Роман Глушков - Эпоха стального креста
...Остаток ночи я просидел над отчетами, но не написал ни строчки. Чрезмерно откровенное общение с Проклятым буквально выбило меня из колеи. Еще ни с одним посетителем Комнаты Правды мне не доводилось беседовать в столь непринужденной манере, и от этого душу терзало чувство вины: как-никак, нарушение Устава, грех, способный опозорить любого командира отряда Охотников... Передав утром пост Михаилу, я доплелся до нашего с Джеромом отсека и, вопреки ожиданиям, сразу же провалился в глубокий, но беспокойный сон...
– О каком приказе ты говоришь? – недоуменно спросил я, зашнуровывая ботинки.
– Если вы соизволите опочивать, это не значит, что события стоят на месте, – ответил Михаил, усаживаясь на пустые нары Джерома. – Тут у нас намечается небольшой скандальчик...
– Опять попался со своими картами!
– Какие карты, о чем ты говоришь! Я в завязке уже полгода!.. Нет, все гораздо веселей. В Авранш прибыл сам парижский архиепископ и с ним шишки местного отделения Защитников Веры. Все злые, как неспарившиеся лоси, копытами топают, ревут: «Это что за войну устроил здесь Корпус, а нам ни словом не обмолвился! А подать сюда заправилу этой банды!» Наши-то как всегда с секретностью перемудрили, чтобы на «хвост» больше никто не упал – кроме Жана-Батиста Реннского и местного пастора никому ни слова, – а авраншец, дабы зад свой прикрыть, на всякий случай отстучал-таки наверх о позавчерашней заварухе. Вот этот табун сюда и прискакал. Узнать-то они хоть как бы узнали, но нас уже к тому времени здесь бы ни сном ни духом, а так...
– И что теперь?
– Теперь о главном. Аврелий и Бернард едут вилять перед ними хвостами и в качестве компенсации за моральный ущерб отдают Защитникам русского матроса, чтобы те вроде как при делах себя посчитали. А тебе велели передать, что забирают меня в качестве переводчика.
– Надолго?
– Отцы-командиры – до завтра, а я на три-четыре дня, пока дядю этого полностью наизнанку не вывернут.
– Дьявол их поимей! – Отвлечение моих людей на сторонние мероприятия мне совсем не нравилось. – Кто сейчас у Иуды?
– Вацлав. А вместо себя я поставил Саймона. Не возражаешь?
– Нет, конечно... Как, кстати, там наш Проклятый?
– Аврелий сегодня в ударе. Только явился с утра, так сразу с порога и начал; Джером едва успел инструменты продезинфицировать. Сначала толстые иглы под ногти Иуде вгонял, потом ногти эти клещами все и повырвал. «Читай псалмы, мерзавец!» – орет на него. Иуда старается, сквозь вопли пытается что-то процитировать, но куда там – лишь голосит на всю Комнату «а-а-а» да «а-а-а». А Аврелий недоволен: «Недостаточно искренне! Где, лицемер, твое вдохновение, где возвышенный стиль, где пафос?..» И обрезок трубы давай ему на пальцы рук надевать и до самого обеда суставы на тех пальцах выламывал. Ты меня знаешь, я парень небрезгливый, но клянусь моими обожженными усами – едва не стошнило, – Михаил поморщился. – До сих пор в ушах этот хруст стоит. В общем, когда Гюнтер и Адриано Проклятого на место уволокли, он, по-моему, даже и не дышал, поскуливал только уж больно жалобно. Так и пролежал до прихода Вацлава.
– Что Аврелий говорит?
– Говорит: еще пару дней, и он будет готов предстать перед Пророком кротким кающимся агнцем. По-другому, послезавтра Жан-Пьер станет похож на студень: мягкий, молчаливый, трясущийся... Но если честно, я сомневаюсь, что он протянет два дня. Джером предупреждает, что у нашего главного клиента сердчишко ни к черту. Однако диагноз Аврелия – симулянт, – а он, разумеется, обсуждению не подлежит... Ну ладно, не скучай! Поеду я... И смотри, не вляпайся тут без меня в неприятности – что-то все же вид у тебя нездоровый...
– Постараюсь, дядя Миша, – бросил я ему вслед. – Поставишь в угол по приезде, ежели что...
Аврелий и Бернард с Михаилом за рулем и связанным русским в кузове «хантера» покинули лагерь под вечер. Неприветливые лица командования говорили о том, насколько желанным был прибывший в Авранш высокий гость...
Дождь не прекратился, но шел теперь с перерывами, во время которых можно было наблюдать края голубого, скрытого тучами, неба. Я передернул плечами – погода соответствовала моему настроению, мерзкому и полусонному.
Из-за угла трейлера навстречу мне вырулил магистр Конрад и помогающий ему в проведении Очищения мой боец – брат Матиас. Плащ-палатки обоих также, как и их лица, были в саже и грязи. Разверзнувшиеся хляби небесные ничуть не мешали коротышке трудиться на своем неблагодарном поприще...
– Как вы себя чувствуете, ваша честь? – с наигранной заботой спросил я. – Нигде не болит, не колет?
– Слава Богу, прекрасно, милейший, – улыбнулся Конрад, давая понять, что все обиды в прошлом. – Истинное блаженство проникает в меня, когда возвращаю я Господу очищенные от скверны души. На сегодня это была уже третья – время поджимает, знаете ли... И даруй нам Всевышний ночное светило, какое, говорят, имели предки наши, я работал бы круглые сутки...
«И того хватило более чем», – подумал я, а вслух поинтересовался:
– Жалобы на несение службы моими братьями есть?
– Что вы, что вы! – замахал ручонками Конрад. – Какие жалобы могут быть на этих разлюбезнейших людей! Все просто замечательно!..
Вацлав встретил меня хмурым и обеспокоенным.
– Брат Эрик, – покосившись на клетку, доложил он. – Иуда с обеда так ни разу и не пошевелился. Я докладывал магистру Аврелию, но он лишь смеется и говорит, чтобы я не поднимал понапрасну паники...
Сокамерники Жан-Пьера сидели рядом с его нарами и молчали. Сам Проклятый, поджав ноги, лежал лицом к стене без единого движения и, казалось, вправду не дышал.
– Он жив? – спросил я Эркюля.
Тот кивнул.
– Джером осмотрел его после дознания и сказал, что пульс учащен, – добавил Вацлав. – Но так ведь всегда бывает.
– Ладно, иди. Разберемся...
Я снова засел за отчеты, изредка поглядывая на Лаврентия и Эркюля – их реакция первой подскажет мне, если что-то будет не так. Пока же они помалкивали, лишь иногда обмениваясь негромкими короткими фразами. Довольно бодрое самочувствие этих двоих объяснялось тем, что после обеда Аврелий утрясал вопросы с приездом архиепископа, дав таким образом приближенным Иуды передышку. Те, естественно, не возражали...
Время перевалило за полночь. Я исписал уже чертову уйму бумаг и стал ощущать первые признаки усталости: клевание носом, слипающиеся веки, тяжесть в конечностях... Все указывало на то, что вахта будет спокойнее некуда...
Как бы не так!
Внезапно Жан-Пьер застонал и попытался перевернуться на другой бок. Дремавший подле Лаврентий подскочил и помог ему сделать это. Эркюль тоже обеспокоенно засуетился.
– Эрик! – позвал меня полуживой Апостол-богохульник.
Я приблизился и только теперь обратил внимание на его руки. Слой бинтов, едва ли не толще боксерских перчаток Саймона, местами уже обильно пропитанный кровью, покрывал изуродованные кисти Иуды. Теперь ему не то, что ложку не удержать – ребенка по голове не погладить...
– Эрик, – вновь проговорил он измученным голосом, – я бы хотел попросить вас об одном одолжении...
– Я сделаю только то, что дозволено и в моих силах, Жан-Пьер, – я не стал напоминать ему про «господина надзирателя», поскольку об этом следовало подумать еще вчера.
– Не уверен, что это вам дозволено, Эрик... – Иуда кивнул друзьям, и те подсобили ему сесть, – но тут нет ничего предосудительного... Я бы хотел увидеться со своими детьми.
Чтоб его раньше времени черти побрали! Я отвернулся от еретиков и задумался. Присутствуй сейчас командование в лагере, мой отказ был бы скор и категоричен, да и получить от Аврелия «добро» на такое свидание было абсолютно нереально, но он и Бернард держали ответ перед парижанами, а потому... Что случится, если папаша часок-другой пообщается со своими отпрысками? Да ничего. Глядишь, и настроение себе поднимет, а то не иначе как помирать собрался...
– Они не нападут ни на кого и не убегут, Эрик. Они всего лишь маленькие и безобидные дети. К сожалению, ничего не могу предложить вам в качестве оплаты, – Жан-Пьер разочарованно вздохнул, – но уж коли вы скажете «нет», я пойму.
Хитрый ублюдок помнил, что я сам признавался в своей сентиментальности, а потому давил именно на нее и в конце концов одержал победу.
– Хорошо, Жан-Пьер, но предупреждаю, – я вытянул в его сторону указательный палец, – выкинете со своими друзьями какую-нибудь глупость – прострелю всем вам коленные чашечки! Это хоть и не из арсенала инквизиторов, но заверяю – боль просто адская...
Я завел давно заглушенный генератор трейлера – детского сада и зашел внутрь, успев заметить удивленный взгляд стоявшего на посту Тадеуша.
Кэтрин оторвала голову от подушки и бессмысленно оглядела меня сонными глазами.
