Марина и Сергей Дяченко - Темный мир. Равновесие
Я узнала машину Лизы в пробке. Я узнала саму Лизу: она стояла у открытой водительской дверцы с телефоном в руках и казалась очень напряженной, больной, даже постаревшей. Звука не было – все тонуло в шуме ветра, завывающего над городом, – но по движению Лизиных губ я прочитала отчаянный крик: «Где он? Где Гриша? Почему я не могу дозвониться?!»
Потом она в сердцах захлопнула дверцу и пошла, ускоряя шаг, лавируя между машинами. Камера дернулась, следя за ней. Я увидела, как Лизу окружают люди в серых куртках вневедомственной охраны. Один отлетает, будто от удара, но другие наваливаются втроем на одну женщину. Камера прыгнула, показала небо, землю и туфли оператора – черные туфли и серые штаны все той же вневедомственной охранной конторы. Новый кадр – люди в сером волокли Лизу уже на носилках, а она лежала без признаков жизни…
– Она жива, – примирительно сказал колдун. – И все твои друзья живы… И будут живы, потому что ты же не дура и сделаешь, как я сказал. На, позвони Грише…
Он протянул мне свой смартфон. Я взяла его, не понимая, что делаю.
– Нажми на экранчик, где зелененькое, и наберется Гришин мобильник. Скажи – пусть откроет рамку для тебя.
* * *Воздух подземелья стал еще гуще: он лип к коже, будто мокрая ткань. Сэм бросился ко мне; первым делом я осторожно осмотрела его левую руку. Пальцы выглядели так, будто их прищемили дверью, – опухшие, и ногти почернели, но все фаланги были на месте.
– Больно?
– Уже не очень, – сказал он виновато.
– Я знаю, что было очень больно, – я погладила его запястье. – Сэм…
– Где ты была?! – Гриша нервно облизывал запекшиеся губы.
– В Лондоне… Он захватил всех наших.
– Что?!
Я прикрыла глаза:
– У него работает в Москве целая группа. Нет, не Тени, они люди… Охранная фирма.
– Захватить Лизу люди не могут, – с убеждением сказал Гриша. – Хоть их десять, хоть сто, ты знаешь, что может Лиза!
– Уже ничего не может. Ты не можешь открывать рамки, Лиза не может драться. Пипл потерял нюх. Леша вообще ослеп…
– Что?!
Я устало опустилась на деревянный помост, накрытый одеялом.
– Он показывал мне запись. Лешу и Пипла взяли, когда Пипл выводил Лешу из офиса. Где Инструктор, я не знаю… В Москве экологическая катастрофа, смерчи и дикий ветер. Объявлена эвакуация.
Оба долго молчали. Гриша вертел в руках пустую пластиковую бутылку; я обругала себя за то, что даже не принесла им воды.
– Где Лиза? – шепотом спросил Гриша.
– Не знаю. Колдун сказал, она жива, и…
– Я обещаю твоей жене безопасность, – Сэм небрежно провел рукой по волосам. – В обмен на твою лояльность, Гриша. Дарья может подтвердить – я очень великодушен к сотрудникам Доставки.
Из его глаз глядел колдун:
– Рисуй рамку, Гриша. Выйдет только Сэм.
Гриша посмотрел на меня; я понимала, что могу сказать «нет». Я понимала, что в ответ колдун станет пытать пластиковую куклу и Сэм будет кататься по полу от боли, но Гриша – я знала – послушает только меня и сделает, как я скажу…
– Рисуй, Гриша, – сказала я.
Он мигнул. Отбросил бутылку, взялся за свой баллончик, в густой воздух подземной тюрьмы добавился запах краски.
Открылась рамка. Задрожали неровные оплавленные края. Ухмыльнувшись, Сэм – вернее, его кукловод – глянул на меня и шагнул в проем. Стена сомкнулась за ним, превратилась в бетонный монолит, оставив нас с Гришей в духоте подземной темницы.
* * *– Даша, ты где? Даша, ты где, ты почему не отвечаешь, ты хочешь, чтобы у меня сердце разорвалось?! Что у вас там в Москве творится? Ты где?!
Телефон по-прежнему не ловил Сеть, и звонок от мамы, добравшийся наконец до моей трубки, нарушал физические и инженерные законы.
– У нас плохая погода, мам.
– Плохая?! Ты телевизор смотришь иногда? Там про вас такое показывают! Немедленно бросай все, приезжай ко мне…
– Поезда не ходят, мама.
– Как? Поезда тоже?!
– Не волнуйся. Я в хорошем месте. Мне здесь не страшен смерч.
– Где ты?
– В бомбоубежище, – вздохнула я.
Гриша молча и яростно вертел ручку фонаря, заряжая аккумулятор. Мама на секунду замолчала в трубке – я боялась, что она заплачет, но она удержалась.
– Даша… Ты себя береги, пожалуйста, ты же понимаешь…
– Не волнуйся за меня, мама. Я берегу… И я тебя очень люблю.
В трубке послышался треск, и звонок прервался. Гриша вертел ручку, фонарь горел едва-едва. В моем телефоне окончательно сели батарейки. Трубка курлыкнула, и экран погас.
«Гриша, мы останемся здесь навсегда». Слова болтались у меня на кончике языка, но произносить их вслух означало проявлять отвратительное малодушие. А кроме того, мне казалось, что пока слова не сказаны – есть надежда.
Он переиграл меня, не напрягаясь. Иначе и быть не могло. Могучий колдун не тягается со второкурсницей – он использует ее, как вещь, а потом оставляет в подземелье умирать. Лет через сто какие-нибудь новые диггеры найдут здесь наши с Гришей скелеты и решат, что мы были романтические влюбленные, бежавшие от жестокого мира в старое бомбоубежище…
Если, конечно, через сто лет земля еще будет обитаема.
– Гриша, а сколько… сколько приблизительно Теней может быть в Темном Мире?
Он пожал плечами и снова завертел ручку фонаря.
– Как ты думаешь, если открыть портал – они войдут сюда все или какие-то постесняются?
Он не отвечал.
– Понимаешь… умирать, когда ты наконец-то понял, как надо жить… это как-то глупо. Давай не будем умирать?
– Давай, – отозвался он хрипло. – Я и не собираюсь. Дня три у нас есть…
Фонарь горел неярко, но все-таки светил. Гриша взял пустую пластиковую бутылку, придирчиво осмотрел, снял крышку и начал дышать внутрь.
– Что ты делаешь?
– Соберется испарина… Будет немного воды.
– Гриша, мы же посвященные. Мы должны что-то придумать.
– Придумаем, – сказал он. Это означало – «Да, я тоже знаю, что мы здесь умрем, но не хочу говорить об этом».
– Как вы познакомились?
– В школе, – отозвался он, сразу догадавшись, о чем я спрашиваю. – Мы учились в одном классе. Поженились через три месяца после выпускного. Все еще говорили, типа, вы разбежитесь, ребята, не делайте глупостей. А мы за все годы только однажды поругались, и то по работе…
Он мечтательно улыбнулся и сразу опять нахмурился. Мысли о Лизиной судьбе мучили его хуже зубной боли.
– Значит, любовь – есть?
– Конечно, – он снова подул в бутылку и закашлялся. – Конечно, есть…
Он вдруг сгорбился, как старик:
– Тени… там, внутри… С ними есть те, кого мы поймали и выдворили. Они нас ненавидят. Особенно Лизу. Она же их вышвыривала. Если они ее найдут… Захотят мстить… А меня не будет рядом…
– Лиза очень сильная, – сказала я.
– Духом – да… Но колдун позаботился, чтобы во всем остальном она сделалась очень слабой…
Я вспомнила, как смотрела Тамара – «Вы еще у меня в ногах наваляетесь». И как прожигал меня взглядом Герман. Конечно, у Лизы с годами появились враги за порталом – но у меня за несколько дней их накопилось не меньше.
Гриша завинтил бутылку и встряхнул. Испарина собралась в одну-единственную каплю на рифленом дне.
– Это против законов физики, – грустно пробормотал Гриша. – Невозможно преобразовать внутреннюю влагу в воду, которой можно напиться.
– Ты «Дюну» читал? У них были специальные костюмы…
– Я помню, – сказал Гриша. – Даша, а как же Инструктор? Разве он не остановит этого… колдуна?
– Попытается.
– Даша, а если ты посмотришь… Ну, особым взглядом… Может, разглядишь что-то снаружи? Ты говорила, видишь землю прозрачной – ну так попробуй!
Я протерла воспаленные глаза. Сосредоточилась – теперь это стоило большого труда. Глубоко дыша, будто под тяжелым грузом, я огляделась вокруг, пытаясь проникнуть взглядом за пределы нашей бетонной коробки.
Тревожный красный свет был похож на аварийную лампу, мигающую на пыльном забытом пульте. Как в фильмах про глобальную катастрофу – наверху давно развалины, а в глубокой шахте на пульте военной базы все мигает, предупреждает, беззвучно кричит об опасности красный огонек. Я посмотрела на Гришу – он был весь серый, седой от горя и страха за Лизу и казался много старше своих лет. Вместо его неудачных граффити, которые так и не открылись рамками, на стенах были криво написаны слова: «Откройся… Откройся… Пожалуйста, открой… Помогите…»
И четыре слова резко выбивались из серой тьмы, написанные фосфоресцирующей синей краской: «Папа идет на помощь».
Я мигнула. Красный отблеск пропал, я снова смотрела на мир обычным, обыденным взглядом, и никаких надписей на стене не было. А если поглядеть вот так…
Мир изменился. Красное мигание сделалось быстрее, заполошнее, и синие буквы проступили ярче: «Папа идет на помощь».
Я уже видела эту надпись. Сделанную тем же почерком, с точностью до мелкой линии. На стене больничной палаты, где умирала Маша Хлебникова и где Тень-Герман чуть не убил меня. Позже я расспрашивала Инструктора, что бы это значило, а он объяснил, что я видела, скорее всего, материализовавшийся бред – отец девочки Маши так мечтал ее спасти и даже верил, что ему это удастся…
