Василий Баранов - Флибустьерское синее море
Подъехала машина, из нее вышел Гриша и пошел к ним.
— Привет, Данька. — А сам смотрит на капитана.
— Привет. А это мой отец, знакомься.
— Капитан Свен? — Спросил Гриша.
— Капитан Свен. — Представился Александр. Они пожали друг другу руки.
— Я представлял вас не таким, — смущенно сказал Гриша.
— А каким ты меня представлял? Наверно, думал увидеть Джона Сильвера?
— Нет, я думал, что вы другой. Не такой обыкновенный. — В самом деле, так просто в этом человеке не признаешь морского разбойника.
— Каким я могу быть, ведь я отсюда родом. Такой же, как вы, только старше, — усмехнулся, — обыкновенный пират. Разбойник, чьи руки по локоть в крови, а глаза отливают цветом золота чужих сундуков.
— Нет, какой вы пират. Вовсе не похожи. Садитесь, поедем.
Они сели в машину. Внедорожник тронулся с места.
— Куда едем? — Спросил Гриша у Свена.
— Все равно. Я хотел город посмотреть. Я его забыл. Придется знакомиться заново. — Сказал Свен.
Они выехали с Тракторной улицы, свернули, проехали мимо троллейбусной остановки. Сейчас для Дани эта Тракторная улица и остановка светились иным светом. Он ехал здесь рядом с отцом в одной машине. Парни сидели на переднем сиденье, а капитан сзади. Свен смотрел на эти улицы сквозь окно автомобиля. Идут люди, торопятся по своим делам. Он был когда-то одним из них, таким же, как они. А сейчас он смотрел на них через стекло, и не только стекло отделяло его от этих людей. А время, жизнь. Он был для них чужим, чужим и ненужным. Они, наверно, и не заметили бы его в этой суете. Чужой, совсем чужой.
— Да, — сказал Свен, — здесь много изменилось. Вроде все помню, все знакомое и совсем другое. Я понимаю, что за это время что-то должно было измениться. Но такие перемены. Впечатление такое, словно я попал в свой сон. Сон тяжело больного, лежащего в бреду.
Данька повернулся к отцу.
— Папа, что не надо было. Я поступил не правильно?
— Нет, Дэн, ты сделал все правильно. Я должен проститься с этим сном. Что бы он не приходил ко мне темными ночами, не мучил меня. Что бы я избавился от него. Я приехал попрощаться с ним.
Гриша ехал медленно. Он всегда ездил неторопливо, соблюдал правила движения. Боялся, что отец навсегда лишит его возможности садиться за руль. Свен разглядывал улицы.
— О, этого не было, — говорил он, — я этого не помню. А это новая церковь?
— Да, новая. На этом месте когда-то была церковь. Потом ее снесли, а сейчас отстроили заново.
— Красиво. Жаль только, что не все можно восстановить.
— Парни, смотрите, какой высокий дом. В то время, когда я жил, таких не строили.
Жил, жил, жил, билось одно слово в голове Даньки.
— Папа, ты и сейчас…
— Нет, Даня, жил, — грустно сказал капитан.
Они ехали дальше. Проехали мимо городской администрации. Два. Три десятка людей митинговали. О чем-то говорил оратор. Свен усмехнулся.
— Вот она, демократия в действии. У нас на острове никакой демократии нет. Так, Дэн? У нас монархия. У нас губернатор.
— Да, Гриша, — подтвердил Данька, — у нас подобных вещей не бывает. Что бы кто-то стоял, митинговал. У нас с этим сурово. Как на корабле, капитан приказал, все должны выполнять.
— У нас единовластие, — подтвердил Свен.
— Но ты с другими капитанами совет держишь. И с нами, с Колином, с Брином.
— Это игра в демократию. У Вождя народов был Верховный Совет, он слушал, а поступал по- своему.
Мимо на большой скорости промчалась машина.
— Вот лихач, — заметил Гришка.
Лихача занесло на скользком асфальте, машину понесло и она врезалась в другую.
— Догонял, ездить надо нормально.
— Ты у нас, Гриша, хорошо водишь. Скорость не превышаешь.
— Если отец узнает, он машину отберет. Если я так врежусь, отец меня на всю жизнь прав лишит.
— У тебя, Гриша, отец строгий?
— Отец, как отец. Шалить не позволяет.
Рядом прогремел трамвай.
— Господи, я забыл о трамваях. Как я оторвался от жизни. Не помню трамваев, не помню. Что может быть так много машин. Отвык от многолюдных улиц. Это совсем другой мир. Парни, а это станция метро?
— Да, пап.
— А сколько станций построили за это время?
— Станции три. Нет, четыре.
— Да, — сказал капитан, — прошло четыре станции подземки моей жизни.
— Четыре станции подземки жизни, — подумалось Дане, — боже, подземка жизни.
Они ехали дальше, и вдруг капитан почти закричал:
— Фонтан, фонтан! Гриша, остановись где-нибудь здесь.
— Сейчас припаркуюсь.
Фонтан зимой. Фонтан, конечно, не работал. Они остановились. Небольшая площадь, в центре которой разместился старый фонтан. Посреди улиц. К фонтану вели лучи дорожек. Можно было подойти к нему с разных сторон. Они вышли из машины. Свен пошел вначале по улице, словно на ощупь, подошел к одному из лучей дорожки. Шел по ней медленно, а парни шли чуть сзади. Свен шел осторожно, словно боясь оступиться. Останавливался. И вновь двигался вперед. Остановился, развернулся. Снова повернулся к фонтану и так же медленно дошел до него. Стоял возле чаши фонтана, заполненного снегом. Стоит и молчит. Закрыл глаза, слушая шум водяных струй. И чудится шелест листвы. Стоит долго, мучительно долго. Рукой очистил от снега край каменной чаши фонтана, погладил гранит, покачал головой, достал из кармана золотую монету, сделал углубление в снегу, положил туда монету и присыпал снегом. Еще постоял.
Гришка удивился:
— Зачем?
Данька то же не мог понять. Капитан, видимо, почувствовал это недоумение. Не оборачиваясь, сказал:
— Это я на память, что бы вернуться когда-нибудь сюда. Теперь можно идти.
Капитан медленно уходил от фонтана. Мучительно медленно. Задержался и прошептал:
— Не оборачивайся, только не оборачивайся. — Просил Свен, словно твердил заклинание.
— Папа, что с тобой?
— Нельзя оглядываться. — Как в бреду повторил Свен.
— Папа, почему нельзя огладываться?
— После того, как попрощаешься с могилой, надо идти и не оглядываться, чтобы не тосковать.
— Какой могилой, пап? — Данька так и не видит здесь могил.
— С могилой моей памяти. У нас здесь было первое свидание с Машей.
— Папа! — Данька обнял отца так, как ему помнилось, когда он был маленьким. Они сидели на диване, отец читал ему книжку. Даня держал в руках плюшевого мишку. Отец обнимал сына за плечи рукой.
— Папа, ты все еще любишь ее? — Какой же он болван, не подумал, что отцу будет тяжело встретиться с мамой. И ей тоже. Я так люблю вас обоих, и просто хотел увидеть вас вместе. Какой я эгоист.
Капитан тяжело выдохнул воздух из легких, и в этом вздохе было все, был ответ. Гришка подумал. Как тяжело сейчас этому человеку, этому сильному отважному пирату. И такому слабому. Капитан повернул голову к сыну и сказал:
— Матросы не плачут, Дэн. — Папа, папа, но сердце твое плачет слезами невидимыми миру.
— Да, папа…. Матросы не плачут.
Капитан словно очнулся и пошел уверенной походкой к машине. Они сели во внедорожник.
— Ну, что, куда теперь, парни? — Спросил Свен.
— В какой-нибудь торговый центр, — предложил Дэн. — Торговые центры — это выставка, ветрина любого города.
— Поехали.
Они остановились возле одного из таких торговых центров.
— О, — сказал Гриша, — территория мужского шопинга.
— Я этим видом спорта не очень увлекаюсь, — покаялся капитан. Но можно посмотреть.
Они зашли внутрь, долго бродили по бутикам. Капитан разглядывал безделушки, улыбался. Ходил от одного прилавка к другому. Но так ничего и не выбрал.
— Пап, может, ты что-нибудь купишь? У меня деньги есть. Какой сувенир на память.
— Даня, я не хочу. Не хочу потом натыкаться взглядом на свои воспоминания. Иногда лучше забыть или, по крайней мере, делать вид, что ты забыл прошлое. Думаю, хватит бродить здесь. У меня уж голова пошла кругом от всего этого.
Они вышли на улицу.
— Куда теперь меня поведете, ребята? — Капитан немного теряется в этом таком родном и чужом городе.
— А если пойти в кафе. Я знаю тут недалеко очень хорошее кафе. Можно взять мороженое. — Предложил Гриша.
— Мороженое, — оживился Свен, — я забыл о нем. Это будет здорово. Идемте. Давайте быстрее.
Они зашли в кафе. Устроились за столиком. Тихо играла музыка. Они сделали заказ. Капитан положил первую ложечку мороженого в рот. Прикрыл глаза и почти простонал: сказочно. Необыкновенно сказочно. Волшебная сказка. А у вас она может быть каждый день.
— Капитан, — спросил Гриша, — а как это быть капитаном на пиратском судне?
— Это, — Свен сделал нарочито грозный вид, — когда тебя все боятся. Ты — гроза морей. На палубу выходишь, а матросы трепещут.
— Батя, — вмешался Данька, — мы не трепещем. Мы тебя уважаем.
— Как! Вы меня не боитесь?
