Затмевая могущественных - Ралдугин Владимир

Я отлично помнил и бомбу, брошенную в нашу пролетку, и перестрелку, последовавшую за этим. А вот теперь мне надо будет искать таких же террористов, но для того, чтобы, бравируя своей дерзостью перед государем, втереться им в доверие и найти выходы на помогавших им британцев. Я понимал, что мне, вполне возможно, придется пройти своеобразное крещение кровью. Что мне никто сразу не поверит, и надо будет принять участие в их бандитском налете. Скорее всего, еще и схватиться с полицией, а то и жандармами. И последнее – самое вероятное.

Наверное, именно в тот день я начал задумываться о грязи, что сопровождает мою работу.

Когда я вышел на улицы Тифлиса с другой стороны вокзала, то понял – передо мной лежит довольно большой город. Я ничего о нем не знаю, но должен как можно скорее разобраться во всех местных хитросплетениях. Хотя нет. Кое-что я все же знал. На местном кладбище, в фамильном склепе покоится прах князя Амилахвари. Из газет, что постоянно читал в поезде, я узнал о перезахоронении моего покойного старшего товарища.

Вот туда-то я и решил отправиться первым делом. Конечно, сразу после того, как устроюсь в гостинице. Не в роскошном «Эксельсиоре» – на него мне денег, действительно, не хватит. Однако фондов, выделенных Иволгиным, вполне достаточно, чтобы поселиться не в самом дурном месте.

Я прошелся вдоль ряда извозчиков, выбрав самого серенького «ваньку», из тех, кто много не сдерет. А если и запросит сверх меры, то его всегда можно осадить даже строгим взглядом.

Надо сказать, извозчики тут сильно отличались от питерских. Все лихачи обязательно с местным колоритом. Как раз в черкесках, папахах, при серебристых газырях и кое-кто даже с кинжалами. А вот те, кого в Питере назвали бы «ванькой» – самый распространенный типаж, носили длинные рубашки, а поверх них черные или коричневые накидки. Головы покрывали башлыками. Наверное, у всего этого были какие-то местные названия, но я их не знал.

– В гостиницу недорогую, – хлопнул я по плечу извозчика, запрыгивая к нему в пролетку, – но и не совсем уж для нищих. Понял меня?

– Понял, – ответил тот с гортанным акцентом, куда более ярко выраженным, чем у покойного князя. – Как не понять – все понял.

Он легко стегнул кнутом над лошадиными ушами – и понятливое животное потрусило по улице. Не так чтобы очень уж быстро – в конце концов, это же не лихач, – но и нельзя сказать, что едва тащилась. В общем, неказистая с виду коняга довольно резво трусила по тифлисским улицам.

– Надолго к нам пожаловали? – поинтересовался у меня, полуобернувшись, извозчик. – Я, господин хороший, не просто так спрашиваю. Тут дело такое, что надо знать, куда везти. Гостиниц, как вам нужна, много в городе. Губернский же он у нас, как-никак, – не забыл похвалиться родным городом он. – Но в одних берут больше за длительный постой. В других же – наоборот. Так какую вам?

– Мне на неделю, – ответил я. – Вряд ли я дольше задержусь у вас.

– Понял, – кивнул извозчик. – На неделю так на неделю. Доставим в нужную гостиницу мигом!

Он снова стрельнул кнутом над лошадиными ушами. Но коняга его от этого быстрее не побежал.

Я же откинулся на основательно потертую спинку пролетки – и внимательно глядел по сторонам.

Тифлис выглядел обыкновенным губернским городом. Конечно, с налетом местного колорита. То и дело на глаза попадались женщины в плотных платьях темных тонов. Мужчины, как правило, одевались почти так же, как мой извозчик. Головы покрывали валяными или барашковыми шапками. По улицам важно вышагивали селедочники-городовые – все им вежливо кланялись. Когда же мы проезжали мимо базара, то я заметил обыкновеннейшую картину. Городовому кто-то быстро сунул несколько монет в кулек с орехами. Обычное дело для Русской империи. Эти люди давно уже привыкли жить не с копеечного жалованья, больше рассчитывая на такие вот «благодарности».

Гостиницу, в которой остановился и даже заплатил за неделю вперед, я практически не запомнил. Обыкновенное здание в три этажа. Правда, довольно длинное, что обеспечивало достаточное количество номеров. Еще когда только выбирался из пролетки, я велел извозчику ждать меня. Тот отреагировал все так же флегматично. Ждать так ждать. Кажется, даже плечами не пожал. Он вообще производил впечатление человека, полностью смирившегося со своей судьбой и уже ничего не ждущего от жизни. Ни хорошего, ни дурного.

Получив ключи от номера, я оставил в нем саквояж и пальто с теплой шапкой. Подумав немного, решил, что брать с собой оружие пока не стоит. Я шел осматриваться в городе – и не собирался предпринимать каких-либо активных действий. Ведь не знал еще, что все так стремительно закрутится.

– А отвези-ка меня на рынок, – велел я извозчику, снова забираясь к нему в пролетку.

– Можно и на рынок.

Лошадка его мерно потрусила в обратную сторону. Ехать пришлось не слишком долго. Я мог бы и пешком пройтись, но из-за абсолютного незнания города – не рискнул. Конечно, я знакомился с Тифлисом на карте. Всю дорогу от самого Питера я рассматривал ее, вглядываясь в лабиринт многочисленных коротких и длинных улиц и улочек города. Однако по опыту знал, что пока все их сам не пройдешь, обязательно заблудишься. Ведь стоит свернуть не туда, ошибиться хотя бы раз, и этого будет вполне довольно, чтобы заблудиться. И даже будь под рукой карта – вряд ли она так уж сильно поможет.

С извозчиком я расплатился щедро, хорошо добавив к запрошенной им сумме. И за спокойную уверенность, и за то, что не возил кругами по городу, набивая цену, и за то, что безропотно ждал у дверей гостиницы. Возница принял деньги все с той же невозмутимостью. Ссыпал монеты в кошель – и направил конягу к ряду повозок, ждущих пассажиров у рынка. Место тут, наверное, было не менее хлебное, чем на вокзале.

Я же отправился бесцельно бродить по базару. Он очень напоминал стамбульский. Хотя, конечно, был куда меньше. А в остальном – тот же совершенно восточный колорит. Десятки людей ходили вдоль прилавков. Приценивались к разным товарам. Шумно торговались. Ругались друг с другом. Тут можно было услышать множество языков и наречий. И почти никто не говорил тихо. Все предпочитали либо произносить слова на повышенных тонах, либо вовсе кричать как оглашенные. И конечно же активно жестикулировали, размахивая руками. Казалось, что все ругались со всеми. Покупатели друг с другом, толкаясь у прилавков. Покупатели с продавцами, торгуясь до хрипоты. Продавцы между собой. Последние вовсе как будто проклятья какие-то слали тем, у кого день лучше, чем у них.

Островками спокойствия в этом хаосе были городовые. С неизменной важностью ходили они по базару. И никто не смел даже задеть их. Власть, видимо, тут уважали, а, скорее всего, боялись. Это было хорошо видно по косым взглядам, что бросали на городовых торговцы. Да и покупатели тоже. В Питере так даже на жандармов при исполнении не смотрели.

Один из таких вот островков привлек мое внимание. Здоровенный городовой держал за руку мальчишку-газетчика. А тот что-то лепетал, безуспешно пытаясь вырваться из железной хватки стража порядка. Даже не задумываясь о последствиях, я принялся проталкиваться туда.

– Не делай этого, – поймал меня кто-то за локоть. Говорил он довольно громко и с сильным акцентом. – Это – политический. Плохо будет.

От одного слова про политического я удвоил усилия. Вырвав руку у ненужного благодетеля, я протолкался-таки к городовому и мальчишке.

– Листовки раздавать! – кричал городовой так громко, будто весь базар хотел об этом оповестить. – Я тебе покажу, сопля, как листовки раздавать! Думаешь, мал еще! Узнаешь сейчас, каково вашему брату, политике, в кутузке! А ну давай за мной! Да не упирайся ты! Ах ты кусаться!

Он занес уже левую руку для удара. Мальчишка же впился крепкими зубами в рукав его мундира. Зажмурился, ожидая боли. Но удара не последовало. Я успел перехватить руку городового. Он дернулся было, пытаясь освободиться. Да не тут-то было. Меня тоже кое-чему учили в Третьем отделении. В том числе и как людей удерживать.