Антон Кравин - Тёмные тропы
«Где я? Что со мной? – забилась отчаянная мысль. – Сон? Бред? Больничная палата? Воздух душит, душит ошейник. Снять!»
Марина вскинула руку и вцепилась в плотный воротник-стойку. Что это за одежда? Длинные рукава при такой жаре! Смирительная рубашка? Вроде нет.
Приподнявшись на локте, Марина увидела, что лежит между двумя мужчинами – лысыми, голыми до пояса. Они спят на боку, поджав ноги. Ее передернуло, она вжалась в землю и зажмурилась, пытаясь вспомнить, что же с ней было.
Последнее внятное воспоминание: Шейх целится из винтовки в этих человекоподобных существ, профессор говорит с ними и – алчные взгляды желтых глаз с вертикальными зрачками. Нелюди обступают плотным кольцом, в голове что-то щелкает, и сознание погружается в красновато-бурую кому, где тепло и безопасно. Марина же продолжает ходить, делает, что они хотят. Кукловод, который дергает за невидимые нити, проросшие в каждую жилку, всегда знает, что им нужно. Он тут повсюду – справедливый, добрый дух Глуби. Или бог? И он хочет принять Марину в себя, хочет стать ею.
Сейчас он на минуту отвлекся, и Марина обрела себя, но скоро снова натянутся веревки, и она обмякнет безвольной тушкой.
Накатил ужас, рубашка (или платье?) прилипла к спине, затряслись руки. Марина знала точно – скоро ее не станет, и это будет не смерть – вечное заточение. Беги, не беги – тот, кто здесь повсюду, хозяин этого мира, не отпустит ее. Он ждал ее тысячи лет!
Но Марина не хочет к нему. Усталости в ней – как в столетнем старце жажды жизни – ноль. Никогда она так отчаянно не жаждала небытия.
Двое змееглазых бодрствуют – охраняют лагерь. Шейх, верный воин профессора, тоже не спит – сидит на земле, подперев голову руками, отчего его раскосые глаза еще больше удлиняются к вискам.
На поясе воина, спящего справа, – ножны, оттуда торчит рукоять. Выхватить нож и полоснуть себя по шее? Марина вдохнула, выдохнула, выхватила нож и приставила к горлу. Ну же, движение – и…
Заворочался обворованный змееглазый. Марина вскочила, тяжело дыша. Ни убрать нож от шеи, ни вонзить его она не решалась.
Шейх поднялся, его круглое осунувшееся лицо вытянулось. Стражники тоже засуетились, двинулись к ней. Марина пятилась к Шейху, готовая разрыдаться.
Раз не получилось убить себя, нужно что-то придумать. Но что? Чем их проймешь? Шейх – все-таки человек, и она обратилась к нему на русском:
– Завтра я умру. Потом умрете вы. Неужели это не понятно? Лукавый уже ничего не решает! Ну как вы не понимаете!!! Если я умру – начнется страшное. Лучше ты сам убей меня сейчас!
Спящие начали просыпаться – поднимали бритые головы, свистели и пощелкивали. Какие же они отвратительные! Проснулся Лукавый, двинулся к Марине, нашептывая:
– Что ты, девочка! Все будет хорошо, ты же знаешь. Тссс! Не делай глупостей, будь умницей…
Марина взглянула на Шейха с отчаяньем и взмолилась:
– Убей меня!
В его взгляде мелькнул интерес, он едва заметно кивнул и вытащил из-за пояса тесак:
– Хорошо, но прежде расскажи, что ты знаешь.
– Шейх! – с отчаяньем заверещал Лукавый. – Ты что задумал, придурок? А ну положи нож! Рэмбо, стреляй в него, он свихнулся! Остановите его кто-нибудь!
Марина не видела, кто что делал. Шейх разжал ее пальцы, забрал нож, шеи коснулась холодная сталь клинка.
– Говори.
– Я… я не принадлежу себе, почти всегда. Меня ведут, управляют. Глубь – мы ведь в Глуби? – разумна. А может… Не знаю, как объяснить, но ею правит какая-то сила! Она проникает в меня, она хочет меня к себе…
– Зачем?
– Не знаю! Что-то будет, когда я стану ее частью, что-то очень плохое, ужасное! Иногда контакт теряется, как сейчас. Она повсюду. Ей… тысячи лет, миллионы…
– Шейх, отставить! – голосил Лукавый. – Твою ж мать, дубина, ты все нам испортишь!
Марина зажмурилась, готовая принять смерть – настоящую, правильную смерть, заканчивающуюся небытием, но Шейх убрал нож, заломил ей руки за спину и повалил.
Прижатая щекой к земле, Марина рассматривала нависшие над ней лица и поражалась, что никто не чувствует чужака – огромного, могущественного. Он сотрет их без сожаления, обратит в ничто!
Не замечая того, она заговорила на языке змееглазых:
– Чужак не хочет, чтобы вы были! Никто из вас, дети Змея! Он хочет вас убить, но пока вы ему зачем-то нужны. Вы ему не подходите, вы у него не получились! Вы ему не подошли! Да прислушайтесь же к себе!
Змееглазые закивали, жрец сверкнул заплывшими жиром глазками:
– Она прозревает Змея! Давно такого не было!
Марина закусила губу. Бесполезно. Второго шанса может не быть. Разве что если Данила…
И снова обрушилось спокойствие, спеленало в кокон. Покой. Тишина. И невидимые ладони оглаживают лицо. Только любовь хозяина этого мира – чуждая, льдистая и будто неживая. Он и сам словно неживой, но Марина не смеет противиться.
Потом – сон. Пристальное внимание змееглазых, бесполезных для Него. Вскоре их внимание ослабло…
А после появились другие. Те, кого именуют Храмовниками.
* * *Остаток ночи Шейх не спал – думал над словами Марины, так похожими на бред. Она и правда превратилась в куклу – люди так себя не ведут, но не исключено, что это сумасшествие или наркотики.
Шейха настораживало незримое присутствие чужака. Раньше он списывал это на непривычность обстановки, теперь же стал намеренно обращать внимание на необычные ощущения. Кто-то будто взирал на него с беззвездного неба, из переплетений лозы, из мутных луж. Вдыхал ветром, направленным сверху вниз и наоборот, ворочался в кронах деревьев.
Кого имела в виду Марина? Создателя или существо, сидящее за пультом управления и двигающее фигурки? Чужак выплыл из наркотического дурмана девушки или есть на самом деле?
Шейх готов был к встрече с воинами храма, но не ожидал, что они появятся настолько внезапно. Они вышли из рассветных джунглей, тихие, будто призраки, в ритуальных доспехах из начищенной до красного блеска меди. Воины были вооружены копьями, украшенными пучками перьев. Всего пять хранителей, но наверняка в джунглях прячутся еще.
– Буди Олюкта, – велел Шейх второму дозорному – одному из телохранителей жреца.
Телохранители еще не забыли позора с хмой и слушались Шейха. Змееглазый, дико зыркнув на храмовников, побежал будить жреца, а Алан широко улыбнулся и приготовился к диалогу.
Если он правильно осознал расклад, это обособленное племя змееглазых – хранители Храма – должны были пропустить отряд. Как-никак, шли не на прогулку, а Великий Ритуал исполнять, открывать Темный Проход, как выразился недавно Олюкт. Вот только если это проход в местный аналог Рая – то почему он «темный»?
– Шшшенщщщина, – внезапно сказал один из храмовников, – где шшшенщщщина?
После припадка откровения для девчонки соорудили шатер и охраняли ее надежней, чем Олюкта. Все тряслись над Мариной, и она снова принимала поклонение, как должное. Шейх и сам ловил себя на эмоциональной заторможенности – сказывался новый мир.
– Там, – Шейх махнул рукой в сторону лагеря. – Сейчас придет Олюкт, будете с ним разговаривать.
Храмовники переглянулись.
– Дикарь, – сказал один из них и ткнул в Шейха древком копья. – Он – дикарь.
– Где шшшенщщщина?!
Шейх занервничал: воины храма были фанатичными ревнителями святыни. Не исключено, что они не пустят в долину представителей другого народа. Этого не учел ни он, ни Лукавый.
– Воины храма! – одышка мешала Олюкту быстро бегать, но не мешала громко верещать. – Я – Олюкт, верховный шшшрец, приветссствую вассс!
– Шшшенщщщина, – повторил говоривший первым, тупо, как робот. – Где шшшенщщщина? Приведи!
– Избранная отдыхает…
– Веди сссюда!
Жирная шея Олюкта судорожно дернулась. «Ага, – сообразил Шейх, – сейчас он притащит Марину, и храмовники увидят, что она – “дикарь”, не змееглазая. А тут еще Лукавый и Рембо. И придется нам воевать»…
Воевать, сказать по правде, не хотелось. Воины храма, даже не очень хорошо вооруженные, казались опасными противниками, тренированными, профессиональными.
Олюкт приказал телохранителю привести Марину. Шейх на всякий случай пошел со змееглазым – как-никак, девочка – часть таинственного замысла Тараса Астрахана, и в интересах Шейха оградить ее если не от всех опасностей, то, по крайней мере, от глупых случайностей.
Телохранитель замер у шатра и воззвал:
– Госсспожа! Госсспожа!
Клапан шевельнулся, и наружу высунулась голова другого змееглазого.
– Госсспожа ссспит.
– Разбуди. Олюкт зовет госсспожу.
Марина проснулась сама. Она выскользнула из шатра – растрепанная, со следом от подушки на щеке, в перекошенной ритуальной тунике с растянутым стоячим воротом и прозрачными рукавами. На девушку, которая несколько часов назад молила о смерти, она походила отдаленно: отрешенный взгляд, восковое лицо без эмоций…
– Мы у Храма, – сказал ей Шейх, откуда-то зная, что все это ей известно. – Пришли хранители и хотят тебя видеть. По-моему, они не в восторге от того, что ты – человек.
