Гарри Тертлдав - Ответный удар
Но на юге появился еще один вертолет и выпустил две ракеты по партизанам. Обе машины болтались в небе и безжалостно обстреливали лес. А танки тем временем приближались, давя все, что оказывалось у них на пути.
Кто-то пнул Бэгнолла ногой под зад и крикнул:
— Вставай и беги, кретин!
Слова были произнесены по-английски, и, повернув голову, Бэгнолл увидел Эмбри, занесшего ногу для нового удара.
— Я в порядке, — крикнул Бэгнолл и вскочил на ноги.
Адреналин бушевал у него в крови, заставил устремиться вперед, в лес — в эту минуту он напоминал самому себе испуганного оленя. Бэгнолл мчался на север — точнее, в противоположную от танков и вертолетов сторону. Эмбри не отставал. Бэгнолл на бегу спросил:
— А где Альф?
— Боюсь, остался лежать там, — ответил Эмбри.
Это известие потрясло Бэгнолла так, будто в него ударила целая очередь из вражеской машины, висящей в воздухе. Глядя на русских и немцев, сраженных пулями или разорванных на куски минами, он испытывал к ним сострадание. Но потерять члена своей команды оказалось в десять раз тяжелее — словно зенитный снаряд угодил в бок «Ланкастера» и убил бомбардира. А поскольку Уайт был в Пскове одним из трех людей, с которыми Бэгнолл мог поговорить по-английски, он особенно остро ощутил потерю.
Пули продолжали метаться между деревьями, впрочем, теперь, главным образом, позади спасающихся бегством англичан. Танки ящеров преследовали партизан не так упорно, как они ожидали.
— Может быть, не хотят попробовать «коктейль Молотова», который им сбросит на головы устроившийся на дереве партизан, прежде чем они успеют его заметить, — предположил Эмбри, когда Бэгнолл поделился с ним своими наблюдениями.
— Может быть, — согласился с ним борт инженер. — Знаю только, что я боюсь их до смерти.
Пушечный огонь, ракеты и пулеметная стрельба оглушили Бэгнолла, смутно, будто издалека, он слышал крики ужаса и стоны раненых. Один из вертолетов улетел, а за ним и другой, предварительно полив лес последней порцией огня. Бэгнолл посмотрел на запястье, светящиеся стрелки часов показывали, что с момента первых выстрелов прошло всего двадцать минут. Двадцать минут, которые растянулись, превратившись в пылающий ад. Не будучи религиозным человеком, Бэгнолл вдруг подумал, что не знает, сколько же продолжаются настоящие адские муки.
Но в следующее мгновение он вернулся в настоящее, споткнувшись о тело раненого русского, который лежал в луже крови, черной на фоне ночного снега.
— Боже мой! — стонал русский. — Боже мой!..
— Господи! — выдохнул Бэгнолл, сам того не зная, переведя слова раненого. — Кен, иди сюда. Помоги мне. Это женщина.
— Я слышу.
Пилот и Бэгнолл остановились около раненой партизанки. Она прижала руку к боку, пытаясь остановить кровотечение.
Как можно осторожнее. Бэгнолл расстегнул стеганую куртку и кофту, чтобы осмотреть рану. Ему пришлось заставить женщину убрать руку, прежде чем он перевязал рану, взяв бинт из своей аптечки. Она стонала, металась на земле, слабо сопротивлялась попыткам ей помочь.
— Немцы, — стонала несчастная.
— Она думает, что мы немцы, — сказал Эмбри. — Вот, введи ей это. — Он протянул ампулу с морфием.
Делая укол, Бэгнолл подумал, что они только зря тратят драгоценный препарат: женщина все равно не выживет. Повязка уже насквозь промокла. В больнице ее, возможно, спасли бы, но здесь, в ледяной глуши…
— Artzt! — крикнул он по-немецки. — Gibt es Artzt hier?[10]
Никто ему не ответил, словно раненая женщина и они с Эмбри остались одни в лесу. Партизанка вздохнула, когда морфий притупил боль, и через несколько секунд умерла.
— По крайней мере, она ушла спокойно, — сказал Эмбри, и Бэгнолл понял: пилот тоже знал, что женщина не выживет. Он оказал ей последнюю услугу — она умерла без боли.
— Теперь нужно позаботиться о том, чтобы самим остаться в живых, — проговорил Бэгнолл.
Посреди зимнего леса, после разгромного поражения, наглядно продемонстрировавшего, каким образом ящерам удается захватить и удерживать огромные территории, сражаясь с самыми мощными военными державами мира, стоило подумать, как претворить, казалось бы, такой простой план в жизнь.
* * *— Подходите и посмотрите, какие поразительные вещи выделывает иностранный дьявол, и всего лишь при помощи папки, мяча и перчатки, — зазывала Лю Хань. — Подходите и посмотрите! Подходите!
Циркачи и представители шоу-бизнеса пользовались огромным успехом в лагере беженцев. Бобби Фьоре подбросил кожаный мяч, который сам смастерил, и легко ударил его своей особенной палкой — он называл ее бита. Мяч взмыл в воздух на несколько футов и вертикально упал на землю. Насвистывая какой-то веселый мотивчик, он ударил его снова и снова, и снова.
— Видите? — показала на него Лю Хань. — Иностранный дьявол жонглирует без помощи рук!
Толпа разразилась аплодисментами. Несколько человек бросили монетки в миску, стоявшую у ног Лю Хань. Другие зрители складывали на подстилку рядом с миской рисовые лепешки и овощи. Все отлично понимали, что тот, кто их развлекает, должен есть, иначе он не сможет больше выступать.
Когда поток подношений иссяк, Бобби Фьоре подбросил мяч в последний раз, поймал его свободной рукой и посмотрел на Лю Хань. Она окинула толпу взглядом и спросила:
— Кто хочет посоревноваться с иностранным дьяволом и выставить его на посмешище? Кто готов попробовать победить его в простой игре?
Вперед выступило сразу несколько мужчин. Ничто не доставляло китайцам большего удовольствия, чем возможность посмеяться над европейцем или американцем. Лю Хань указала на миску и подстилку: хотите развлечься, платите. Почти все желающие принять участие в состязании сделали свои взносы без возражений, и только один сердито спросил:
— А что за игра такая?
Бобби Фьоре протянул Лю Хань мяч. Держа его одной рукой, она наклонилась и подняла плоский холщовый мешок, набитый тряпками. Показала его зрителям. Затем она снова положила мешок на землю, передала мяч сердитому мужчине и сказала:
— Очень простая игра. Ничего сложного. Иностранный дьявол отойдет на достаточное расстояние, а потом побежит к мешку. Тебе нужно встать около него и коснуться мячом иностранного дьявола прежде, чем тот доберется до мешка. Если ты победишь, мы вернем тебе твои деньги и еще столько же в придачу.
— Ну, это и в самом деле просто, — мужчина, державший мяч в руках, выпятил грудь и бросил серебряный доллар в миску. Тот весело зазвенел. — Я попаду в него мячом, что бы он ни делал.
Лю Хань повернулась к толпе.
— Расступитесь, пожалуйста, дайте иностранному дьяволу место!
Весело обсуждая сделку, зрители расступились, образовав узкий проход. Бобби Фьоре отошел примерно на сто футов, повернулся и кивнул своему противнику. Тот не посчитал необходимым ответить на приветствие. Несколько человек укоризненно покачали головой, осуждая его высокомерие. Впрочем, многие считали, что соблюдать правила приличия с иностранным дьяволом не обязательно.
Бобби Фьоре еще раз поклонился, а затем помчался прямо на мужчину с мячом. Китаец вцепился в него обеими руками, словно держал в руках камень. Фьоре приближался, и он приготовился к столкновению.
Но столкновения не произошло. В последнее мгновение Фьоре упал на землю, перекатился на бок, избежал неуклюжего броска, сделанного его противником, и коснулся ногой мешка.
— Игра! — крикнул он на своем родном языке Лю Хань не очень понимала, что значит слово «игра» в данном случае, но твердо знала, что он победил.
— Кто следующий? — выкрикнула она, забирая мяч у побежденного.
— Подождите! — завопил тот сердито, а потом заявил, обращаясь к толпе: — Вы все видели! Иностранный дьявол меня обманул!
Лю Хань охватил страх. Она и сама называла Бобби Фьоре «янг квей-дзе» — иностранный дьявол — но только затем, чтобы зрители понимали, о ком идет речь. В устах разозленного китайца эти слова Прозвучали, как клич, который мог в любую минуту превратить веселую толпу в скопление разъяренных безумцев.
Однако прежде чем она успела что-то ответить, Бобби заговорил на своем не слишком хорошем китайском:
— Нет обмана. Не говорить пусть. Кто быстрый, тот выиграть. А он медленны-ы-ый. — Бобби протянул последнее слово так, как не произнес бы его ни один китаец, и потому оно прозвучало особенно обидно.
— Он прав, By… ты не достал на целый ли, — крикнул кто-то из толпы.
Конечно, ли — треть мили — многовато. Но мяч даже рядом не пролетел.
— Ладно, дай-ка мне мяч, — сказал очередной желающий сразиться с чужаком. — Уж я-то точно попаду в иностранного дьявола. — Он произнес эти слова без презрения, также, как Лю Хань — чтобы обозначить, о ком идет речь.
