Сергей Клочков - Фреон
От попадания пули бутылка лопнула, разбросав брызги напитка и куски белого пластика. Мародёр мешком перевалился через кирпичный штабель, мелькнули нескладные длинные ноги, и тут же в соседнем окне быстро выглянул ещё один, и, прежде чем он успел скрыться, я выстрелил в белое пятно лица. Не знаю точно, попал ли… но бельгийское оружие удивило. Не случайно военсталы так его уважают.
А теперь к ржавому бульдозеру, откуда потом можно будет быстрой перебежкой добраться до высокой стопки потемневших от непогоды бетонных панелей.
Огонь по мне открыли сразу. Слева и справа на непросохшей после дождя глине поднялись фонтанчики грязных брызг. Стреляли по мне два человека… причём экономно, короткими очередями, и не столько даже стараясь поразить, сколько не дать высунуться из-за бульдозера. А двое других, ну или трое, если промазал я вторым выстрелом, сейчас будут обходить, чтобы уж точно никуда я не делся. Система проверенная, почти безотказная. Да только, ребята, не один я здесь. Вам, правда, знать это совсем не обязательно, а пока я вас буду немного дразнить, чтобы вы никуда не отвлекались. Два три неприцельных выстрела, снова в укрытие, а на ржавом ноже бульдозера с лязгом разбиваются пули, на размокших кусках опалубки появляется цепочка отверстий, злобно высвистывают рикошеты. Стреляйте, сволочи, вот он я, высунулся немного, спрятался. И те стреляют. Точно, с двух стволов бьют, надеясь зацепить пулей. И всё внимание, похоже, на меня. Ну, вот и хорошо. Потому что «свободовец», умело прячась за строительными бытовками и остовами грузовиков, начал подкрадываться к заброшенной стройке.
Фельдшер, успевший незаметно подобраться на точный выстрел, ужалил короткой очередью, и я, выглянув, увидел, как вываливается из окна тело в камуфлированном комбинезоне.
И всё.
Выстрелы стихли. И только издалека послышался короткий, словно оборванный крик ужаса, после чего наступила тишина. Я осторожно высунулся из укрытия, ходя делать этого, конечно, не следовало бы. Хитрый, опытный мародёр может иногда затаиться даже на несколько часов, прикинуться мёртвым, спрятаться… когда Гвоздя брали, Сионист рассказывал, что в такой же примерно стройке полчаса лазали — нет бандюги. Случайно один сталкер заметил, как в воде подвала слегка шевельнулась трубка пластмассовая, в которой проводку в квартиры прокладывают. А дело в январе было… Зону хоть и не замораживает по зиме, но холодно было тогда, слякотно. Кто же мог подумать, что Гвоздь в подвал нырнёт, в гнилую воду, и будет через трубку дышать, ожидая, пока сталкеры уйдут. Выволокли его, и перед тем, как расстрелять, узнали, что он два года вольных бродяг по местным тропинкам бил и в случае облавы в воде отсиживался. В лицо им смеялся, сволочь, когда к стене ставили…
Фельдшер, как ни махал я ему, чтоб спрятался, всё-таки полез в окно первого этажа, после чего просто вышел, уже не скрываясь и забросив автомат на плечо.
— Там все готовы… Фреон, глянь, какая тут фигня интересная приключилась. За нас половину работёнки кто-то сделал.
«Свободовец» поманил меня рукой, после чего молча показал на три тела.
Всё было понятно. Точнее, почти всё. А если ещё точнее, то ничего я не понял.
Видно, что и между собой не особенно ладили шакалы. По крайней мере двое тех, что посланы были меня с флангов брать, пока их дружки держали «одинокого» сталкера, решили, видимо, шкурой понапрасну не рисковать. Не в обход они двинулись, а спрятались совсем рядом со стройкой, дожидаясь, в чью пользу расклад повернётся. Понятна их логика была вполне — на двоих добычи явно больше достанется, чем на четверых. А там уж как повезёт: или своих же дружков пристукнуть, если те снимут всё-таки сталкера, или же сталкера завалить после перестрелки. Одного, правда, не рассчитали — что сзади подойдёт к ним кто-то и размозжит головы так, что осколки черепов уйдут глубоко в глину. Кто-то, оставляющий на грязи следы босой женской стопы.
Третий, тот, наверное, кто решил убежать после выстрелов Фельдшера, и наверняка тот же, кто успел закричать от ужаса, был убит таким же могучим ударом, но уже не в голову — глубокая вмятина в спине показывала, что позвоночник и рёбра были раздроблены на мелкие осколки. Потому, наверное, заорал мародёр, что успел он увидеть своего убийцу, и побежал, от ужаса даже не попытавшись стрелять, от чего удар и пришёлся в спину. И — те же следы, что и в двенадцатой лаборатории. И снова — никого поблизости, кто бы мог их оставить.
— Ты что-нибудь понимаешь? — просто спросил Фельдшер, мотнув головой в сторону следов и погибших мародёров.
— Нет, — честно признался я.
— Тут был глюк, — уверенно заявил Ересь. — Тот же самый, что и в тех подвалах.
— О, нарисовался… — Я оглянулся к подошедшему Философу. — Ты где во время боя был?
— Не, ну ты, сталкерок, в реале отжигаешь, — Ересь сложил пальцы «пистолетиком». — По-твоему, я, как последний укурок, должен был кричать «пиф-паф» и «эй, чувак, я в тебя попал и ты, типа, убит»? Кто, блин, мою пушку Фельдшеру подарил?
— Прав Философ. Ну, выбирай себе оружие… — кивнул «свободовец».
Ересь, к моему удивлению, просто подошёл к одному из трупов и поднял АКСУ.
— Ты чего? Есть же нормальные вёсла, вон, «калаш» семьдесят четвёртый, полноценный. А этот коротыш так себе…
— Я с этой пушкой лучше знаком, — буркнул Философ. — Да и легче она, чем твой автомат, а если вблизи засандалить, то не хуже ваших стволов порвёт. Знаем.
— Как хошь. И вообще, откуда знаешь по поводу глюка? — спросил я.
— Ну, не знаю. Чувствую… — Ересь сделал неопределённое движение рукой. — Похоже на то, как там было.
Мы поднялись на третий этаж. Возле трупа того длинного и худого мародёра, которого я застрелил первым, Фельдшер надолго задержался.
— Помнишь, сталкер, ты говорил по поводу Кантаря. Что, может, и доведётся пересечься на узкой тропинке. Как в воду глядел, однако. Ну, вот он. Да уж… а когда-то из одного котелка питались, братками друг другу были. Вот уж не чаял я тебя, Кантарь, тут увидеть. Был ты гниловатым мэном, но что вот таким шакалом станешь, не ожидал.
«Свободовец» подошёл к СВД, поднял винтовку, осмотрел, хмыкнул.
— Ты подумай… и ствол наш. «Свободовский», вон клеймо «киселём» на коробке вытравлено, чтоб, значит, уже не спилить. Вот ведь гадёныш… из честного ствола такую мерзость творил.
— Тут был ещё один. С ним вместе. — Я запоздало вспомнил то белое пятно лица в оконном проёме, по которому стрелял. И вроде даже попал… хотя то-то и оно, что вроде.
— Пойдём, глянем. — «Фримен» осторожно пошёл по коридору к тому самому окну. — Ты, мужик, в него попал. И надо сказать, попал реально.
Бетонные плиты были почти сплошь залиты кровью. Цепочка частых алых пятен уходила дальше, заворачивая в одну из комнат. Фельдшер приложил палец к губам, но я и так шёл тихо, чтобы услышать частый влажный хрип и бульканье.
Сидящий в углу мародёр доживал свои последние минуты. Пуля попала ему в переносицу и вышла за ухом, в ране от дыхания бурлила и брызгала кровь. То, что я принял за хрип, было на самом деле слабым гортанным кашлем, и с каждым выдохом бандит выплёвывал на комбинезон немного алых брызг. Оружия у него с собой не было, да и вряд ли он смог бы его поднять. Один глаз мародёра налился красным и закатился, но другой смотрел на нас с осознанной, лютой ненавистью.
— А… Банкир. И ты с ними был, да? — без злости в голосе, почти печально проговорил Фельдшер, присаживаясь рядом с ним на корточки. — Вот уж не думал, что ты, сволочь, «Свободу» бросишь, чтоб к Кантарю прибиться. Держи вот, напоследок.
«Свободовец» поднялся и дал от бедра короткую очередь. После чего обернулся и молча прошёл мимо меня. Лицо Фельдшера было страшным. Скорбь на нём мешалась с отвращением и непониманием.
— Ты чего, друг?
— Кантарь всегда был мразью… но Банкир? Мы ведь с ним почти друзья были. Нормальный он был чувак, можешь мне поверить.
— Вот что, Фельдшер… нет здесь, в Зоне, нормальных людей, пора бы уже это понять. Все зверями становятся. Этот твой нормальный чувак, как ты говоришь, глотки тем солдатикам резал. Может, и не сам, но рядом точно стоял, а это одно и то же.
«Свободовец» отвернулся. И надо было бы мне замолчать, по своему обыкновению не выпустить мысли наружу, но, как говорит Лихо, попёрла вдруг «дурная масть», завёлся я не на шутку:
— Ты нормальный? Мне про жизнь человеческую заливал, мол, отнять легко, и ты, типа врач. Однако и глазом не сморгнул, как того, из окна, очередью снял и своего бывшего приятеля добил. Вот скажи мне, ты нормальный после этого?
Фельдшер снова не ответил.
— Да здесь все волки, в этой Зоне. Все мрази со знаком качества. Как и везде… ты своей группировкой тут хвастаешься, мол, братья, свобода, равенство, и вы, типа, классные до невозможности. Кому ты баки забиваешь? Любой дурак тут знает, что воюете вы с «Долгом» не за идеи, а за хабаристые места, и давно вы не свободные, а с потрохами проданные вашим спонсорам на Большой земле. И на нашивке твоей не «воля» нужно написать, а «жизнь за бабло». Что, не так?
