Арина Свобода - Заступник. Твари третьего круга
Когда она пришла в себя — стоя на четвереньках и с трудом переводя дыхание, — к ней приближались шаги. Четкие, размеренные, неторопливые. Ланка вскрикнула, как загнанный в ловушку зверь, и рванулась, не разбирая дороги. Врезалась всем телом в огромное, твердое. На мгновение страх отступил под напором боли. А потом высокий мальчишеский голос произнес, чуть растягивая гласные: «Извини. Не мог тебя найти. Ты в порядке?» И только тогда она разрыдалась…
— Грай, — внезапно охрипшим голосом сказала она. — Ник говорил, что ты… Часто ходишь… туда.
— В Темный, — поправил Грай.
Пока Ланка вспоминала, луна успела спрятаться и в комнате воцарилась непроглядная тьма. Огонек зажигалки на секунду выхватил из мрака его лицо — сведенные брови, жесткий прищур глаз, выступающие скулы. Расцвел красный уголек на конце сигареты, и Грай сквозь зубы спросил:
— Так что там болтал обо мне Ники?
— Он не болтал, — заторопилась Ланка. — Просто обмолвился. Что ты ходишь в… — она все-таки запнулась, прежде чем выплюнуть: — В Темный.
— И что?
— Ничего. Просто… как? Как ты можешь? Раз за разом. Весь этот кошмар. Зачем, Грай?
Молчание тянулось долго, как время там. Потом Грай, не поворачивая головы, спросил:
— Знаешь, почему я не хотел с тобой спать? Ты слишком… Все эти шлюхи, они… — он стряхнул длинный столбик пепла на пол и повторил: — Все эти шлюхи — ничто. Тела. Мясо. А ты — настоящая.
Слезы кислотой разъедали глаза под закрытыми веками. Ланка вжалась лицом в гладкую, пахнущую потом и дезодорантом кожу.
— Не плачь. Ты больше никогда не попадешь туда, слышишь?
Она помотала головой. И тогда Грай заговорил. Сипло, будто у него тоже сжималось горло и перехватывало дыхание:
— Мне было шестнадцать. А ей… Мы собирались пожениться. Мой отец, он… Он был против и сказал, что выгонит меня из дома, если… Но мы все решили, понимаешь. Я нашел работу и комнату на окраине — совсем недорого. Я ждал ее у подъезда. Чтобы сказать, что все решено, что мы можем быть вместе — всегда — и плевать на всех! — он коротко рассмеялся, и Ланке захотелось не слышать того, что будет дальше. — Идиоты! Какими же мы были идиотами! Все рухнуло… Кучка малолеток — подонки, отморозки. Последний день детства и все такое… Она шла через парк — так короче…
Пепел упал ему на шею. Грай, не глядя, раздавил сигарету в пепельнице. Слова бежали, как песок сквозь пальцы:
— Я сидел и ждал. В двух кварталах. А она там… Камень. Подвернулся ей под руку и… Она просто хотела, чтобы те остановились! — выкрикнул он.
Ланка вздрогнула.
— Она уснула у меня на руках. Я просил отца… есть же специальные центры. Клиники, где могут поддерживать жизнь, пока не… Если бы она дотянула, то сейчас Ник мог бы…
Он замолчал — как захлебнулся. Встал и пошел прочь из комнаты. Отлетел подвернувшийся стул, что-то зазвенело, рассыпаясь на кухне. Ланка лежала без движения, без мыслей — как снятая с руки кукловода марионетка.
— Ты думаешь, что можешь найти ее? Там…
Четкий, будто вырезанный из темной бумаги силуэт на фоне окна не шевельнулся.
— Нет. Теперь уже нет. Я исходил этот проклятый город вдоль и поперек. Иногда мне кажется, что это он — реален, а все, что здесь, — лишь тень его. И Ник говорит, что их нет там. Тех, кто ушел навсегда. Может, они в Светлом Лесу. Мне бы хотелось так думать, но… — он беспомощно пожал плечами. — Я слишком хорошо знаю этот мир и не жду от него такого подарка.
Она обняла застывшее, как статуя, тело и укрыла его собой. Заключила в кокон своей любви. Потянулась изо всех сил — сквозь мертвый холод его прошлого. И потянула его сюда, в мир живых.
Ночью наконец-то выпал первый снег. Город стоял, окутанный белой дымкой, как невеста, — чистый и прекрасный. Ланка на ходу собрала пригоршню невесомого холода и, смеясь, сыпанула сверху на вечно растрепанные волосы Грая. Сверкающие в утренних лучах зимнего солнца снежинки драгоценными кристаллами повисли на слипшихся ресницах, превратились в прозрачные капли на коже.
— Ты чего? — Грай, не утираясь, смотрел на нее сквозь сказочное мерцание.
— Знаешь… Я сейчас подумала — а если это судьба?
— Что?
— Мы с тобой. Я вспомнила. Была еще встреча. Зима и снег. Ты сидел… да, сидел на скамейке. Спал, — она поежилась — Я вызвала социальную службу. И подумала: сам виноват. Я тогда думала, что хороший человек никогда не попадет в… В Темный. Глупая, да?
Ей хотелось, чтобы Грай рассмеялся. Поцеловал ее — холодными твердыми губами — и сказал, что любит…
Он выбил из пачки сигарету. Закурил, прикрывая огонек зажигалки ладонью от несуществующего ветра. И произнес уверенно, как нечто давно и многократно обдуманное:
— Это вообще все неправильно. Нельзя, чтобы кто-то решал за нас.
— Что решал? — не поняла Ланка.
— Ну, как что, — удивился Грай. — Кого и как наказывать. И за что.
— Почему? — она все еще не понимала.
— Эта сила… Она слепая, понимаешь? Для нее не существует… Неважно — хороший человек или плохой, случайно оступился или долго вынашивал свой замысел, хотел причинить боль или… — он запнулся. — Или защищался.
Ланка поймала губами снежинку, медленно опускавшуюся с неба, и спросила:
— А кто же… Кто должен решать?
— Люди, — сразу же ответил Грай. — Сами люди. Ну, может, не все, а… специальные какие-то, но — люди.
— А если они ошибутся? И отпустят злодея? Не смогут правильно решить?
— Лучше отпустить десять злодеев, — очень серьезно сказал Грай, — чем наказать одного хорошего человека.
Они шли по пустынным улицам, будто плыли в сверкающем, праздничном сне. Так не хотелось портить сказку… Ланка завертела головой и с преувеличенным интересом спросила:
— А куда мы идем? Я что-то замерзла уже, может…
— Подожди, — перебил Грай. — Мы почти пришли.
Ей показалось, что он недоволен. Ланка тихонько вздохнула и, слепив маленький плотный снежок, запустила им в ближайшее дерево. Шумно хлопая крыльями и смачно ругаясь на своем языке, взлетела крупная серая ворона. Ланка вспомнила победу над стаей птиц-призраков и рассмеялась.
— Лана…
Она обернулась, напуганная непривычной серьезностью, даже торжественностью, в его голосе:
— Что?
— Помнишь, я сказал тебе, что ты больше никогда не попадешь в Темный?
Она сглотнула.
— Скажи, ты… В общем, я хочу предложить… Проклятье, никогда не чувствовал себя глупее! Короче, давай поженимся?
Ланке показалось, что присыпанный тонким слоем снега асфальт под ногами стал мягким и податливым, как там. Она подняла руку, не зная, что хочет сделать — зажать ему рот, обнять или схватиться, чтобы удержать равновесие. Отступила на шаг. В темных глазах Грая что-то мелькнуло, как далекая тень огромной птицы. Он закусил губу, и Ланка увидела, как его лицо замыкается — глупое выражение, но сейчас она почти наяву видела тяжелые створки, отгораживающие Грая от нее, слышала грохот засовов, туго ложащихся в железные скобы, и звон опускающихся решеток.
— Извини, — выдавил Грай. — Я думал… Все, проехали.
Глава 10
Нож легко проходил в щель. Ник принюхался — оттуда тянуло гнилью и плесенью.
Он еще раз обошел статую кругом, обследуя каждый дюйм. С левой стороны рельеф «скалы» умело скрывал массивные петли. Что там? Древние коммуникации? Канализация, сточные воды, крысы… Да ну, вряд ли даже крысы тут выжили.
Ник потыкал лезвием ножа в щель. Если есть дверь, то должен быть и замок.
Время от времени щель озарялась призрачным сиянием, окутывая ореолом женщину с ребенком. А потом все гасло, погружаясь во тьму. Нетерпение Ника росло все больше и больше.
Очень нужно лезть в какое-то дурацкое подземелье. Делать ему больше нечего! Лучше забраться на стену. Ник прислушался к звукам, едва доносящимся сквозь толщу кирпичей. Ветер, гудевший много дней и ночей, вроде стих. Можно отправляться на прогулку, а не сидеть приклеенным к памятнику в избе-читальне.
Он с досадой пнул ногой темную, покрытую патиной бронзу. Первопроходцы смотрели удивленно и настороженно, только пухлый мальчик на руках у матери весело тянулся к круглому плоду, напоминавшему яблоко. Может, если сорвать его, дверь откроется? Ник влез на постамент, пытаясь дотянуться. Несколько раз подпрыгнул… Нет, слишком высоко. Может, получится, если взобраться на Первоматерь… Тьфу ты! Это даже звучит кощунственно. Хорошо, что его никто не видит.
Ник одернул себя.
Ну что за ерунда? Он никак не может привыкнуть, что тут все по-другому. На башню взлететь — пожалуйста. Нож и фонарик материализовать — это мы можем. А до паршивого яблока дотянуться слабо?
Он представил, что держит плод в руке, и в тот же момент прикоснулся к холодному металлу. «Яблоко» было намертво припаяно к ветви.
