Петр Воробьев - Разбой
Приспичь одинокому хиккиморе[190] – отшельнику на какой-нибудь удалённой лесной кулиге спеть «Вопрошала дева, где мой наречённый», да подзвучи ему, с гулом махая крыльями, пара болотных комах[191], вместо того, чтоб, например, взять и хоботами высосать у несчастного бледного хиккиморы всю его жидкую кровь, получилось бы сходно. Трёхцветный пёс присел и тонко завыл. Выведя основной напев, Самбор повторил его, добавив несколько дополнительных переливов (или перевывов), сипло подддувая мех, изредка переводя дыхание, и постепенно краснея лицом. На третьем повторе, венед вдруг наоборот побледнел, оторвался от трубки, не без усилия завершил перелив, и коротко, но сильно надавил на мех, отчего волынка отчаянно завопила, сдуваясь, и смолкла. Схватившись за бок и тяжело дыша, будто рёсту в гору пробежал, поморянин утёр лоб рукавом. В выражении лица Кентигерна волынщика читалось больше облегчения, чем восторга, зато вождь улыбался от уха до уха. Часть его зубов была подточена, чтоб напоминать дельфиньи или акульи, что, с Мировидовой точки зрения, не прибавляло улыбке очарования. – А ну, мор-рду покажи, – сказал лучник. Самбор торжествующе повернулся, схватился за бок, распрямился, и начал возню с отсоединением и продуванием трубки (как стало с некоторым опозданием понятно Мировиду, чтоб поменьше делиться с другими игроками на том же устройстве слюнями). – Слова там какие? – с почтительным любопытством спросил лучник поменьше. – Можно петь… скажем… – поморянин задумался. – «Собирался Ранкен в бой идти с врагами»… «Ранкена ребро от давней ныло раны»… И так далее. – А мор-рда-то не лопнула. Нет, не смог бы клятвопр-реступный Одвин так сыгр-рать, – высокий туземец наконец снял стрелу с тетивы. – Игр-рать на волынке – на то нужно благор-р-родство дух-ха! – Гав! – сказал трёхцветный пёс. Атмосфера неожиданной встречи резко улучшилась. Ингви с улыбкой, но очень негромко, поделился: – Истинное благородство духа – это когда кто-нибудь может играть на волынке… но воздерживается. – Тшто-тшто? – переспросил Кентигерн. – Давно вы из Альбы? – ответил вопросом Ингви. – С усобицы трёх конунгов? Мировиду пришла в голову мысль, что некоторые вещи, устойчиво казавшиеся бесполезными что в школе, что в лётной школе, могли довольно неожиданно пригодиться. К запоздалой досаде, единственным запомнившимся ему источником знаний по альбингской истории была кинокартина «Дева озера», да и оттуда в памяти сохранились преимущественно перси заглавной девы, купавшейся в заглавном озере. – С неё, пр-роклятой, – подтвердил Фроаг мак Ог. – Восемь поколений. После Комх-ханской р-р-резни… – Это когда Одвины пр-ре-дательски нар-рушили закон гостепр-риимства и выр-резали сор-рок Йен-Абр-роах-хов, давших-х им пр-риют, – пояснил лучник поменьше. – Они сожгли дер-ревню Глен Комх-ханн, а тр-ридцать восемь… – А до того, – перебил Ингви, – Одвины вырезали ещё два клана!
– Тотшно! – сказал высокий. – И с самой Комханской р-резни… – Пер-рвым же, кто был убит в Комх-ханской р-резне… – снова сказал вождь, но на этот раз, его перебил Самбор:
– Был не Одвин, и не Йен-Аброах, а Домхад Ранкен, стрелой из самострела, когда переходил через ручей. И его потомки в Альбе по сей день пускают по ручью венок из омелы и остролиста в каждую годовщину резни! Фроаг мак Ог прислонил дубину к дереву, положил щит на куст, сгрёб Самбора в объятия, и смачно расцеловал. Пёсик принялся прыгать вокруг. – Нам надо немедленно выпить за др-ревнюю др-ружбу чёр-рных Йен-Абр-роахов и Р-ранкенов, и на погибель Одвинам! Идём в пещер-ру! И совер-ршить обр-ряды плодор-родия в тшесть богов, со всеобщим совокуплением! – Наречённый у меня, – сказала Венешка, – Не в обиду, вождь, но… – Беда, а не обида, – сказал Фроаг, с одновременными одобрением и сожалением оглядывая пулемётчицу. – Так тебя боги щедр-ро одар-рили, да что ж поделать, нар-речённый так нар-речённый. Совокупление вычёр-ркиваем. Х-хоть пей тогда вдвое, кр-расавицша. – И меня придётся вычеркнуть, не суди, гостеприимный наш хозяин, – к удивлению Мировида, сказал Самбор, гладя плюхнувшегося перед ним на спину пса. – Меня жена ждёт. – Р-разве ж то помех-ха? – удивился лучник. – Там жена, здесь др-ругое дело? – Такой поморянский зарок с этлавагрским названием, – объяснил схоласт. – Моногамия. Мировид спешно пытался сообразить причину отказа поморянина. Если бы только знать несколькими годами раньше, что само выживание может зависеть от знания дурацких обычаев всяких племен и их дикарской истории… Альбинги были известны пристрастием к овцам… чем ещё? – Ну у тебя-то зар-роков нет, летутший шаман? – Фроаг посмотрел на лётчика. – Такому сильному шаману нужно особое внимание. Кому бы тебя в таинстве обр-ряда наставить? Мор-раг! Эй! Мор-раг – единственное дитя Р-рабба мак Сиолтах-ха, моего павшего товар-рища, как собственного сына воспитал! Тунцша остр-рогой бьёт, на десять саженей ныр-ряет! Данное вождём пояснение окончательно оформило подозрение, закравшееся в душу Мировида, и он выпалил: – Не обессудь, вождь, но я недавно дал обет, – взгляд лётчика упал на прыгавшего вокруг Самбора трёхцветного пёсика. – Перед Собакой-богиней, шесть лун не участвовать в обрядах с совокуплением! – Погоди, посмотр-ри, пер-редумаешь, богиня пр-ростит! Мор-раг! Эй, Мор-раг! Как говор-рится, один р-раз… – Нет, обет есть обет! – поспешил Мировид, зажмурясь. – Даже зарёкся про те обряды думать! – И про них расспрашивать? – подозрительно сочувственно уточнил Самбор. – Именно! – решил всё-таки согласиться лётчик. – Жаль, – прозвучал новый голос. Сказать, что он прозвенел (заимствуя из песен и разных других флокков[192]) серебряным колокольчиком, было бы не совсем правильно, потому что по тону, голос ближе напоминал небольшой корабельный колокол, хоть и отлитый с изрядной толикой серебра. Мировид открыл глаза. Сожаление выразила соплеменница Фроага, раздетая в кожаный полупередник, прикрывавший левую сторону её стана, тул, совмещённый с ножнами, на ремне через плечо, наруч на левом запястье, и полуперчатку из акульей шкуры на правой руке, оставлявшую открытыми три пальца – средний, безымянный, и мизинец. Дева продела ногу в лук, упёрла нижний конец оружия в плоский камень, присела на корточки, сгибая тёмную древесину давлением бедра, и привычным движением сняла тетиву. Заодно Мировиду были явлены в виде сбоку плавно-текучее движение мышц под гладкой тёмной кожей и упругое содрогание персей, массивных, но завораживающе неподвластных закону тяготения – видимо, закон просто не осмеливался на них действовать. – Клану Йен-Абр-роах-х нужна новая кр-ровь, – пояснила дева, вставая. – Тштоб не выр-родиться в изгнании. – Ты Мораг? – начало доходить до Мировида. Дева кивнула, тряхнув гривой вьющихся мелкими колечками волос с вплетёнными красными и жёлтыми цветами. Глаза у неё были бездонно-чёрные со светло-карими искорками. Раздалось сдавленное хихиканье – то ли Ингви, то ли Венешки. – У альбингов заведено, если сыновей нет, старшую дочь воспитывать как сына, – назидательно сказал Самбор. – Я зато даю обещание перед Хармер, быть благодарным гостем и участвовать во всех ритуалах гостеприимства! – напомнил о своём существовании Лодмунд. – И я! – Ингви, насколько мог, втянул живот и распрямил плечи. – Так тшто, собер-рём клан, и в пещер-ру? – сказал вождь. – Вы наши пер-рвые гости за… Кентигер-рн? – Двадцшать пять лет! – Погодите, – сказал Самбор. – Груз… – Сокр-ровища? – глаза Фроага мак Ога зажглись. – Ваши? Поморянин кивнул, чёрный Йен-Аброах на миг приуныл, но быстро нашёлся: – Они ваши по пр-раву, но р-раз они упали на землю нашего клана, и нам по пр-раву пр-ритшитается скр-ромная пошлина! За испуг оветшек! Вождь сделал несколько шагов, жадно вперившись в прятавшуюся в траве жестянку с киноплёнкой. – Тшто там? – Весточки от моей родни с Драйгена, – опередив Фроага, Самбор нагнулся, подобрал блестящую коробку, и прижал к груди. – Открывать нельзя, пропадут. – Сильное колдовство, – вождь уважительно отступил на шаг.
– Кто у тебя родня-то там? – удивился Ингви. – Тесть с тёщей, – Самбор шёл с коробкой в руках за Фроагом, сосредоточенно вглядывавшимся в россыпь предметов с Драйгена. – Борвин и Бальдра. – Борвин Обстоятельный – твой тесть? – штурман в учении почему-то удивился ещё сильнее. – Ну, это-то не вестотшка? То, что поднял с земли дикий альбинг, было изначально тщательно завёрнуто в мех зверя, в круге земном не встречавшегося, и блестело сложным переплетением синего и жёлтого металла, из глубины которого стеклянно отблёскивало красным и зелёным. Определить возраст, происхождение, или назначение таинственной редкости по её виду не представлялось возможным. – За оветшек, за испуг? Всё ещё приходя в себя и пытаясь по достоинству оценить титанизм свалянной им лажи, Мировид тем не менее заключил, что акулья улыбка вождя сделалась довольно неприятной, и что стоило бы порасспросить, что именно сталось с теми «гостями» дикого клана две дюжины с лишним лет назад. – Пойдёт, – совершенно неожиданно согласился Самбор. Похоже, схоласт намерился взять и переплюнуть Мировида в количестве бестолковых решений, принятых за единицу времени (беря в счёт «зароки»). Ингви раскрыл уже рот возразить, но Венешка дёрнула его за рукав кольчуги. – Хотя мне, как Ранкену, встретившему давно потерянных Йен-Аброахов, честь велит сделать что-то большее, – в нарочитом раздумьи, Самбор попытался намотать ус на палец. – Не жалкую пошлину из части груза, а дар дружбы, достойный двух великих кланов и их общего прошлого! Охен Тотшен, из варильни на Обен Хлуаде, у Эрскинова моста! – Та мо бата фолваймейн лома-лан на ньясканн тарр ан Абайн Ххлуайд! – почти в один голос отозвались все дикие альбинги. – Гав, гав! – подтвердил пёсик. – Священные воды Обен Х-хлуада? – вождь уронил «пошлину» на кочку, поросшую трёхгранной травой, и всплеснул руками. – Такие священные, что их-х можно пить только р-разбавленными мёр-ртвой водой девятнадцшать к тр-ридцати одному? Самбор лис мак Эр-рскин! Мой клан в долгу пер-ред тобой! – Они самые, – подтвердил венед. – Последний, заветный бочонок. Мировид, сгоняешь за уисгебой, пока мы тут собираем это барахло? Освободив одну руку от коробки, он подобрал с кочки загадочный предмет. «Кочка» попыталась схватить схоласта за руку, клацнув роговым клювом, приподнялась на четырёх коротких ногах, и закосолапила к озеру. – Лети, шаман! – подтвердил Фроаг. – Для волшебства полёта, вер-рно, важна тшистота душевных-х помыслов? – спросила Мораг. – И вер-рность обетам? – Наш лётчик, он такой, мы им горды. Всем будем хвалиться его обетом, – не упустил случая ввернуть Ингви. – Он не то что я. Хотя и мне, простому смертному, дан, например, дар восхищения красотой. Как называются цветы в твоих волосах, о дева? Чтобы не смотреть и не слушать дальше, Мировид подошёл к грузовому люку, опустил крышку, закрыл на обе защёлки, переступил вперёд, и полез в синхроптер. Как назло, ему пришла мысль, что с Самбора могло статься и сознательно помянуть свой «зарок» именно так, как он это сделал, для подначки, сработавшей к вящему злорадству венеда, теперь искусно им скрываемому. Шесть лун… В обычной жизни, если уж по всей откровенности, Мировида и раз в шесть дюжин лун никто б не пригласил на оргию, но теперь, по закону подлости, наверняка предложения посыплются одно за другим. А клятву-то надо держать, неважно, что дана по недоразумению… – В Альбе-то остались ещё тшор-рные Йен-Абр-роах-хи, как мы? – спросил схоласта Фроаг, когда лётчик уже опустился на своё сиденье. – Таких, как вы, не встречал, – ответил венед.
