Рэй Олдридж - Император всего
Прошло еще пять минут.
– Что я должен сделать, чтобы выжить? – спросил наконец генч.
Руиз откинулся назад, осторожно позволив себе надеяться.
– Давай подумаем. У меня есть предложение, но это только начало, а не само решение. Давай снимем бешеные ошейники.
Генч задрожал в ответ – это было жестом отказа.
– Публий сурово накажет меня, если я это сделаю. Это он мне подробно объяснил. Ты не можешь себе представить, какие страшные угрозы он мне высказывал.
– О, как раз могу представить, – сказал Руиз. – Но ты не понял главной логики ситуации. Если мы не снимем бешеные ошейники, то Публию нужно будет только убить тебя, чтобы убить меня. Если мы их снимем, он должен убить непосредственно меня и тем самым пощадит тебя, если уж на то пошло. Хотя, если быть с тобой до конца откровенным, я собираюсь оставить тебя у себя как заложника, что бы мне это ни принесло.
– Понятно.
– Лично я не желаю тебе никакого зла. Но я хочу выжить.
– Это вполне понятно, – генч, казалось, не чувствовал никаких плохих чувств к Руизу, но тот предостерег себя самого от того, чтобы строить какие-то предположения в отношении этого существа, основанные на сравнении его с человеком.
Руиз вынул пульт управления ошейниками из кармана.
– Мы должны нажать отключающую кнопку одновременно.
Генч не двигался. Потом тонкое желеобразное щупальце вынырнуло из его второго рта, и кончик обернулся вокруг кнопки пульта.
– Да, я готов, – сказало существо.
Они оба нажали на кнопки, и ошейники, издав несколько приглушенных щелчков, упали на пол.
Руиз глубоко вздохнул, потер шею там, где ошейник слегка натирал ему шею. Он хотел насладиться этой чуть большей степенью свободы, но время убегало так быстро.
– Насколько ты преуспел в уловлении человеческих умов?
– У меня пока что только минимальные успехи. Но со временем я научусь.
– Времени больше нет, – сказал резко Руиз. – Что ты знаешь насчет того, как можно нырнуть в холомнемонический океан деконструированной личности?
Генч поежился.
– Об этом трудно даже подумать… холомнемонический океан такого человека – это холоднее место, которое озарено Неприятным ярким блеском.
– Что можно сделать с таким человеком, каковы шансы преуспеть?
– Без того, чтобы разрушать и заново перестраивать личность? Очень немного можно выполнить, – генч неуклюже поерзал. – Мне не хватает в этом опыта.
– Ну, а если отставить в сторону такой обширный процесс, для которого у нас нет ни времени, ни возможностей, что мог бы ты сделать, чтобы не дать Публию использовать свою марионетку без нашего на то согласия?
Генч снова притих. Руиз почувствовал, что его терпение истощается, но он подавил импульс тормошить и торопить генча. Если он приведет к тому, что генч забьется в истерике, все будет потеряно.
После молчания, затянувшегося, казалось, бесконечно, генч неуверенно заговорил.
– Такая постановка вопроса кажется мне непонятной. Мой опыт в подобном предательстве ничтожен. Может быть, я к такому неспособен.
– Глупости, – сказал Руиз. – Ты разумное существо. Ни один род, ни одна раса не достигает высокого развития разума без того, чтобы она не прибегала к предательству. Давай я перефразирую вопрос: что мы можем сделать, чтобы наше выживание было необходимым для Публия? Я хочу предложить тебе такую возможность: что, если ты подавишь, скажем, блокаду на пути нервных рецепторов марионетки так, чтобы он не в состоянии был отреагировать на приказы Публия? Можешь ты сделать эту блокаду зависимой от какого-нибудь кода или пароля, который был бы известен только нам?
Глазные пятна генча прекратили свое бесконечное блуждание, словно он сфокусировал всю свою энергию на том решении, которое предложил Руиз.
Наконец, когда Руиз почти совсем решил, что генч стал жертвой какого-то самогипноза со смертельным исходом, существо заговорило.
– Этот вариант кажется, по крайней мере, возможным, – сказало оно.
Руиз задумался. На нем больше не было ошейника, поэтому теперь он мог повернуться и сбежать в какой-нибудь темный и дальний угол Моревейника, надеясь спастись там от гнева Публия. Но он не будет от этого в лучшей ситуации, если говорить о побеге с Суука. Нет, его самая большая надежда была в том, чтобы раздобыть крючок, за который он мог бы зацепить Публия.
Руиз вскочил на ноги.
– Давай попробуем, – сказал он и пошел на нос лодки, чтобы привести марионетку.
15
Подводная лодка приближалась к глубине, на которую она была максимально рассчитана. Она поскрипывала под давлением черной воды, когда они наконец оказались возле древнего заброшенного выхода. Руиз внимательно смотрел на картинку, которую сонар рисовал на экране холорезервуара, подталкивая судно сантиметр за сантиметром, поближе к вертикальной стене. Вход выглядел как круглая вмятина двух метров в диаметре, которая была грубо перегорожена сварными металлическими решетками, которые теперь были совершенно бесформенными от ржавчины.
Они коснулись стены со всей осторожностью, на которую Руиз был способен, но от удара подлодка загудела, словно колокол. Остальные озабоченно смотрели, как он взял манипуляторами ремонтный шлюз, приспособил его края к неровностям стены и активировал его молекулярные крючья.
Помпа заработала, запыхтела, и звуки показались неестественно громкими.
– Пройдет несколько минут, прежде чем мы сможем проникнуть в камеру и начать прорезать дорогу, – сказал Руиз.
Все посмотрели вниз, под ноги. Синхронный жест, который заставил Руиза задуматься, может, они все слышали те же самые рассказы, которые слышал и он – относительно огромных прожорливых чудовищ, которые, свернувшись, покоились в глубинах Моревейника, никогда не поднимаясь к поверхности. Он засмеялся, отчего остальные уставились на него сердито и подозрительно.
Когда шлюз очистился, он сделал знак Олбени.
– Ты хорошо управляешься с горелкой, поэтому ты в числе избранных. Второй горелкой займусь я сам.
Вдвоем они пробрались в камеру шлюза, надев маски и респираторы. Они начали резать капающий металл решеток, которые перегораживали вход. Жирный белый дым заполнил камеру, и мир Руиза сузился до горения огненного луча и яркого сияния расплавленного металла, который сбегал по решетке на пол и всасывался аспиратором горелки. Он пытался не думать о предстоящей операции, о шансах, которые были против его успеха. Он вполне успешно прогнал эти мысли – но он не мог совершенно забыть про Низу, которая ждала его в рабских казармах, и, если он никогда не вернется и погибнет, она никогда не узнает обстоятельств его смерти.
Через десять минут шипенье горелки Олбени изменило тон, приобретя то дребезжание, которое указывало на то, что он прорезал до воздушного пространства за решеткой.
– Стоп! – сказал Руиз, но Олбени и так уже выключал горелку.
Руиз осторожно пропустил тоненький щуп-прослушиватель сквозь тонкий шов, где Олбени прорезал сквозь металл, и включил усилитель на полную мощность.
– Затаи дыхание, – сказал он Олбени.
Ничего. Руиз внимательно слушал секунд тридцать. Он слышал только самое упорное молчание и тишину. Не было даже основных звуков: вздохов вентилятора, вибраций генераторов и даже тех самых маленьких и тонюсеньких звуков жизни, которые проходят и просачиваются даже сквозь самые глубокие слои Моревейника.
– Может быть, наш работодатель был прав, – сказал он, откладывая щуп. – Возможно, про этот проход никто не знает.
Олбени ненадолго оживился.
– Ты хочешь сказать, что мы еще можем пробраться и выжить?
– Этого я не говорил, – ответил Руиз, однако он улыбнулся и похлопал Олбени по плечу. – Давай-ка прорежем еще немного.
Часом позже они прорезали в паутине решеток пробку толщиной в метр, которой можно было заткнуть проход. Они пропихнули тиксотропическую смазку в шов, потом просунули с полдюжины автоматических ломиков во внешние края шва и запустили их в ход.
Медленно-медленно прорезанная пробка скользнула внутрь со скрипом и стоном. Руиз надел свое вооружение.
– Убедись, что остальные готовы – пусть наденут оружие и проверят, все ли необходимое снаряжение они с собой взяли, – сказал он Олбени, который кивнул и вернулся обратно в лодку.
Руиз стал думать, что бы еще такое сделать, чтобы увеличить свои шансы на выживание, но ничего не приходило ему в голову. Казалось, теперь все зависело от того, насколько хорошо Публий собрал данные разведки о проходе и его использовании – и от того, сколько удачи судьба оставляла Руизу. Он вспомнил мрачные высказывания Дольмаэро относительно удачи и везения и улыбнулся. Он обнаружил, что ему не хватает Старшины Гильдии.
Пробка вылетела из отверстия, и ломики вытолкнули ее наружу на полметра, как раз столько, сколько нужно было, чтобы пропустить человека. В шлюз с пыхтением прошел воздух. Олбени набрал воздух в анализатор, склонился над экранчиком и сказал:
