Интриган. Новый Петербург (СИ) - Чехин Сергей Николаевич

— Успокойся, — строго осадил отец. — На вашем месте я бы прислушался к записке. И оставил все эти козни и распри тем, кто их устроил. Нечего соваться туда, в чем ничего не смыслишь. Нашлись тут интриганы недоделанные. Хотите действительно помочь — тогда завтракайте и собирайтесь. Сегодня в полдень назначено экстренное заседание суда. Поднимут вопрос о лишении Пана дворянского титула. Меня вызвали в жюри присяжных, но и вам не помешает поприсутствовать на слушании. Лично узнаете, что бывает с теми, кто лезет не в свое дело.

Андрей ушел, а Марк обхватил бритый череп ладонями и шумно выдохнул.

— Дерьмо… Что ни делаем — все через задницу.

— Отец прав. Надо затаиться на время. За эти дни я узнал достаточно для оперативной разработки. Составлю мотивы, проверю несколько версий, и тогда…

— Каких, млять, версий?! — парень ударил кулаком в стену. — Пока ты думы думаешь, с Афиной делают неизвестно что! В лучшем случае она сидит в гнилом подвале на воде и черством хлебе. А в худшем… Сука, я их всех перевалю. Всех до единого замочу…

— Успокойся! — встал и подошел к гардеробу. — Я знаю, что плен — не курорт, уж поверь. Но если бы похитители были отморозками и головорезами, то прислали бы не прядь, а ноготь или палец.

Надел сорочку и замер — вопреки ожиданиям, плечо не отозвалось болью. Пошевелил им так и эдак — слегка ноет, но ничего серьезного.

— Отец всю ночь сидел, — буркнул брат. — Хреново, что у него нет Дара к разрушению, как у тебя. Тогда бы нас не выжали на окраину. И Афину бы не посмели тронуть.

— Сейчас всех трогают. И Пушкиных, и Кросс-Ландау — а там о-го-го какие чародеи. Ладно, хватит лить из пустого в порожнее. Я продолжу поиски, а ты не вздумай лезть на рожон. Договорились?

— Угу…

— Не «угу», а даю слово. Строишь из себя ровного пацана — так отвечай за базар, а не мнись, как девка.

— Фига ты нахватался в окопах, — серые глаза азартно сверкнули. — Даю слово — никаких рожнов. А ты обещай, что вернешь сестру живой.

— Обещаю, — протянул ладонь, и Марк после недолгой паузы крепко ее пожал.

После скромной трапезы сели в мой кабриолет и отправились на главную площадь. Несмотря на небольшое расстояние, путь занял около часа — приходилось едва ли не с боем прорываться через толпы народа, окружившего административный квартал.

Городовые с дубинками выстроились в два ряда, чтобы не дать зевакам прорваться к суду. С тыла их прикрывали агенты охранки и конная полиция, но народ все прибывал, а обстановка накалялась. Не удивлюсь, если заговорщики воспользуются ею для своих целей. Я бы на их месте воспользовался.

Все чаще слышались выкрики о произволе, переделе и незаконном аресте кормильца и благодетеля. И для меня, побывавшего и на полях, и в резервации подобные лозунги казались по меньшей мере странными.

С другой стороны, я видел, что подавляющее большинство крикунов и бузотеров — ярчайшие представители городского дна. Добавить сюда слухи о тесной связи Дмитро с криминалом, и часть вопросов отпадет сама собой.

Для торговцев выпивкой, алкоголиков и проходимцев всех мастей это действительно благодетель и кормилец. Вот только далеко не факт, что они пришли поддержать Пана по доброй воле. Скорее всего, это засланные казачки и нанятые провокаторы из числа социально близких — знаем, проходили.

И если праздная публика толпилась в задних рядах, то крепкие молодчики в картузах и подтяжках настойчиво лезли вперед.

И норовили потолкаться с городовыми, порой прямо вынуждая их применять дубинки.

А получив по плечу или руке, орали так, словно им оторвало ногу шрапнелью.

Тем самым зля и разогревая всех сомневающихся и не готовых перейти к прямым столкновениям.

Которые, похоже, начнутся сразу после оглашения приговора.

А в том, что Пана лишат титула, ничуть не сомневался — помимо взрывчатки Ратников наверняка поднимет папочки и с другими прегрешениями, и закопает Хмельницких в два счета.

Дмитро, разумеется, знал о компромате и о том, как крепко железная рука в ежовой перчатке взяла его за яйца. И бушующее море голытьбы вокруг — прямое доказательство того, что предатель не только ждал, но и готовился.

— Пошли прочь! — нам на выручку поспешил отряд всадников во главе с главным полицмейстером. — А ну расступились!

— Орест! — позвал, пытаясь перекричать шум толпы. — Осторожнее сегодня!

— Не учи ученого! — усач отмахнулся нагайкой. — Проезжайте, не задерживайтесь!

Пришлось немного поколдовать и создать перед капотом воздушный щит, чтобы хоть немного проредить беснующуюся ораву. Только так удалось добраться до внутреннего двора здания, на крыше которого сверкала позолотой статуя Фемиды.

В просторном холле собрались репортеры и фотографы, и наше появление тоже озарили фосфорной вспышкой — правда, всего одной. После чего пресса потеряла к обнищавшему роду всяческий интерес, зато Генриха обступили плотным кольцом и старательно записывали в блокноты каждое слово.

То же внимание уделили кряжистому смуглому мужчине с грубым, точно вырубленным из камня лицом. Олег Вячеславович Земской угрюмо отвечал на вопросы о том, как же теперь быть с поставками зерна и не грозит ли городу продовольственный кризис и дефицит спиртного. Мужчина лишь пожимал плечами и говорил, что его дело — шахты и руды, а не пшеница.

Чуть поодаль у высокого стрельчатого окна о чем-то разговаривали Пушкин и Распутина, которую тоже пригласили — то ли в качестве свидетеля, то ли для магической защиты.

— Андрей Семенович, — к нам подошла Рита, одетая в длинное черное платье с небольшим, но крайне притягательным декольте. Все-таки на заседание в мужской одежде не придешь — правила есть правила, и где как не в суде их соблюдать. — Гектор, Марк. Вы в порядке? А то слухи ходят — один другого страшнее.

— Благодарю, в порядке. Как сами? Как отец?

— Папа если и умрет, то только от скуки, — девушка закатила глаза. — Ненавижу все эти мероприятия. Что бал, что званый ужин — обязательно наряжаться, вести себя прилично и отвечать журналистам и унылым попыткам сватовства.

— Сдается мне, — склонился к подруге и заговорщицки зашептал, — сегодня будет интереснее, чем обычно.

Рита хотела что-то спросить, но тут двери зала заседаний распахнулись, и вперед вышел старик в черной мантии и белом парике.

— Прошу Совет графов занять ложу, — и указал на отделенные перегородками стулья.

Земской и Пушкин вошли сразу, Генрих задержался, чтобы с улыбкой пожать нам руки и узнать о здоровье. Такое внимание удивило отца, ведь он понятия не имел о наших морских приключениях. И судя по хмурому взгляду у порога зала, не очень-то им бы обрадовался.

— Прошу наследников и уполномоченных особ занять ложу представителей.

Помещение делилось на четыре сектора, разграниченных деревянными переборками.

Впереди за высоким президиумом восседала троица судей, а перед ними сиротливо стояла одиночная кафедра.

И находящийся за ней ощущал всю мощь и силу имперского правосудия, видя нависшую громаду из красного дерева, с массивным золотым гербом посередине — одноглавым орлом, смотрящим на запад.

Орел сжимал в лапах меч и оливковую ветвь, как бы олицетворяя древнее изречение: кто к нам с чем зачем, тот от того и того, ну а в целом мы люди мирные.

Справа находились трибуны Совета, слева — покрытая антимагическими символами клетка для обвиняемых. А в дальнем конце зала находились лавки для зрителей. В первом ряду — изысканные, с обитыми бархатом подушками, а дальше — самые обычные. Там сидели репортеры и художники — снимать фотовспышкой не разрешали по вполне понятной причине.

Судьи заняли места, и самый старый внимательно смотрел собравшихся поверх очков.

— Все на месте? Хорошо, можем начинать. Введите обвиняемого!

Под стук молотка два магистра из Академии сопроводили к кафедре пузатого бородача в косоворотке и светлом пиджаке. Пан выглядел злобным, как черт, пыхтел, сопел и постоянно теребил кандалы с теми же знаками на звеньях.