Алексей Доронин - Поколение пепла
Один из них – Рома Гермогененко по кличке Гематоген или просто Гема. Предки его – не в сленговом смысле, а дальние – происходили с Запорожья, но сам он другого языка кроме русского матерного не знал. Поговаривали, что он сколотил из своих приятелей нечто вроде криминальной группировки. Состав ее был непостоянным, но человек пятнадцать самых бедовых жителей Подгорного она объединяла. В Убежище им было не развернуться, но, оказавшись наверху, они получили больше свободы действий. «Люмпены» – вспомнила Маша словечко мужа. А по-русски – подонки. Любая человеческая популяция содержит фиксированный процент подобных особей. Не был исключением и Подгорный.
Это были регулярные «залетчики», завсегдатаи штрафного отряда. Когда в городке творилось что-то нехорошее, они почти всегда оказывались в центре событий. То надебоширят, то кому-нибудь лицо разобьют.
Но не убийцы же они, подумала Маша, и это ее немного успокоило. И даже не грабители. Ничего серьезнее копеечных краж, мелкого вымогательства и хулиганства за ними не числилось. Иначе бы давно оказались на столбах или за воротами.
Один раз весной терпение у Владимира лопнуло, и всех их выгнали взашей за городскую стену. Через две недели они пришли оборванные и голодные, и чуть ли не со слезами умоляли пустить их обратно. Обещали загладить вину. Пустили. После этого ходили тише воды ниже травы и пахали с удвоенной силой. Вот только Гермогененко месяц назад вдруг снова исчез. Думали, что он стал кормом для бродячих собак или нехороших людей. Одиночку в пустошах ждала только такая судьбина. Устраивать широкомасштабные спасательные работы городок не стал, и уже вскоре самовольно оставившее лицо должны были официально признать погибшим и навсегда вычеркнуть из списка на получение продуктов.
А теперь он неожиданно «всплыл» живой и здоровый, если не считать пары новых шрамов да провонявшей нестиранной одежды. В городе такую свинью отправили бы мыться под конвоем. Когда он исчез, его приятели окончательно притихли. Гематоген был их коноводом, без него они были обычными парнями с простительными слабостями.
Теперь двое из них стояли бок о бок: Боря по кличке Мажор, плюгавый парень в кепке, который раньше был сыночком чиновника, и Слава Сохин по кличке Лось, здоровенный дебил. Это слово не было оскорблением: его олигофрения была подтверждена документами, которые нашлись у него с собой в кармане еще в Убежище. Поэтому ничего тяжелее работы дворника ему не поручали. Но у Маши были обоснованные сомнения в диагнозе. Уж очень часто она видела в глазах «дурачка» наглый вызов. Этого симулянта она тоже собиралась вывести на чистую воду.
Все трое были вооружены автоматами и все трое издевательски пялились на нее, связанную и беспомощную.
– Ты говорил, она согласится, – донесся незнакомый скрипучий голос из ее рабочего кабинета, где всего пять минут назад она спокойно листала каталоги.
– Ошибочка вышла, Валерьяныч! – залебезил в ответ Серега. – Упертая сучка.
– Плохо, родной, – продолжал неизвестный. – И что теперь с ней делать прикажешь?
– Завалить, нет?
– Нельзя, – обладатель голоса наконец появился на пороге. Серега, как «шестерка», выглядывал у него из-за плеча. – Так дела не делаются. Если валят, то когда альтернативы исчерпаны. Так ведь, Машенька?
У Маши язык прилип к гортани. В силу своей работы она знала каждого в городе в лицо, включая новоприбывших. Каждый новый человек, приходя в Подгорный, а их было не так много – подвергался тщательным проверкам, в которых опять-таки участвовала она. А этот был чужаком-нелегалом. Вот теперь ей стало страшно.
Такого она бы точно запомнила. В потертой серой куртке с поднятым воротником, в черной шляпе с чуть загнутыми краями, которые носили только старперы. Он и был немолодым – из-под шляпы выбивались седые пряди. Кустистые брови тоже были седыми. Но он совсем не выглядел добрым дедулей, хотя широко улыбался ртом, полным вставных зубов. Даже не золотых, а железных. Маша знала, что протезы такого типа не ставили уже лет тридцать-сорок; азы стоматологии она изучала в медицинской академии. Где должен был все эти годы находиться человек, чтоб не иметь доступа к нормальному протезированию? Или не пользовался им сознательно?
– Слушай сюда, доча, – вкрадчивым голосом произнес железнозубый. – Сейчас я выну из твоего ротика тряпку и буду задавать вопросики. Времени у нас мало, так что отвечай быстро и по делу. Закричишь – даже «ой» сказать не успеешь, как окажешься в облацех среди херувимов.
Он поднял к ее глазам большой черный пистолет. Явно не бутафорский, как и глушитель на нем. «Стечкин» – муж ее и по оружию натаскать успел.
На пальцах у него была синяя татуировка с непонятной фразой «Homo hapiens», которую девушка не смогла перевести, несмотря на знание латыни.
– А за окном тебя все равно не услышат. Вон там погода какая, – он снял шляпу и положил ее на столик.
Этот престарелый ковбой с железными зубами был прав, и Маша это понимала. Стекло едва выдерживало напор шквалистого ветра, деревья шатались так, будто наглотались галлюциногенов. Дождя пока не было, но и он должен был забарабанить вот-вот. Никто не услышит. Они хорошо выбрали время.
«Я вам ничего не скажу», – хотела было сказать Маша, но не стала. Если уж молчать, то молчать как труп.
Но тут девушка вспомнила рекомендацию мужа на этот случай.
«Если так случится, солнце, что тебя схватят враги и начнут пытать, ты рассказывай все, что знаешь. Не надо строить из себя Зою Космодемьянскую. Не надо. Они все равно расколют, если не дураки. А дураков давно не осталось. Расколют, а в процессе сделают с тобой много нехорошего. И все эти твои страдания, заметь, будут напрасны. Можно ввести врагов в заблуждение ложной информацией – но для этого нужна специальная подготовка, а у тебя ее нет. Поэтому не юли и говори правду. Примерно так учат всех новобранцев в израильской армии. А они, жиды проклятые, еще ни одной войны не проиграли».
А значит, поправка. Она ничего не скажет, пока будут просто делать больно. До тех пор, пока не начнут убивать по-настоящему. Тогда придется волей-неволей рассказать. Только бы не пропустить эту грань, подумала она.
Дед вытащил кляп, дав ей глоток свежего воздуха, и начал задавать вопросы.
Ему понадобилось всего десять минут. На протяжении их пистолет в основном был направлен в пол, но несколько раз поднимался и смотрел ей то в лоб, то на переносицу, заставляя не сбавлять темпа.
– Отлично, девочка моя. Тут уже четыре человека до тебя раскололись. Но и тебе спасибо за подтверждение. Теперь поспи, доченька, – сказал он почти ласково, сунул руку в карман и достал оттуда что-то похожее на набитый песком носок.
