Вадим Проскурин - Война индюка
— Дык, — согласился Вокер.
— Вокер, от лица верховного командования объявляю благодарность всему личному составу, — сказал Джозеф. — Эйри, Торнтон, когда меня увидите, постарайтесь не смеяться, я тут сейчас через мертвяков перелезать буду, испачкаюсь в кровище, вид будет неуставной.
— Да мы тут все неуставные, — отозвалась рация. — Как палачи на чемпионате.
Джозеф мысленно воззвал к богам и стал преодолевать завал из мертвых тел. Поскользнулся, упал мордой на чьи-то выпущенные кишки, стал плеваться и материться. Потом полез дальше. В какой-то момент в голове главнокомандующего мелькнула несвоевременная мысль: а не забыл ли он закрыть люк истребителя? Джозеф отогнал эту мысль — сейчас надо планировать и осуществлять финальный добивающий удар, а не отвлекаться на всякую ерунду.
ГЛАВА ШЕСТАЯ. Отчаянный рейд королевы
Чтобы добраться до вражеского истребителя, Анжеле нужно было пробежать полкилометра по открытому пространству. Она знала, что это будет нелегко, не такая она молодая, чтобы бегать, как лошадь или коза, ее дело — головой думать, а не ногами бегать. Но она не предполагала, что это будет настолько мучительно.
Обычно эльфы ходят босиком. Они знают, что такое обувь, на некоторых плантациях земледельцам положены лапти, а охотники за удачей, когда уходят из благословенных лесов в поганые пустоши, надевают на ноги специальные кожаные сапоги, которые шьют особые мастера-сапожники из особо выделанной мокричьей шкуры. Но в родном лесу эльфы обуви не носят. Все комнаты и коридоры в эльфийских лесах покрыты мягкой землей, из которой специально обученные псевдомуравьи удаляют все камешки и палочки, способные создать малейшее неудобство, не говоря уж о том, чтобы наколоть пятку. А общественные помещения и магистральные коридоры каждые сто дней обрабатываются особым артефактом, заставляющим тонкие ветки укладываться вплотную одна к другой и образовывать ровную мелкоскладчатую поверхность, на которой не то что наколоться, но и споткнуться невозможно. Только последний дурак станет обматывать ноги вонючими портянками, когда можно ходить босиком и не испытывать неудобств.
Но выжженную пустошь, сотворенную петаджоульным взрывом, псевдомуравьи не обрабатывали. Головни, угольки и обожженные сучки, во множестве порожденные взрывом, уже успели остыть, но мягче от этого не стали.
Когда Анжела выбежала на пустошь из-под сени благословенного леса, ей показалось, что она попала в ад, в который верят некоторые глупые низкорожденные. Яркий солнечный свет ударил ей в глаза, она почти ослепла, хорошо еще, что полнеба затянуто черной тучей, а то бы точно ослепла. Мерзкая гарь ворвалась в ноздри, а под ногами словно рассыпали битое стекло. Анжела завизжала, нелепо подпрыгнула и упала на карачки, сильно ободрав ладони и коленки. Из глаз брызнули слезы.
Она припала к земле, завалилась на бок и некоторое время лежала, приходя в себя и собираясь с силами. Вскоре ее глаза приспособились к ослепительному свету пустошей и перестали слезиться. Она огляделась. Слава Гее, низкорожденные захватчики не заметили, как она выбежала из леса. Впрочем, было бы странно, если бы они ее заметили, она всего-то пробежала метров пять, и сразу упала. Но теперь ей надо пробежать не пять метров, а пятьсот.
Падая, Анжела выронила телефон, он валялся неподалеку, сверкая на солнце отполированной панелью экрана. Чтобы подобрать его, надо было пройти три шага, и Анжела прошла их, тщательно выбирая место для каждого шага, чтобы не наколоть ступню об острый сучок. Нагнулась, взяла артефакт, поднесла к лицу и закричала в телефон:
— Я не смогу!
— Очень жаль, — отозвался тот, кто называет себя богом Каэссаром. — Значит, против судьбы не попрешь.
— Я не смогу дойти! — кричала Анжела. — Я все ноги собью! Мне больно! Я пока ковылять буду, меня расстреляют!
— Это твои проблемы, — ответил бог Каэссар. — Если не сможешь — значит, конец твоей расы угоден богам, и я умываю руки. А если передумаешь, я тебя вызову, когда доберешься до дисколета.
Анжела упала на колени, снова разодрала ногу каким-то сучком, и заплакала. Минут пять она рыдала, ругалась и стучала кулаками по обгорелой земле, затем успокоилась. Подняла лицо к загаженному небу, прикрыла глаза рукой, чтобы не слепило, и сказала:
— Гея, милая, на тебя уповаю. Укрепи и наставь, Гея, любимая, умоляю тебя.
И стало Анжеле легко и просто, и сделала она шаг, а затем еще один шаг, и боль в ступнях показалась ей не такой уж мучительной. Да, она изранит ноги в кровь, но она сделает это во имя Геи, а всякая боль, испытанная во имя Геи, переносима, и никакая жертва, принесенная во славу Геи, не чрезмерна. А если вражеская стрела оборвет путь комиссара — значит, на то воля Геи. Но не бывать такому! Минутная слабость осталась позади, и теперь Анжела точно знает, что Гея с ней, Гея ведет ее через поганую пустошь, оскверненную магией низкорожденных, тень матери всего сущего незримо высится за правым плечом Анжелы, и нет для Анжелы ничего невыполнимого, пока незримая матерь дает ей поддержку.
Через какое-то время Анжела осмелилась перейти на бег. Было тяжело и больно, но она терпела, а когда становилось невтерпеж — шептала пересохшими губами очередную молитву, и Гея давала еще немного сил. Однажды Анжела упала — хотела перепрыгнуть бревно, а бревно дернулось и ухватило ее за лодыжку. Оказалось, это было не бревно, а поверженный высокорожденный неизвестного пола и возраста, изломанный и обожженный до полной неузнаваемости человечьего облика. Закон требовал, чтобы Анжела остановилась и оказала товарищу последние почести, но Анжела выдернула ногу из некрепкого захвата, пробормотала нечто невразумительное и побежала дальше. Закон сейчас один — воля Геи, другого закона нет, и нет для единого закона другого исполнителя, кроме комиссара Анжелы. Ибо такова воля Геи, рядом с которой все прочее несущественно.
Она добежала. Не обезумела от боли в окровавленных ступнях, не обессилела от усталости, не сломала ногу ни в одной из коварных трещин, во множестве открывшихся в земле, когда-то плодородной, а нынче иссушенной адским пламенем. Ничто не прервало бег комиссара: ни стрела, ни камень из пращи, ни пулька из бластера. Гея сохранила ее для великого дела.
Анжела полностью отдалась великой силе, правящей миром. Не было больше для Анжелы ни боли, ни усталости, ни страха, ни мыслей, ни желаний. Только путь, который нужно пройти, и ничего сверх того. И когда путь привел ее к цели, она не сразу поняла, что сделала невозможное. Она стояла и смотрела на выпуклый бок летающей тарелки (какая она маленькая!), в котором зияла черная дыра входа (как у мокрицы задний проход, прости, Гея за невольное кощунство), и никак не могла поверить, что дошла.
ПСССТ-БДЫЩЬ!
Тяжелая бронебойная стрела просвистела над ухом и вонзилась в выпуклый бок летающей тарелки. Именно вонзилась, а не отскочила, у летающих тарелок бока, оказывается, мягкие, кто бы мог подумать…
Анжела не стала тратить время на обдумывание всех этих мыслей. Гея завладела ее телом, и тело прыгнуло в черную кишку входа головой вперед, ухватилось за что-то мягкое и провалилось внутрь. Вход моментально закрылся, а обшивка, пораженная стрелой, напряглась и вытолкнула стальной наконечник наружу. Но последнего Анжела уже не увидела.
Она провалилась в темное и тесное помещение, рука попала в щель между чем-то твердым и чем-то другим, тоже твердым. Анжела почувствовала, как кости предплечья гнутся под нагрузкой, и завизжала в ужасе. Она не успела сформулировать мольбу, но Гея поняла ее и так. Неведомый капкан отпустил руку, кость не сломалась. Анжела ссыпалась на пол, ударилась затылком о что-то железное, из глаз брызнули искры, и были они ослепительны, как поганое солнце пустошей… нет, это не искры из глаз, это в кабине свет зажегся… Ой, мамочка, Гея, милая, помоги, а-а-а!!!
Посадочные опоры подломились, летающая тарелка провалилась в бездонный колодец. Анжела сидела на полу кабины в неудобной позе, вцепившись руками в какие-то железки, и безостановочно визжала. А машина все падала и падала, набирала скорость, ее трясло, и вот-вот она уже достигнет дна колодца, не бездонный же он, в конце-то концов… Но тряска почему-то ослабевает, и что это значит…
Воздух в легких кончился, Анжела перестала визжать. Судорожно и хрипло вдохнула, и вдруг поняла, что в кабине есть кто-то еще, кроме нее. Подняла голову, поводила глазами туда-сюда, и обнаружила, что железки, в которые она вцепилась — это детали кресла, а над его подголовником закреплен стальной шлем, из которого что-то бубнит монотонный мужской голос. Анжела стала вставать и вдруг воспарила, она стала невесома, как носимый ветром пух, мать-Гея больше не притягивала ее к себе, горе-то какое…
— Кончай тупить, дура! — отчетливо прозвучало из шлема. — Сядешь ты в кресло или нет, дебилка бестолковая?!
