Вячеслав Бакулин - Метро 2033. Сказки Апокалипсиса (сборник)
– Очень одиноко было тем теням в туннеле, и захотели они оставить сталкера у себя.
– Насовсем? – спросила Алёна.
– Да, чтобы он навечно с ними остался. Смотрит сталкер: картинки живые перед ним ходят и неведомо как с ним говорят. И цвет в туннеле только белый и черный, не найдет он тут Аленького цветочка. Хотел он дальше идти – тени не пускают. Вспыхнул тот свет ярко-ярко, чтобы его тень навсегда на стене отпечаталась, а голоса просят забыть всё, что помнил, как раньше жил и что видел. Но сталкер не мог забыть, ведь он дочери своей обещал вернуться, не мог забыть то, что любил, не поддался он уговорам… Не место живому человеку в царстве теней.
– А дальше?
– А дальше встретил он одного странного человека. Живого, настоящего. Не показывался сначала человек сталкеру, не видел тот его лица, только голос слышал да сам отвечал. Рассказал сталкер про свои странствия и про то, зачем в дальний путь отправился. И ответил ему незнакомец: знаю я про цветочек Аленький…
* * *– Очухался, залетный?
Голос. Ироничный, чуть встревоженный. Старческий. Голос, прервавший мое падение.
Хочу ответить, пытаюсь выдавить из себя хоть слово. Непослушные губы порождают лишь тишину.
– Чего кривишься, хреново тебе?
Хреново ли мне? Не знаю. Чувств нет, никаких ощущений. Разве что радость – осторожная и, может быть, преждевременная – я не достиг дна, не сгинул в белой бездне. Жив.
– Ты хоть моргни, если слышишь.
Напрягаюсь, поднимаю многотонные веки, обнажая глаза. И кричу! Безмолвно, без единого звука. Проклятый свет никуда не делся, настиг меня! Он ослаб, больше не заливает всё вокруг, сконцентрировался где-то на недостижимой высоте, но не оставил…
– Эй, ты чего? Лампочка по шарам бьет? Ладно, не дергайся, сейчас выключу.
Рукотворная ночь – ты прекрасна и милосердна!
– Слышь, дитя тьмы, я на ощупь лечить не умею. Дай хоть свечку зажгу, на дальнюю тумбочку поставлю… Психовать не будешь? Вот и ладушки.
Коротко и зло шипит спичка, где-то на периферии моего затуманенного зрения рождается огонь. Не электрический, настоящий. Совсем не страшный.
– Всё нормально? – наконец различаю человеческий силуэт. Обладатель старческого голоса присаживается рядом со мной. Я, оказывается, лежу. – Говорить умеешь?
– Д-да…
– Заика?
– Н… нет.
– А так и не скажешь, – мой слаборазличимый собеседник смеется, однако быстро возвращается к деловому тону. – Ручками-ножками пошевели.
Шевелю. Или думаю, что шевелю.
– Н-да, моторика не впечатляет… В целом, как себя чувствуешь, что болит?
Стараюсь быть честным:
– Себя не чувствую… Зато и не болит ничего.
– Не переживай, – утешает старик. – Боль обязательно вернется, хочешь ты того или нет. Наш Старшой велел, как очнешься, к нему на аудиенцию поспешить. Да только неважный ты покудова поспешатель… Но раз гора не идет к Магомеду… короткую беседу сдюжишь?
Собираюсь с мыслями, но врач (это ведь врач?) меня опережает:
– Не грузись, тут как с болью, желания не важны. Вся станция в полном составе сгорает от нетерпения, очень хочется узнать, как кому-то впервые за все время удалось пройти заброшенным туннелем.
– Тяжко…
– Для Набольшего слова побереги, я уже послал мальчишек за ним.
Забываюсь тревожным, не приносящим отдохновения сном. Он длится час или два, а может, и несколько коротких, ничего не значащих минут. Беспамятство – лишь блеклая тень покоя.
– Гражданин больной, очнись, – знакомый голос нарушает тишину. – К тебе пришли.
И в сторону:
– Глеб Денисович, не переутомляйте страдальца, слабенькой он еще!
– Ступай, Эскулапыч, сам разберусь, – тяжелый, гулкий бас не оставляет врачу никакого выбора, и я слышу быстро удаляющиеся шаги.
– Ну, здравствуй, гость нежданный.
– И тебе не хворать, Глеб Денисыч, – шепчу я в ответ.
Глаза привыкли к темноте, но слабая свечка в дальнем углу комнаты не дает рассмотреть моего нового собеседника. Кажется, он кивает:
– Глеб Денисыч Мальцев, верно. А ты чьих будешь?
Представляюсь и добавляю:
– Пришел к вам с востока, мы вроде как соседи…
– Соседи? Давненько не захаживали, – слышу сомнение, но без враждебности, скорее удивление. – Как Ганза и Китай взяли под крылышко Пролетарскую, как Волгоградский проспект в питомники превратили, так и не появлялся уже никто с вашей стороны. С чем пожаловал?
Прежде чем ответить, получаю еще один вопрос:
– И основное: как ты чертовым туннелем прошел? Мы там народу потеряли – страшно вспомнить.
Мне скрывать нечего:
– Половину расстояния – по поверхности. Дальше – туннелем, обходных путей не искал.
Замолкаю, жду реакции на свои слова, а он, похоже, ждет продолжения рассказа. Хорошо, будет тебе продолжение, хотя и немного обидно, что мои приключения на поверхности совершенно его не интересуют.
– Видел ваш блокпост и разломанную герму…
А вот тут глава станции не выдерживает:
– Трупы… трупы были?
– Только запекшаяся кровь и гильзы. Но гильзы только с внутренней стороны баррикад, если это тебя интересует. Ваших дозорных атаковали не люди, это точно. Да и герма вырвана с мясом, такое ни одному человеку не под силу.
– Хорошо, давай дальше, что в самом туннеле? – Глеб Денисыч нетерпелив.
– Ничего хорошего. Свет. Электрический. Сводящий с ума.
Повисает недолгая, но напряженная пауза.
– Свет? И всё?
Киваю:
– Всё.
Через тридцать секунд задумчивой тишины звучит, наконец, правильный вопрос:
– Аномалия?
– Да.
– Как преодолел?
– Очень хотел дойти.
Похоже, игра в вопросы-ответы быстро наскучивает местному начстанции, или как его тут называют…
– Не тяни резину, рассказывай.
Киваю, такой подход мне нравится. Нащупываю в нагрудном кармане сложенный кусочек бумаги, протягиваю Мальцеву.
– Вот что мне надо.
Он разворачивает и с трудом разбирает единственное слово, написанное на листке, темнота не располагает к чтению.
– Лекарство?
– Да.
– Что-то знакомое…
– Жена беременна. Угроза плоду. Ребенку… Наш врач сказал, есть только одно средство, и это средство должно быть на вашей станции…
– …потому что в окрестностях нашей станции располагалась полудюжина аптек и медцентр для «атомщиков», – заканчивает за меня собеседник и без перехода добавляет: – разграбленных нашими доблестными сталкерами давным-давно.
Мне нужно что-то сказать, попросить проверить, уточнить, но слова застревают в горле, надежда и цель, которыми я жил это время, в одно мгновение становятся напрасными и недостижимыми.
Глеб Денисович зычным голосом зовет какого-то «засранца Мишку». Явившемуся на крик парню отдает мой листок и наказывает проверить лекарство на складе.
– Для очистки совести, – поясняет он мне. – Давай без иллюзий.
Мне нужны иллюзии, хотя бы малейшие шансы, намек на надежду – иначе зачем всё?
Долгие минуты ожидания, расспросы, попытки сосредоточиться на ответах. Местного начстанции интересует многое, я ничего не скрываю. Через силу заставляю себя говорить и слушать, уточнять, объяснять, иногда смеяться – однако не могу отвести взгляда от двери. Когда она откроется, в ней появится либо вестник смерти, либо спаситель… паренек на побегушках, знающий единственную вещь на свете, имеющую значение.
– Боишься? – мое состояние не остается незамеченным. Даже в полумраке.
– Да, Глеб Денисыч, боюсь.
– Любовь делает человека слабым и уязвимым… Закурю, ты не против?
Я не против.
– Доктор вытрясет из меня всю душу за осквернение «больничных покоев», но… – чиркает спичка, высекает искру и ломается, так и не загоревшись. – Черт! Я тоже нервничаю. Завидую тебе… сам-то я давно уже сильный и неуязвимый. Все, кто делал меня слабым, умерли…
Вторая спичка удачливее первой, она рождает огонь и на несколько мгновений освещает лицо Мальцева. Изуродованная глубокими шрамами и бесчисленными ранами плоть… Лица нет, единственный глаз отражает мечущееся на конце спички пламя, неровная линия рта, лишенного губ, кривится в попытке удержать сигарету – это не человек, чудовище!
– Эхо войны, – с приглушенным смешком поясняет чудовище. Огонек зажженной сигареты мерцает в пустоте.
И больше Мальцев ничего не объясняет. Мы молчим до возвращения «засранца Мишки» – вестника смерти, вестника жизни. В его руках что-то есть, совсем небольшое, но мое обострившееся в темноте зрение все равно фиксирует неизвестный предмет. Посланник торопливо шепчет Глебу Денисовичу на ухо какие-то слова и тут же исчезает. Начстанции несколько секунд изучает принесенный предмет, поднеся его совсем близко к глазам. К глазу.
– Хорошая новость, – говорит он наконец. В неожиданно тихом голосе слышится удовлетворение.
Мое сердце пропускает удар за ударом, жду хорошей новости, не решаясь поверить в удачу.
– В закромах родины нашлось нужное…
