КОМ: Казачий Особый Механизированный (СИ) - Войлошникова Ольга

— Давайте чай попьём, — предложил толмач. — Горло смочим и подумаем.

Достали они термоски, пиалки. Мне тоже нашли. Сидим, дуемся.

И тут голос развесёлый! Дядька какой-то из-за холмика выезжает, с пятком гружёных верблюдов. Давай с парнями обниматься, по плечам хлопать.

— Это дядя Эрдэнэчимэга, Гантулга — пояснил мне толмач и в свою очередь тоже пожал дядьке руку, многословно его приветствуя. Потом представил и меня. По крайней мере в мою сторону тыкал и что-то говорил. Вокруг начали посмеиваться. Видать, речь про мои потуги в пении пошла.

— Э! Не можешь горлом петь, да? — удивился Гантулга на вполне сносном русском. — Эти мальчишки учить не умеют, понял? Меня слушай… — и в два счёта растолковал мне, как стоять, как дышать, чего где напрягать (или не напрягать), — а теперь представляй, да, как будто та-а-акую тяжёлую колоду двигаешь. И голос, как я тебе говорил… Пошёл-пошёл! Давай!!!

Я сделал всё по науке… и с удивлением обнаружил, что произвожу совершенно странные для себя звуки.

— Давай-давай! — подначивал меня дядька. — Не останавливайся! — и по-монгольски на парней давай покрикивать.

Вокруг быстро выстроилось кольцо, и весь отряд, друг за другом, завёл странную песню. От неё загудел воздух и механические кони начали подскакивать, взбрыкивая копытами. И мне стало легче. Мою песню словно подхватили под руки и понесли в небеса. А потом я снова остался один, но вёл мелодию уже уверенно.

— Пока что хватит, — сказал толмач, — а то придётся коней по степи ловить.

Потом мы ещё немного посидели — распивая чаи уже весело.

— Караван завтра уходит, да? — Гантулга потёр подбородок. — Завтра утром рано-рано приходи, понял? Я недалеко от вас встану. Ещё раз вместе споём. По дороге сам учиться будешь.

Все обрадовались, расселись на лошадей, ещё раз спели песню — и отряд помчался в степь, весело взбрыкивая копытами. А меня Эрдэнэчимэг подвёз обратно в лагерь и через жену заверил, что мы теперь почти что родственники. Как говорится: моя юрта — твоя юрта, приезжай в любое время!

И унеслись.

Утром — рано-рано, как договаривались — я дошёл до Гантулги, и мы с ним ещё раз напугали степь моим неумелым пением. Нет, он меня хвалил, говорил, что для второго раза — очень хорошо.

Но я для себя услышал: «для второго». А если планочку поднять до «для десятого»? Ерунда, поди, получится. Однако ж из упрямства я был намерен технику освоить во что бы то ни стало.

— Когда будешь ещё? Через две недель? — прищурился Гантулга. — Приходи. Буду. Тут же встану юртой. Ещё тебя поучу. Пока лишнего не придумывай, что тебе показал — делай помаленьку каждый день. Выучишься!

Это меня немного ободрило. Я вернулся к каравану, до отказа загруженному какими-то здоровенными ящиками, и пошагали мы назад. Весь обратный путь я старался держаться чуть в стороне и время от времени прятался под колпаком — потренироваться в монгольском пении, чтоб у караванщиков уши в трубочку не свернулись.

А ещё меня всё грызло — чего за сюрприз-то Трофим Тимофееич мне определил? Но караван-баши весело скалился на мой вопрошающий взгляд и ничего не говорил: терпи, мол. Ага.

СВЯТОГОРОВО СЕРДЦЕ

И уже в Иркутске, при расчете за десять дней конвоя, купец повел меня в глубину склада и кивнул на здоровенный ящик.

— Вот!

— Чего, — говорю, — вот?

— Двигатель от шагохода, новый, в масле ещё! За треть цены забирай! Такая цена — это как бы подарок тебе. Ты извини, совсем даром отдать не могу, фортуна торговая отвернётся.

— Так ить от какого шагохода-то?

Он зарылся в какие-то бумажки, долго кряхтел, листал, а потом радостно выдал:

— Во-от! Двигатель модели Д-18. С усиленным магическим контуром!

Ого! Такие двигатели даже на «Святогоров»* ставят! Тянут более чем уверенно, что уж говорить о моей машинке.

*«Святогор» — СБШ

(средне-бронираванный

шагоход), состоящий

на вооружении

у русской армии.

— Ничего себе!

— А то! Новинка — прям новиночка — из Коврова. Только почему-то «ЗиД» написано?

— А это я вам скажу, Трофим Тимофеевич. Завод КБ Дегтярёва, это как раз в Коврове. Оченно они там хорошее оружие делают. Ну и шагоходы тож. Ну и почём мне такая цаца обойдётся?

— Э-эх! От сердца отрываю! Четыре… а!.. — Трофимов махнул с выражением: «сгорел сарай — гори и хата!» — Три тысячи андреек!

Я аж крякнул. Такие деньжищи! Однако ж, на двигателе такой мощности, да с усиленным контуром, я не бегать — летать буду! И настоящий ценник у него (даже если напрямую с завода брать) — не меньше десятки.

— Вы это, Трофим Тимофеевич, давайте так. Я этот движок беру, конечно, но вы тоже погодите. До родни сгоняю да в банк, там и порешаем. Лады?

— Да лады, конечно! Он у меня всё равно без дела пылится, — купец помрачнел, ковырнул землю сапогом. — Племяшу хотел на днюху подарить, да сгорел он в своем шагоходе на границе с Турцией, — Трофимов отвернулся. — Хоть кому справному послужит.

Я неловко приобнял его. Ну, не умею я утешителем быть:

— На всё воля Божья. Такая уж у нас, казаков, судьба. Или ты — или тебя. Не грустите, Трофим Тимофеевич, ваш племяш, может, на вас сейчас с небес смотрит, приглядывает. С ангелами за вас договаривается.

— Ну ладно! — Купец выпрямился и словно сбросил с себя тяжесть. — Когда говоришь тебя ждать?

— Да завтра-послезавтра. Думаю, раньше не успею.

— Ну и хорошо.

Вышел я со складского двора, потоптался на крыльце… К родителям прям щас бежать — смысла нет. А вот к кому можно бы — это к Афоне. Он мне и по поводу банка совет даст, и на предмет дирижабля расскажет: как оно там складывается? Оправдал ли «Дельфин» наше доверие — или не на ту лошадку мы поставили?

Афоня встретил меня со всем радушием, усадил чай пить, печенюшки из рабочего стола достал:

— Извини, братец, за разносолами бежать далеко, а я посыльного вот только на железку отправил…

— Да ладно тебе! Я не за едой пришёл, а по делу поговорить. Мне тут предложили движок усиленной мощности. Новящий, в заводской упаковке. За четверть цены.

— Не дефектный? — сразу насторожился Афоня.

— Резон Трофимову мне дефектный движок сватать, когда он сам на меня на целый год рассчитывает? Там же не только груз — и голова его, я с ним в одну караванную группу попал.

— Ну, так-то — да. Сколько, говоришь, он просит?

— Три.

— Тыщи?

— Ну, не мильёна же!

Афоня покивал:

— Я думаю, надо брать. Если поднапрячься, ты за три месяца с ним и рассчитаешься.

Мы пару секунд таращились друг на друга:

— Я не понял — с дирижбанделей прибыль, что ль, пошла?

Афоня чуть поморщился с этакого поименования его любимых летучих корабликов:

— Конечно, пошла! Я ж говорил: есть запросы. За первый месяц эксплуатации с двумя дополнительными днями, — тут уж на насквозь казённый оборот слегка поморщился я, — твоя прибыль составила девятьсот тридцать семь рублей. Это уже с вычетом техобслуживания, страховок, выплат служащим и прочих расходов.

Я смотрел на Афоню, совершенно глупым образом разинув рот и хлопая глазами:

— Сколько-сколько?..

— Деньги твои в банке, на твой счёт положены. В любой момент можешь снять и…

— Ядрёна колупайка! — от души высказался я. — Знал бы я, что всё так махрово пойдёт — нахрен бы мне тот контракт в Монголию нужен был⁈ Сидел бы себе дома, с молодой женой…

Афоня смотрел на меня, сложив брови домиком:

— Илюх, зная тебя и твой характер… Задуреешь дома-то сидеть… Не говоря о том, что жены-то пока нет.

— Нет — так будет! Сразу бы не задурел!

— Зато у тебя двигателя не было бы, — попытался повернуть ситуацию выгодным боком Афоня. — А так, я тебе говорю: три месяца поднапрячься…

— Да не хочу я три месяца зубы на полку складывать! Жениться хочу, пока кралю мою кто побойчее не увёл!

— Хорошо, — покладисто согласился Афоня, — давай тогда посмотрим, что нам может банк предложить.