Василий Баранов - Флибустьерское синее море
— Ладно, — отмахивался Данька.
— А дом на кого оставили?
— У меня есть кому заняться домом. Леон, мой бывший матрос, Жанетта, кухарка. Они присмотрят. Жаннетта души не чает в этом паршивце. Любит его. Раскармливает. Скоро в дверь не пройдет. Под ним рей гнется. Еще Хуан, испанский мальчишка. Он не морской человек. Ему земля больше подходит. Сейчас в моем доме живет Брайан. Наш корабельный плотник. И друг Дэна.
В этот момент Мария входила в комнату.
— Брайан? Это тот паршивец, тот изувер, который твоего сына ножом ковырял, вытаскивал пулю, а потом иголкой зашивал. А ты где был? Ты — отец. Куда смотрел?
— Маша, — начал оправдываться Александр, — в море это было. Там скорую помощь не вызовешь. Вертолетов нет. И как быть?
— Хоть как! Ты отец, — сердилась Мария.
— Маша, успокойся, — вмешался Аркадий, — он и так сделал все, что мог. Радоваться надо. Даня то там, то тут. И с тобой и с отцом. Здесь мы за ним приглядим, а там отец. И, надо будет, по отцовски там приструнит его.
— Да я уже большой мальчик, — смеялся Данька. — У Свена другие методы воспитания. Хуана собирался сжечь. Меня обещал повесить.
— Сын, кто старое помянет, тому глаз вон.
— Вот и глаз обещает вырвать. Я не сержусь, папа. Все было правильно.
— Пойдемте. Я вас покормлю, — Мария прервала их шуточки.
Позже Свену постелили диван в зале. Капитан лег. Закинул руки за голову, долго смотрел в потолок, глядел в окно, где на улице горели фонари. Он дома. Наконец. Дома. Скрипнула половица. Этот пол помнил шаги своего хозяина. Звякнула посуда в шкафу. Вздохнуло кресло. Они переговаривались, обменивались воспоминаньями о своем хозяине. О нынешнем капитане Свене. Обсуждали, как он изменился. На улице Тракторной тихая спокойная ночь.
Часть 13
— Данька! Саша! Мы ушли. — Послышался из коридора голос Марии Петровны. — Я тут одежду достал для Саши, в коробке.
Хлопнула входная дверь, Мария и Аркадий ушли на работу.
Данька встал, окликнул отца.
— Папа! Папа. Капитан Свен, вставать будешь?
— Да, Даня, сейчас встаю. — Капитан поднялся, осмотрел комнату. Все здесь такое родное и такое чужое. Он знает здесь каждую вещь, и словно видит все это впервые. Свен подошел к окну, выглянул на улицу. С неба падали редкие хлопья снега. Тишина за окном.
Белый снег за окном.
Кружева снегопада.
Лишь о чем-то былом
Вспоминать мне не надо.
Здесь чужая страна,
Здесь деревья чужие
Эти ночи без сна,
Их глазницы пустые.
Снег скрипит под ногой,
Год уходит за годом.
И уже далеко за спиной,
Та страна, из которой я родом.
— Грустишь, папа? — Спросил Данька
— Вовсе нет.
Тут за окном громко прокричала ворона.
— Каркнул ворон, невермор. — Проговорил капитан.
Эти слова отдались болезненным колоколом в груди Даньки. Он вспомнил о другом колоколе, не том, что звучал сейчас в его груди. Он вспомнил Жаннетту, ее слова. Только колокол тогда звучал не так, не радостно, а как-то глухо, словно из-под воды. Я была молода и не поняла, не поняла… А потом я ждала его. А он больше не вернулся. Она вспоминала своего мужа, ушедшего в море и не вернувшегося назад.
— Папа, завтракать будешь?
— Подожди, я осмотрюсь, умоюсь.
— Ладно, давай.
В сердце капитана звучали строки.
Там я помню весна,
Воробьи пьют из лужи
И стоит у окна
Та, которой я нужен.
Ворочусь я домой,
Разорвав цепи боли,
Обретая покой,
Стану пленником воли.
На вершине горы
Я закат встречу жизни.
Свет угасшей зари,
И печаль моей тризны.
Я еще не прошел
Все дороги мирские
И с богами за стол
Пусть садятся другие
Пусть они подождут:
Торопиться не буду.
У меня долгий путь,
Я блуждаю по кругу.
Свен прошел по комнате, прикоснулся рукой к посудному шкафу, то ли проверяя на месте ли он, то ли здороваясь с ним. Подошел к большому обеденному столу. Оперся на него руками. Здесь, вот здесь, он когда-то сидел, а рядом она. Вокруг веселые шумные друзья. Друзья, которых он почти не помнит, которые забыли его. Потом капитан подошел к неуклюжему пузатому телевизору. Положил на него сверху ладони. Снова здоровался. Повернулся к креслу. Подошел к нему. Он здоровался с этими вещами. Погладил спинку кресла, похлопал ее. Пошел к двери в свою комнату, остановился.
Замер возле закрытой двери. Там был его рабочий стол. Там столько времени провел он рядом с ней, со своей женой. Но сейчас он не решился открыть эту дверь. Он просто стоял. Стоял долго. Повернулся и пошел к комнате сына. Переступил порог. Постоял, оглядывая комнату.
— А у тебя тут очень неплохо. Мило.
— Мне самому нравится, папа.
Свен прошел к постели, присел на нее, провел по подушке ладонью, словно гладил. Сидел и молчал. Потом взял с тумбочки плюшевого мишку, подержал его, прижал к своему лбу. Тихо что-то шептал этой игрушке. Посадил его обратно на тумбочку. Провел рукой по его голове и пальцем коснулся носика-пуговки. Встал и вышел из комнаты.
Зашел в ванную, встал перед зеркалом, вглядываясь в свое отражение. Он смотрел на самого себя и не узнавал. Там, в этой стеклянной поверхности, он не находил себя. Открыл воду, еще раз посмотрел на свое отражение. В уголках его глаз что-то предательски блеснуло. Свен набрал в ладони воды и плеснул в лицо. Водопад влаги с его ладоней смыл чуть намечавшиеся ручейки горечи.
Заходя на кухню, встал, как обычно на пороге, оперся рукой на косяк.
— Папа, давай, садись. — Сказал Данька, — Мать кашу сварила. Будешь?
— Конечно, Даня, буду. — Свен прошел, сел за стол, и они начали завтрак.
— Папа, тебе грустно, да? Ты расстроен?
— Нет, сынок, не расстроен. Вовсе нет. Может быть, немного, но не до такой степени, парень Чердачная балка — это для дураков, а веревка и рея на испанском корабле — это для неудачников. Я не из них. Так что ты не беспокойся.
— Пап, мы сейчас позавтракаем и куда направимся?
— Не знаю, Даня. Я как-то отвык от этого мира. Решай ты, на правах хозяина. Можно просто пройтись по городу, посмотреть, как он изменился.
— Я сейчас позвоню Гришке. Это мой друг. Я тебе о нем рассказывал. Если отец оставил ему машину, мы проедем по городу. Так мы больше увидим, да и ходить пешком по городу как-то стремно.
— Я согласен. Идея хорошая. — Как хотелось ему пойти на свидание с этим городом, со своей жизнью.
Данька набрал номер друга.
— Гриша, это ты? — Хорошо бы Гриша был свободен, вдруг родители его запрягли.
— Я, а кто еще? — Откликнулся друг и проворчал еще что-то невнятное в трубку.
— Гриша, выручить сможешь? Ты чем занят? — ну, кажи свое…
— Ничем. — Молодец, этих слов я и ждал от тебя.
— Тебе отец машину оставил? — Еще один важный вопрос.
— Оставил. Ключи на столе валяются.
— А ты можешь нас покатать? — Кажется, все складывается удачно.
— Могу. А куда ехать? — Ему было без разницы, но интересно.
— Просто по городу.
— Могу. А кого, нас? — Чего там задумал Даня.
— Гриша, — сказал Данька, — У меня отец приехал.
— Отец? — Не понял вначале Гришка, — Это твой родной отец? Так бы и говорил сразу. Я сейчас прилечу. Выходите.
— Это капитан Свен. — Уточнил Данька.
— Сам капитан Свен! — Не всякий раз удается встретиться с настоящим пиратом. Это круто. — Я уже выезжаю. Мчусь!
— Одеваемся, спускаемся вниз. Сейчас Гришка подъедет. — Сообщил Данька отцу.
Они оделись и вышли на заснеженную улицу. Морозный воздух, кругом белизна. На ветках деревьев снег. Эти деревья сейчас походили на цветущую вишню. На утоптанной дорожке прыгают голуби и воробьи. Собирают крошки. Рыжий хитрый кот заметил их. Крадется. Прижав брюхо к утоптанному снегу. Напряженный хвост, уши торчком. Кот подкрался. Замер на минуту. Бросился на добычу. Птицы вспорхнули вверх. Кот замер, почувствовал, что за ним наблюдают люди, посмотрел в их сторону, вздернул гордо голову вверх, всем своим видом показывая, что он вовсе не хотел ловить этих птиц. Они ему не нужны. Он только хотел их прогнать. Кот стрехнул с лапки снег и пошел дальше по своим очень важным кошачьим делам.
Подъехала машина, из нее вышел Гриша и пошел к ним.
