Уолтер Уильямс - Распад
Он зашел в бар отеля выпить перед сном, и последняя холостяцкая ночь показалась ему последним глотком свободы перед непроглядной вечностью предстоящего рабства. Позвонив Аманде, он, к радости своей, обнаружил, что она свободна и жаждет развлечений, как всегда, веселая, жизнерадостная и без особых комплексов. О предстоящей его свадьбе, сообщения о которой мелькали во всех новостях, она заговорила лишь наутро.
— Только имей в виду, я принципиально не имею дела с женатыми мужчинами, — погрозила пальцем Аманда, — так что с сегодняшнего дня ты сам по себе.
— Я буду по тебе скучать, — сказал он вполне искренне.
— Какое счастье, что я не пэр, — вздохнула она, — и могу выходить замуж за кого угодно.
Вспоминая ее слова, Мартинес каждый раз вздрагивал, чувствуя, как щупальца клана Чен тянутся к нему. Он даже начал подумывать о бегстве, но тут же оставил эту мысль, вспомнив об участи Семпронии. Что ждало его? Навсегда убитая карьера, неприкрытая вражда высших сановников империи? Нет, никогда!
Теперь, оплетённый щупальцами с головы до ног, он шел под руку с Терзой среди почтительно расступавшихся гостей к разукрашенной машине, которая ждала у подъезда. Лорд Чен пожал ему руку и одарил искусным подобием сердечной улыбки. Леди Чен, мать новобрачной, надменно позволила прикоснуться к своей замороженной, окостеневшей руке. Роланд порывисто обнял и торжествующе хлопнул его по плечу под презрительными взглядами салонных мэтров.
Новобрачные уселись в машину. Алихан, также в парадной форме, щеголяя военной выправкой, занял место рядом с водителем. Счастливую чету ждал номер-люкс в отеле «Бонифас», где они могли наслаждаться радостями семейной жизни, пока позволит война и командование флота.
Машина мчалась по главному проспекту, названному в честь Праксиса. Был ранний вечер, прохожие сновали туда-сюда в вечных поисках развлечений. На углу под уличным фонарем мелькнули светло-золотистые волосы, и сердце Мартинеса екнуло… но это оказалась не Сула. Какая-нибудь продавщица из лавки, идущая к станции подвесной дороги, чтобы вернуться к себе в Нижний город…
Встретив молодых в номере, горничная повела Терзу в гардеробную переодеваться. Алихан расстелил постель и приготовил хозяину пижаму.
— Благодарю за службу, Алихан, — сказал Мартинес с улыбкой, — сегодня ты держался молодцом.
Ординарец лихо подкрутил усы.
— Счастья вам, милорд!
Оставшись один, Мартинес не торопясь стянул с себя мундир. Посмотрев с недоумением на пижаму, забросил ее в шкаф, потом накинул халат и пошел в ванную почистить зубы и причесаться. Вернувшись, он задумался. Лечь в постель или подождать жену? Приглушил свет лампы, пригладил покрывала… В душе его боролись надежда и отвращение. Он мысленно прикинул, сколько в общей сложности они общались с Терзой, и получилось восемь часов. С другой стороны, в его жизни случались и более скоропалительные романы, так почему бы и нет? Какая разница?
Тем не менее разница была. Другие женщины приходили и уходили, ас этой придется жить весь остаток жизни или, во всяком случае, до тех пор, пока ее отец не прикажет им развестись… Эта ночь могла иметь куда более серьезные последствия.
Он обернулся на звук открывшейся двери. Терза стояла в темно-синей ночной сорочке из тонкого шелка, спальной накидке более светлых тонов с воротником из золотистого меха и домашних туфлях с помпонами. Черные длинные волосы были зачесаны за левое ухо, над которым сияла большая белая орхидея. Грудь украшало ожерелье из белых цветов.
Мартинес застыл, пораженный ее экзотической красотой и чувствуя в груди растущее напряжение. Терза, глядя на него, застенчиво улыбнулась. Наконец, очнувшись, он неловко подошел и нагнулся поцеловать руку.
— Ты само совершенство, я в жизни не видывал никого красивее.
Перед глазами тут же возникла бледная полупрозрачная кожа Сулы, порозовевшая от его прикосновений… Усилием воли Мартинес подавил воспоминание, потом обнял Терзу за талию и поцеловал в нежные губы.
— Ты не устала? — спросил он.
— Устала, конечно. — Она дотронулась до его щеки. — Но есть вещи, ради которых можно пожертвовать сном.
Мартинес снова поцеловал ее. Губы Терзы послушно раскрылись, пробуждая в крови желание. Гибкие руки обняли его за шею. Мартинес приник губами к теплой коже… и вдруг отдернулся. В висках тревожно застучало, грудь кольнуло странной болью.
— Что у тебя за духи? — спросил он растерянно.
— «Сумерки Сандамы», — улыбнулась Терза.
— Я… извини. — Мартинес потряс головой, неумело изобразив приступ кашля. — Прости, пожалуйста, но не могла бы ты их смыть? У меня… что-то вроде аллергии. Извини.
Терза удивленно посмотрела на него.
— Да, конечно… одну минуту. — Она быстро поцеловала его в щеку. — Сейчас вернусь.
Мартинес подошел к кровати и в изнеможении прислонился к высокой деревянной спинке. В голове бились и трепетали знакомые фантастические ритмы. Он зажмурился и прижал руку ко лбу.
Открыв окно, он долго вдыхал холодный ночной воздух, очищая легкие от аромата духов. В голове понемногу прояснялось, паника улеглась. Мартинес повернулся и с улыбкой принял в объятия Терзу, благоухавшую лавандовым мылом.
Посадив ее рядом на край постели, он развязал атласные тесемки спальной накидки. Терза смотрела спокойно, ее черные расширенные зрачки казались бездонными, как океан.
— Сегодня утром я удалила имплантат, — заговорила она. — Доктор сказал, что прогестин не нужен, потому что сразу после удаления шансы забеременеть и так очень высокие. — Ее пальцы нежно погладили висок Мартинеса. — Так что, если мы оба этого хотим, все в порядке.
От неожиданной радости ему вдруг стало жарко.
— Вот и чудесно!
Целуя ее, Мартинес наконец принял решение. Он не станет относиться к этому браку легкомысленно, как к мелкому жульничеству или временному решению. Терза выше его по положению и уронила себя, согласившись на помолвку и уж тем более на то, чтобы завести ребенка. Теперь он должен помочь ей поддержать достоинство. Муж есть муж, и он будет хорошим мужем, иначе перестанет уважать сам себя.
Приподняв ожерелье из цветов, украшавшее шею Терзы, он стал целовать грудь и плечи, ощущая тепло ароматной кожи. Потом уложил ее на постель и наклонился, разглядывая бледное лицо в окружении черных волос. Терза смотрела на него, полуприкрыв от наслаждения глаза.
Сула — огонь и страсть, Аманда — радость и веселье, а Терза… В ней глубина и вместе с тем — ясность, безмятежность. Что-то неуловимое. Что это, результат воспитания? Конечно, но только не отражают ли эти качества хоть немного и ее собственную внутреннюю сущность?
Мартинес делал все, чтобы доставить ей удовольствие, стараясь своими ласками нарушить то ясное спокойствие, которое поразило его в Терзе с первого дня их знакомства в саду Ченов. Когда наконец ее дыхание стало хриплым, участилось и она, не удержавшись, вскрикнула, он почувствовал себя победителем. Голос Терзы воспламенил и его самого: значит, выдержка и уравновешенность — не вся ее суть. Мартинес удвоил усилия, и пальцы Терзы судорожно впились в его спину. Прозвучал новый крик, словно плач души, блуждающей во мраке, и Мартинес помог ей выйти к свету, где ждал ее он — защитник, любовник, супруг.
Белые руки певицы мелькали в полумраке зала, как пара любовников, закружившихся в танце. Слова разили мечами, парили словно орлы, кровоточили как открытая рана. Слушатели жадно ловили каждый звук, загипнотизированные яростным блеском черных горящих глаз.
Сула сидела в одиночестве за столиком в глубине зала, созерцая нетронутый бокал и серьезно подумывала о том, чтобы нарушить свой обет и как следует напиться. Свадьба Мартинеса состоялась днем — о ней кричали все новости, — и теперь он наверняка проделывал с Терзой в постели то же самое, что совсем недавно с ней.
Семейство Ченов приглашало гостей, не советуясь с виновниками торжества, и Сула также получила приглашение, хотя и нашла благовидный повод отказаться, сославшись на работу. Однако подарок послала, красиво упаковав две вазы, подаренные Мартинесом.
Управление логистики, возглавляемое лайонским командующим флотом в отставке, призванным по случаю войны, разрешало конфликты между различными ведомствами в условиях дефицита ресурсов, в том числе и финансовых. Работа была скучная и кропотливая, но Сулу это только радовало. Чем больше часов она проводила за рабочим столом, тем меньше думала о Мартинесе.
Она подняла бокал к губам, с отвращением глядя на содержимое и вдыхая резкий растительный аромат. Ярогут получали, сбраживая какие-то корнеплоды лайонского происхождения, а затем настаивая на лимонном корне. Напиток имел буроватый цвет и содержал пятьдесят пять процентов алкоголя. Дешевый и всегда доступный, он был излюбленным пойлом флотских алкоголиков, на чьи красные носы и синяки Сула насмотрелась достаточно, когда в составе военного патруля выволакивала их из кабаков и отводила на корабль для примерного наказания.
