Дмитрий Матяш - АТРИум
Федя в это время помог Лене, стряхнул с нее землю.
– Ну ты чего как неродной? – засмеялся кэп. – Мы же из-за тебя тут этот погром устроили. Хоть бы «спасибо» сказал, что ли. Или ты, может, в Ордынец хотел, как эти двое?
Он повернул голову, глядя, как Женька припечатывает к стене кладовщика, надумавшего незаметно, под шумок слинять из расщелины. Рядом стоял Семеныч-старший с поникшей головой, с перепачканным кровью и грязью лицом. В руке он все еще держал свой помповик, но пользоваться им, по всей видимости, уже не собирался.
– Из-за… меня? – не веря своим ушам, переспросил Звягинцев. А в голове формировался один-единственный вопрос: «Неужели и эти на кого-то работают?»
– Ну да! – словно не понимая, чему тут удивляться, воскликнул кэп и несильно ударил бродягу кулаком в грудь. – Мы ж не суки, мы помним, что ты нам помог. К тому же я знаю, что у тебя с этими чурками траблы. Чего ж не помочь хорошему человеку? Правду я говорю, парни? А, Фаш?
– Так точно, кэп, – ответили в один голос ребята.
– Хорошему человеку мы всегда готовы помочь, – уточнил Женя и толкнул вперед раненного в руку, безоружного кладовщика. – С этими прихвостнями чего делать будем?
– А что с ними делать? – удивился кэп. – Расстрелять пид***сов!
Старик остался стоять, где и стоял, в его потухших глазах не было ни стыда, ни укора, все застлала туманная, почти отключившая своего хозяина от наружного мира задумчивость. Но конформист по натуре Мирон, умеющий быстро приспосабливаться к новым условиям, подбежал к кэпу.
– Постойте, постойте. – Он попытался отвести ствол автомата, направленный ему в живот, и залепетал так быстро, что половину слов попросту было не разобрать: – Ну зачем же так резко? Сразу расстрелять. Я много чего умею. Я… я… вы только возьмите меня с собой. Не пожалеете, обещаю. Я же могу вам быть полезен, я знаю, где тут в округе бродяжьи схроны есть. Там много чего интересного попадается. Хорошие цацки, хорошее аммо. Чего вы сразу расстреливать-то? Расстрелять всегда можно успеть… О, – он сморщился и хлопнул себя ладонью по лбу, – что я несу? Простите дурака. Вы меня поймите, я «монголов» не люблю еще больше, чем вы, да я их ненавижу! – выкрикнул он, изображая из себя завзятого монголоненавистника. – Но что делать, если я остался ни с чем, а они предложили место работы… Я бы с ними не работал, мамой клянусь! Мне бы только зацепиться где-нибудь, деньжат подсобрать, а то в Каран-Яме… Мужики, я бы никогда не стал помогать узкоглазым, если бы эти твари не разрушили Каран-Ямы! А теперь нам с Семенычем нужно пристроиться где-нибудь. А его, – он оглянулся на Кудесника, нежно прижимавшего к себе девушку, – они же его по-любому бы нашли, что с моей помощью, что без нее. Они же всю зону на уши поставили! Ну, ребята, а? Возьмите меня с собой, я вашим маркером буду… Все, что вы скажете, сде… лаю…
Он запнулся, сглотнул слюну и сделал шаг назад, поняв, что его слова никак не действуют на посуровевшего кэпа. Он знал, что в Атри предательство не прощается, не оправдывается и не перекрывается другими поступками. Даже десяток добрых дел, при условии, что вам оставят жизнь, не смоют оставшийся от него послед. Но в живых, как правило, за это не оставляют.
– Все сказал? – спросил кэп, сверля его холодным взглядом, не сулящим ничего доброго.
Мирон вдруг резко повернулся и бросился к выходу, перепрыгивая через трупы обещавших устроить его жизнь «монголов». Никто ему не мешал. Женька, стоявший на входе в коридор, даже отстранился, давая ему беспрепятственно вскочить на ступени, ведущие наверх. Но пуля, вылетевшая из заглушенного ствола «Глока», была быстрее. Поймав ее в сердце, Мирон дернулся, будто его толкнули сзади в плечо, всхлипнул и упал на колени.
– Нет, – умоляюще прошептала Лена, когда Кудесник перевел ствол, от которого поднималась струйка дыма, на старика. – Оставь его в живых, пожалуйста…
– Жалостливость, милочка, не самое ценное качество в этой тунгусской дыре, – сказал кэп, начав на пару с Федором мародерствовать над остывающими трупами ордынцевского отряда. – А в вашем случае вообще неуместное. Да не разменивайся ты на эту хрень! – толкнул он склонившегося над чьим-то рюкзаком Федора. – Цацки смотри и боеприпасы, хавку оставь, мы же не стервятники какие-нибудь, в самом деле. – И, повернувшись к Лене, добавил: – Ты уверена, что, как только вы уйдете, он не отошлет в Ордынец новое сообщение? В котором укажет ваш маршрут. Ведь вы обсуждали при нем свои планы? Решали, куда пойдете? Верно? Он же коммерсант, бизнесмен, такие, как он, не могут быть без дела. Они маму родную продадут, но свое дело продолжат. Верь мне, я знаю.
За все это время старик не проронил ни слова. Он не просил простить его, как Мирон, не оправдывался, не пробовал убежать, хоть у него был шанс, когда началась заварушка, он просто стоял и смиренно смотрел перед собой, словно приведенная на заклание овца. И сейчас, когда решался вопрос о его жизни и смерти, он все так же продолжал безучастно пялиться на стену, будто бы его судьба больше его не интересовала.
Глухой хлопок, и его тяжелое тело повалилось на землю. Лена заплакала. Это все, что ей оставалось.
Шпиль был на месте. Словно сделанный из тумана, он высился над лесом, как и прежде, будто его двойник никак не был причастен к сиянию.
Из расщелины начали выбираться посельчане, те, кто уцелел, прячась здесь и от атак крушерогов, и от сияния, пережидая, пока самоотверженные наемники, считающие, что они должны помочь попавшимся в плен людям, зачистят расщелину от «монголов». Их было не так уж много, тех, кому посчастливилось уйти от когтей ночных тварей… Они выглядели разбитыми, опустошенными и смертельно уставшими. Едва передвигая ногами, они больше напоминали зомби, чем обычных людей. Они направлялись к своим разрушенным домам.
– Ну что, бродя, – выйдя из расщелины, кэп зажмурился, широко раскинул руки и потянулся, – патроны у тебя есть, паленый КИП ты скинул, а с новым всегда сможешь быть на связи. С «монголами» мы твой вопрос на какое-то время решили, будем прощаться?
– Да, спасибо, – растерянно проговорил Кудесник. – Как-нибудь «отомщу» вам тем же.
Он посмотрел на небо и удивился: солнце в последнее время разошлось не на шутку – второй день подряд пляжная погода, небывалая роскошь Атри. А уж что после сияния такая будет благодать, в это и вовсе не верилось.
– Земля круглая, может, и вправду как-нибудь еще пересечемся. Куда вообще идти думаете? – поинтересовался кэп.
– На юго-запад, если кое-кто не передумал идти со мной. – Он покосился на Лену. В одной руке она держала свой лук и колчан, во второй – шлейку закинутого на плечо автомата Калашникова, оснащенного подствольным гранатометом и оптическим прицелом. – Осталась пара нерешенных вопросов в том краю.
– К «Азамату», может? – догадался кэп. – Тогда наши пути не так уж и расходятся. Мы с ребятами тоже думали двинуться к устью Большой реки. Можем составить вам компанию.
Звягинцев призадумался. Раньше он бы однозначно отказался. В Атри нельзя доверять никому, даже если намерения предлагающих тебе компаньонаж наемников кажутся чистыми, как утренняя роса. Что, если расстрел в расщелине – всего лишь часть большой задумки? Что, если это банальное устранение конкурентов, ведь хан, если узнает, что кто-то перебил весь его отряд, выставит цену за голову Кудесника в разы выше. Теперь он прикажет искать его в аду, не только на земле, и заплатит любому, кто укажет след бродяги. Не выгодно ли наемникам заработать на ровном месте? Тяжело ли теперь им отправить сообщение, указав свои координаты и направление движения? Проще простого. Приведут они ничего не подозревающего Кудесника в ближайший населенный пункт, как быка на бойню, держа за короткий поводок. А там его уже будут поджидать другие прислужники хана. И в тот раз никто ему не поможет.
Но Кудесник, положившись скорее на интуицию, чем на трезвый расчет, кивнул головой и протянул ему руку.
– Буду только рад, – сказал он, и кэп охотно пожал протянутую ладонь.
Они бросили прощальный взгляд на руины Каран-Ямы, помахали людям, бродившим среди развалин с опущенными головами, выискивая в завалах других выживших, и, развернувшись, пошли на запад.
– Не передумала? – спросил Кудесник, когда они вышли на широкую, петляющую между поросших травой пригорков дорогу. Он хотел было приблизиться к ней, но она выставила руку – жест, красноречивее всяких слов означающий «Отвали, дружок».
Что поделать, убийство старика никак не укладывалось в ее голове. Даже несмотря на то, что в итоге он оказался на одной стороне с предателем и, стало быть, согласился на то, чтоб Кудесника пытали самыми изощренными способами, Лена все равно не держала на него зла. «Если о ней некому позаботиться, то это сделаю я», – кажется, так сказал Семеныч, когда остановил здоровяка Хитона. Эту фразу она никак не могла забыть.
