Виталий Каплан - Корпус
«Одного не учли, — устало усмехнулся своим мыслям Сергей, — не истерик я. Уж извините, ребята, что так вышло. Полетели в одно место ваши расчеты. Если и в самом деле Сергею Латунину пора сыграть в ящик, то и нечего дергаться. Значит, так надо. Пять минут — и все кончится. Мир исчезнет. Чернота и пустота. И никогда уже будет желтого солнца и присыпанной утренней изморозью осенней травы, по которой стелется сизый дымок костра… Не будет ни ночного неба, ни человеческих лиц. И Костика не будет. Как он там? Только бы смог перейти границу, только бы… Я знаю, конечно, это почти немыслимое дело. Границы — они всюду на замке. Что там, что здесь. Но Костику все равно удастся! Наперекосяк пойдут ваши расчеты, господа Благодетели! Ох, как бы мне хотелось до вас добраться, взять за горло, если оно, конечно, у вас имеется… Жаль, это невозможно. По сравнению с вами я — мелочь рыбья. Так, вроде бы, говорил Сумматор. Но Костик отсюда уйдет, вам его не остановить, твари, не от вас это теперь зависит. Благодетели хреновы!
Ладно, чья бы корова мычала. Я тоже мерзавец, я покалечил жизнь Ленке, может, потому и Костик оказался у вас в лапах, может, все не случайно — тянется моя старая вина, как нитка за иголкой. Как же обгадил я свою душу! Дерьмо тянется к дерьму, потому и купился на приманку. Еще бы, вы по дерьму специалисты. А как вы за меня уцепились! Еще бы, ценный кадр заимели. „Нестандартное мышление… Надежный и сильный… Способный быстро обучаться…“ Такие песни, кажется, пел дедушка Сумматор? Как же быстро вы поверили, что я ваш. А я не ваш… Я сам не знаю чей, но не ваш. И все же работал на вас. Сколько Групп через меня прошло! Сколько пацаньих душ изломал! Сколько Десантников подготовил! И только сейчас я, старый козел, спрашиваю: против кого десант? Я до сих пор не знаю, кто вы, откуда и зачем пришли, но одно я вижу без очков — вы не люди. Вы нелюди. И я чуть было не стал таким же. Да, не стал. Но загубленных детишек не вернешь. И это на мне висит. С этим грузом я уйду во тьму. Вот уж действительно, „кто соблазнит одного из малых сих…“ Да, я никогда не верил во всякую там мистику, считал себя рационалистом до мозга костей, но если все же есть Он, в руках кого все нити, я не знаю, как его назвать, да и не важно, но я прошу об одном. Не надо мне света, не надо покоя, да и смешно было бы претендовать. Я готов принять любую судьбу, но дай мне сначала исправить то, что я натворил. Я понимаю, все исправить невозможно, но хоть что-нибудь… У меня же есть еще силы, есть ум, есть душа, поганая, конечно, но все-таки. Если она не годится Тебе такая, очисти, выжги из нее дрянь, это, наверное, будет больно и страшно, но я вытерплю. Но, Господи, дай мне возможность исправить мои дела. Помоги мне раздавить Благодетелей. Ты ведь знаешь, кто они такие и как с ними драться, так сделай меня Своим оружием. На что мне еще остается надеяться, кроме как на Тебя? А вдруг Ты и в самом деле есть, вдруг это по правде? Мне осталось жить пару минут, вот я могу, вытянув руку, дотронуться до стены, ощупать холодную сталь. Сейчас не время для шуток, поверь, я говорю всерьез, мне больше ничего уже не светит. А если я ни на что не годен — ладно, сотри меня в пыль, делай со мной все, что хочешь, я на все согласен, но помоги моему сыну! Выведи его из этой гнусной ямы! Хотя, конечно, Ты уже помогаешь, кто, кроме Тебя, мог послать Белого? Да и Город… Может, Город — это и есть Ты?
Так помоги же Костику! Я-то виноват перед ним. Дважды виноват. Я дал ему жизнь — и тут же бросил, отказался от него. Конечно, я не знал, что он родился, но мог узнать, если бы захотел. Но я боялся… И кто знает, чего я боялся? Наверное, потерять спокойствие. А потом, уже здесь, я ломал его душу, вытягивал из нее жизнь и каплю за каплей вливал мертвечину. Ведь я же убивал его! Вот если бы Ты сотворил чудо, взял бы меня, перенес в Натуральный Мир и поставил перед Костиком — что тогда? Я не смог бы посмотреть ему в глаза. И уж, конечно, не смог бы признаться, что я — отец. Потому что какой же я, к свиньям, отец? Я понимаю, Ты можешь меня, наверное, простить, Твоя доброта, говорят, беспредельна. Да меня бы и Костик, может быть, простил, узнай он правду. Он же на самом деле добрый, хоть мы тут и лепили из него хищного зверя. Да только я сам себя никогда не прощу. И вообще, не меня спасай, а его. А мне помоги лишь исправить мое зло. И все. Я больше ничего не хочу и ничего не прошу…»
Стальная стена мягко, почти нежно коснулась его груди. Ладно, давите, сволочи, — он вдруг обнаружил, что пытается ее оттолкнуть. Глупо. Чисто животная реакция. Инстинкт. Душа делает свое, а тело свое. Но что же будет дальше?!
…Сперва замерло дыхание, потом острая боль затопила грудную клетку. Господи, неужели будет так больно?! Но все равно это надо вытерпеть. Надо! Ни звука они не получат.
Боль вливалась во все тело, в каждую клеточку, в каждый нерв, жгла точно расплавленной сталью, и этому ужасу не было конца, и время, казалось, перестало струиться, замерло, мир вокруг него расплылся и исчез, вместо мира осталась лишь плотная упругая темнота. Она выгибалась во все стороны, она трещала, точно ее раздирали чьи-то безжалостные пальцы, и вот — лопнула!
Но куда?! Зачем темноту скручивают в огромную спираль? Нет, это, оказывается, не спираль, а бесконечно длинный туннель, и его, словно прозрачную пылинку, несет куда-то ввысь бешеный ветер, безумная неодолимая сила, и нельзя ни пошевелиться, ни вскрикнуть.
И все-таки он каким-то звериным, отчаянным рывком обернулся. Там, у светящегося белым пятнышком входа в туннель, что-то бесформенное валялось на стальном полу. И Сергей вдруг понял, что это месиво — ни что иное, как он сам. Это — он. Он — там. И в то же время здесь, летит по туннелю в потоке холодного ветра.
Но уже не было ни боли, ни стальных стен камеры, да и черный туннель куда-то пропал. А была — лестница.
Сергей поднимался по крутым, истертым миллионами ног ступеням. Ничего, кроме ступеней, не существовало. Ни потолка, ни стен, лишь серый камень внизу.
Лестница казалась бесконечной, но Сергей почему-то знал, что это иллюзия, что конец есть, и близок. Чья-то спокойная уверенная воля вела его вверх, и с каждой секундой становилось все светлее. Свет лился непонятно откуда, но Сергей об этом не думал. Он чувствовал, как рождается в нем сила, неизвестная, немыслимая ранее сила.
А потом вдруг лестница кончилась. Кончилась самой обычной площадкой — точь-в-точь такой же, как и шестнадцать лет назад, в Ленкиной пятиэтажке.
Он растерянно стоял перед единственной дверью, самой что ни на есть привычной, земной. И не знал, что делать дальше.
Дальше был Голос:
— Ну, здравствуй. Ты все-таки пришел. Поздновато, правда, но сумел все-таки, прорвался. Теперь иди вперед. Ты ведь знаешь, что должен сделать.
— Знаю, — ответил Сергей, оправляя непонятно откуда на нем взявшийся белый комбинезон. Тот был малость великоват, но лишь самую малость. Значит, вот так… Кто бы мог предположить?! Белый… Вот и открылась его тайна. Он ждал чего угодно, но не этого. Выходит, время все-таки обратимо? Ладно. Значит, так и должно быть.
— Да, я знаю, — повторил Сергей. — Значит, все было не зря.
Он распахнул дверь и шагнул вперед.
9
Они сидели, привалившись к огромной сосне. Здоровенный ствол, руками не обхватишь, блестел на солнце горячими рыжими капельками смолы, от ее запаха у Кости слегка кружилась голова.
Все вокруг тонуло в жаркой, душной тишине. И звон кузнечиков в густой траве лишь усиливал эту тишину. И только иногда где-то у них над головами подавала голос невидимая птица.
— Я, кажется, помню эти места, — задумчиво протянул Костя. — Тут недалеко деревня есть, Захаровка, мы там с мамой отдыхали у ее подруги, тети Наташи. Я тогда еще маленьким был, в третий класс перешел. Или это я путаю?
— Нет, Костик, — не спеша отозвался Белый, — ничего не путаешь. Вы с мамой действительно были здесь. Просто к тебе возвращается память. Причем со скоростью крейсерского звездолета.
— Значит, уже все?
— Значит, — неожиданно весело произнес Белый. — Ты вырвался, ты в Реальности, и Корпусу до тебя уже не дотянуться. Они имеют власть лишь по ту сторону Границы.
— Вы хотите сказать, по ту сторону реки? — уточнил Костя.
Белый некоторое время молчал, глядя в бледно-голубое, выцветшее от жара небо.
— Причем тут река, да, кстати, и пещера? Это лишь одна из моделей перехода. Все могло бы выглядеть иначе. Брел бы ты, к примеру, по дремучей тайге без ружья, без компаса, вместо крыс гонялись бы за тобой волки. Или безводная пустыня, змеи… Граница-то она граница, да только особого рода. Чтобы ее перейти, вовсе необязательно двигаться. Можно стоять на месте — и все же мгновенно ее пересечь.
— Значит, получается, я смог бы вернуться сюда прямо из Корпуса? — он удивленно посмотрел на Белого. Тот молчал, чему-то улыбаясь.
