Константин Соловьев - Америциевый ключ
Но все-таки он должен был попытаться.
- Сестрица!
Она даже не взглянула на него. Только рука немного дернулась, чертя уродливую, как паучья паутина, химическую формулу.
- Ужасное происшествие в Офире! – привыкшие к мертвой тишине, беспокойно зазвенели реторты в лаборатории, - Срочно требуется помощь геноведьмы! Генномодифицированный турнепс на днях проглотил целую семью. Старика, его жену, их внучку, пса, кошку и, кажется, мышь. Говорят, это какая-то хищная мутация, которая поглощает чужую генетическую информацию, присваивая ее…
- Вздор.
Ганзель улыбнулся. Кажется, госпожа геноведьма все-таки периодически возвращалась в мир живых.
- Между прочим, на счет турнепса - реальная история. Об этом недавно писали руританские газеты.
- Не читай газет, братец. Те, кто их пишет, ничего не смыслят в геномагии.
Греттель вернулась к наблюдению, тут же мгновенно забыв про присутствие Ганзеля. Это получалось у нее легко и совершенно автоматически, как у аппарата, который переключается между двумя режимами работы. Режимы Греттель звались «Настоящая жизнь» и «То, что ей мешает, включая старшего брата». Первый считался основным.
- Честно говоря, я пришел не из-за турнепса. У него оказалась какая-то аллергия на мышиную генетическую культуру, и он разложился прямо на грядке. Тебе известен некий папаша Арло, что живет в южной части Вальтербурга? Старый «шарманщик»?
- Угу.
Ответ Греттель был равнодушен и пуст, как стерильная среда в какой-нибудь колбе, ожидающая засева бактериологической культуры. И не выражал совершенно ничего, несмотря на свой внешний позитивный окрас. Госпожа геноведьма снова отправилась в иной мир, несравненно более интересный, богатый и захватывающий, чем никчемная обитель людей.
- Он действительно с головой не в ладах?
- Угу.
- Хорошо. Тогда я вышвырну его из дома, он меня уже порядком утомил. Рвется к тебе, как безумный, и все твердит про ключ. Кажется, у него в голове вместо мозга давно плещется похлебка. Несет полный вздор. У него, видишь ли, похитили ключ. Знаешь, от чего? От камина!
Он подождал реакции Греттель, но никакой реакции, конечно, не последовало. Можно было и не ждать.
- А знаешь, кто украл ключ? Мальчик-полено! Живой, наполовину деревянный, мальчик. Как тебе? О таком даже в газетах не пишут.
- Угу.
- Говорят, уличные «шарманщики» часто сходят с ума. Какое-то там излучение от их мобильных установок.... Такое бывает?
- Да.
- Даже грустно как-то смотреть на него. Выглядит до крайности жалко. Ключ, дерево, камин, приемный сын… Я сразу понял, что это бред воспаленного сознания, но выглядел этот Арло чрезвычайно убедительно, надо сказать. Это ведь чушь, правда? Про человека, сотворенного из полена? Такого ведь не бывает?
- Да, братец.
- Хорошо, - Ганзель ощутил, как улетучивается беспокойство, - Все-таки придется вытолкать старика на улицу. Главное, чтоб он со своими навязчивыми бреднями к страже не сунулся. Живо упекут в богадельню и разберут на клеточный материал.
- Угу.
Ганзель поспешил к двери, стараясь держаться подальше от булькающих автоклавов, похожих на сонных стальных чудовищ. У него ушло много лет, чтоб привыкнуть к их присутствию.
- Жалко дурака, - пробормотал он, смахивая повисшую в дверном проёме паутину, - Занимался бы своим ремеслом, детей смешил… А тут на старости лет ключ ему америциевый подавай…
Он уже вышел на лестницу, когда кто-то в лаборатории отрывисто сказал:
- Стой!
Ганзель замер. Едва ли автоклав в силах произнести подобный звук. Впрочем, мысль о том, что произнести его могла Греттель, казалась еще менее вероятной.
- Сестрица?..
Оказывается, Греттель успела бесшумно подняться. Ее прозрачные, ничего не выражающие глаза, сами похожие на окуляры какого-то сложного бездушного прибора, теперь самым внимательным образом были устремлены на него. Наверно, от такого взгляда и превращаются в клопа. По крайней мере, Ганзель сразу ощутил себя маленьким и беспомощным.
- Повтори, - потребовала она холодно.
- Жалко, говорю, старика…
- Ключ! Какой ключ?
- Да глупость какая-та. Ключ от камина. С каких пор камины на ключ запирают? Мало того, еще и америциевый…
- Цитрулинемия Святого Брюхера! – выругалась Греттель. Слишком эмоционально для лабораторного прибора. Почти по-человечески, - Старик Арло? Он еще там?
- Ну да, околачивается у нас в гостиной, уже весь ковер перепачкал. А что? Хочешь тоже послушать сказку про мальчика-полено?
- Это не сказка, - сквозь зубы сказала Греттель, - Пошли к нему. Немедленно.
- Только не говори, что этот каминный ключ и в самом деле существует!
- Несомненно. Он украден?
- Если верить старику…
- Я предупреждала его, - чужим и зловещим голосом произнесла Греттель, отбрасывая со лба нечесаную прядь белых волос, - Я говорила, что эта культура нуждается в лабораторном изучении! Что недопустимо выращивать ее дома, да еще и на правах приемного сына. Старый упрямец Арло! И ключ!..
- Да что за ключ такой? – спросил Ганзель, потеряв терпение, - Вы оба друг друга стоите! Человек-полено, ключ от камина!.. С ума посходили!
- Не сейчас, братец.
И он понял – не сейчас. Судя по тому, как обеспокоилась Греттель, выволочка может и подождать.
По лестнице она поднималась неслышно, лишь шелестел за спиной лабораторный халат. Ну точно привидение, устремившееся за добычей. В этот миг Ганзель не позавидовал старому «шарманщику». А еще, уловив так и не растворившееся беспокойство в собственном нутре, не позавидовал и самому себе. Какое-то предчувствие подтачивало его изнутри, монотонно, как древоточец подтачивает ствол дерева. Он никогда прежде не видел сестру в таком беспокойстве. А это уже о чем-то говорило. О чем-то крайне скверном, насколько он мог судить.
Папаша Арло встрепенулся, увидев Греттель. Вскочил на длинные сухие ноги, попытался что-то сказать, но челюсть лишь беспомощно задергалась.
- Доигрались? – жестко и зло спросила его Греттель. Посеревшие глаза опасно сверкали ртутью, - Я предлагала сжечь вашего приемного сына в лабораторной печи! Вы не послушали меня. Вы пошли наперекор всем заповедям геномагии! Вы убедили меня оставить под вашим контролем неизвестный организм, не имеющий ничего общего с генетической культурой человека! Я говорила вам, что он непредсказуем! Что вырасти из него может что угодно, в том числе и хищное растение!
Папаша Арло всхлипнул, на глазах его выступили бесцветные старческие слезы.
- Помилуйте, госпожа геноведьма! Виноват! Не мог предположить… Мне нужен был сын!
- Настолько нужен, что вы предпочли воспитывать генетическую химеру? – безжалостно спросила Греттель, - Кажется, теперь вы передумали?
- Не передумал, госпожа геноведьма. Мой Брутто – славный мальчуган. Конечно, он непослушный, немного несдержанный… Но я уверен, что сердце у него не злое.
- У него нет сердца! Он – разумное растение! Причем никто из нас, включая меня, не может поручиться за то, насколько разумное!
Папаша Арло стиснул зубы. Глаза его, хоть и смоченные слезами, глядели решительно.
- Он – все что есть у бедного старика. Пусть и растение. Пусть без сердца. Но я от него не отрекаюсь. Он мне как сын. Я лишь прошу помочь!
- Конечно. Теперь, после всех моих советов и увещеваний, вам нужна помощь.
- Не мне, - тихо сказал старик, - Всем нам.
Греттель взглянула на него так, что старого «шарманщика» чуть не отбросило в сторону. ым.
- Ключ, - ледяным тоном, от которого даже у Ганзеля по спине пробежали колючие мурашки, произнесла она, - Где америциевый ключ?
Старик скорчился, словно ожидая удара.
- У него. У Брутто.
Ганзель ожидал, что Греттель вышибет из старика дух одним взглядом. Что серый блеск ее глаз, сделавшись источником невидимого излучения, выжжет из папаши Арло душу, оставив на полу, вперемешку с пылью, тлеющий скелет. Но она лишь провела по лбу узкой бледной ладонью и молча опустилась в кресло. Мгновенное превращение из человека в геноведьму. Геноведьмам не нужны эмоции. Только информация.
- Когда это случилось? – спросила она уже другим тоном, деловым и нечеловечески-спокойным.
- Вчера поутру. Я обнаружил, что Брутто нет в его комнате и он не ночевал дома. Такое с ним иногда случается. В Вальтербурге слишком много местечек, способных соблазнить юношу. Ярмарка мулов, театр или какое-нибудь злачное местечко… Он и раньше иногда пропадал, я к этому привык. Иной раз, конечно, ругал его, но, знаете, в глубине души… Я думаю, он не хотел меня сердить, хоть и шалил, берег мои отцовские чувства.
- До ваших чувств ему дела не больше, чем росянке до чувств барахтающейся мухи, - отрубила Греттель, - Что с ключом?
- Я всегда держал его в собственном сейфе, госпожа геноведьма. Но вчера утром обнаружил, что сейф стоит открытым, а ключа нет. Больше его взять было некому. Я забеспокоился, но решил, что это лишь шалость. Брутто, как и все мальчишки, любит умыкнуть что-то, но не от злости, а шутя. Я думаю, ему просто хотелось ощутить себя владельцем ключа, пусть и на короткий срок. Я ждал его сутки. Не мог ночью уснуть. Потом обошел все места, где он обыкновенно пропадал, но не обнаружил его. Тогда я пошел к вам.
