет – попасть в переделку никому не хотелось. Тем более что механики уже все были люди в возрасте, под пятьдесят, а личного оружия у них ни у кого не было. Да и что даст пистолет или револьвер против пулемета на бронеавтомобиле?
Тонко завыл стартер, запустили левый двигатель – в это время самолет Селезневой уже дал полный газ, выруливая на заросшую травой и кочками полосу.
Конечно, полоса – это условность, просто партизаны подобрали местечко поровнее. Но самолету с его скоростями даже кочка может повредить – как это и случилось с женским экипажем. Однако сейчас их «Ли-2» уверенно разогнался, поднялся в воздух и исчез в ночной темноте.
Послышались хлопки – это партизаны, выдвинувшись навстречу противнику, пытались его задержать. Но их было мало, и вооружение стрелковое, легкое – они просто давали возможность взлететь второму самолету.
Грузовики партизаны остановили. Солдаты покинули кузова и вступили в перестрелку. Однако бронеавтомобиль, похожий корпусом на гроб с гусеницами, упорно полз вперед, поливая огнем из пулемета пространство перед собой.
Капитан дал полный газ. В таком режиме, в ночной темноте стали видны огненные языки выхлопов из труб сбоку мотогондол. Немецкий пулеметчик засек цель и перенес огонь на нее. По фюзеляжу защелкали пули. Бортовой стрелок Савелий открыл ответный огонь. Его крупнокалиберный пулемет УБТ бил короткими очередями – ведь бронетранспортер тоже обнаружил себя дульным пламенем пулемета.
Самолет начал разбег. Трясло немилосердно, и бортстрелок прекратил стрельбу. Стрелять при такой тряске значит попусту жечь и без того скромный боезапас.
Иван держал руки на штурвале, а ноги на педалях, как и положено. Самолеты той поры не имели сервоприводов, электро– и гидроусилителей, и на неровном покрытии надо было приложить усилия, чтобы удержать машину при разгоне.
Внезапно самолет потянуло вправо, и Иван вцепился в штурвал, стараясь парировать отклоняющее усилие. Да что же командир не помогает?
