Валерий Большаков - Черное солнце
Тут, как всегда некстати, запиликал сигнал вызова. Цедя нехорошие слова и выражения, Сихали выцепил плашку радиофона, и зверское выражение на его лице уступило место ласковой улыбке — звонила Наташа.
— Я тебе перезвоню, — быстро проговорил он.
— Ты занят? — долетел вопрос. — Ладно, я потом…
— Жена? — поинтересовался Харин.
— Ага.
Илья пригнулся, напрягая толчковую ногу.
— Змей, лучше не надо, — сказал Браун предостерегающе, угадав намерение друга.
— Иначе — как? — буркнул Илюша, прозванный Тугариным-Змеем.
Неожиданно быстро и ловко для своей комплекции, он метнулся к противоположной стене коридора, выпалив в проём из бласта. Заскворчала пузырящимися потёками переборка, пробитая ответным импульсом.
Красавчик Чанг метил правее, выцеливая Илью, и Браун воспользовался секундным преимуществом, предоставленным ему Змеем, — шагнув в проём, он спустил курок.
Бласт-импульс выжег дыру в груди Красавчика — безобразное лицо Чанга, разодранное шрамом наискосок, с перебитым носом, сплющенным и свёрнутым набок, исказилось ещё больше, выражая лютую ярость. Но длилось это всего лишь краткий миг — с пробитым сердцем не живут долго. Чанг рухнул на колени и упал ничком.
— Готов, — буркнул Харин, отталкиваясь плечом от стены.
Сихали кивнул, выщёлкивая из бластера использованный картридж и загоняя свежий. Пальцы его вздрагивали.
— Кто кого? — долетел вопрос из кают-компании.
— Мы! — ответил Тугарин-Змей, пряча оружие в кобуру. — Его!
В кают-компании сразу зашумели, сбрасывая напряжение и страх. Первым в центральный коридор выглянул комендант батиполиса — малорослый, лысоватый мужичок в мятом, словно изжёванном, комбинезоне.
— Всё? — робко спросил он, вытягивая немытую шею.
— Всё, — подтвердил Браун.
Он оглянулся на труп Чанга. Какой это уже по счёту? Лучше не калькулировать… Плох тот ганфайтер,[12] который делает зарубки на рукояти своего бластера — по числу убитых им людей. Это пошло и мерзко, ведь за каждой зарубкой — отнятая жизнь. Чем тут гордиться? Кто спорит, Красавчик был чудовищем в человеческом обличье, но всё же в человеческом…
В коридор повалили рапануйцы — машинисты глубоководных танков-батискафов, инженеры-контролёры, операторы аквалюмов, их жёны и дети. Они галдели, радуясь возвращённой безопасности, болтовнёй выражая облегчение и благодарность, — банда Красавчика Чанга держала в страхе весь батиполис.
— Правильно мы тогда за тебя голосовали! — заявил рослый, краснолицый глубоководник.
— А то ж никакой жизни! — поддержал его лысенький комендант.
— Качать генрука! — воскликнул кто-то в толпе.
— Ну щас! — воспротивился Браун. — Тут потолки низкие!
— Расшибёте, — пробасил Тугарин-Змей. — Зашибу тогда.
— Лучше проводите меня в центральный бункер, — сказал Сихали, — а то нам пора.
Генеральный руководитель проекта ТОЗО Тимофей Браун, он же Сихали,[13] пошагал длинным коридором в окружении шумной свиты. Не генруковское это дело, конечно, с бандюками перестреливаться, но не бросать же в беде избирателей…
Вспомнив об обещанном звонке, генрук вытащил радиофон, заученным движением вызывая Наташу Браун. В туманном облачке стереопроекции налилась цветом красивая женская головка.
— Алё-о?.. — выдохнул приятный голосок.
— Привет, — сказал Тимофей, непроизвольно улыбаясь.
— А ты где?
— «Рапа-Нуи». Тут у меня… э-э… встреча с избирателями.
«Да-а… — подумал он. — Если бы предвыборная кампания шла сейчас, всё население „Рапа-Нуи“ проголосовало бы за меня!»
— А-а… Ну ладно, не буду мешать твоей политической деятельности! Илья с тобой?
— Со мной.
— Передай ему, что Марина улетает.
— Чего-чего? Она ж на седьмом месяце!
Вот именно! Потому и улетает. И я с нею. Понял? Я тебе с Вумеры[14] звоню!
— Так вы на Спу собрались?[15]
— Ну да. Спу-17. Ты же знаешь Марину, она больше всего боится стать некрасивой, а в невесомости беременным легче и ничего не отвисает… Только Илье, пожалуйста, без деталей! Понял?
— Понял… А я что, один буду?
Наташа рассмеялась, закидывая голову и блестя безукоризненными дужками зубов.
— Ничего, тебе полезно! Пока!
— Пока…
Сихали нахмурился, вздохнул уныло — и быстренько передал Илье последние известия, чтоб не ему одному мучиться. Харин сразу заскучал, а Брауну стало маленько полегче.
— Твой скорбный лик, — бодро сказал Тимофей, — навевает ассоциации с сенбернаром анфас.
Змей ничего не ответил, лишь длинно, тоскливо вздохнул.
А океанцы вокруг, словно контраста ради, галдели весело и нестройно. Девушки смотрели на генрука с восхищением, мужчины смущённо крякали (и как это мы сами с Чангом не управились?), дети возбуждённо орали, чувствуя всеобщее ликование и догадываясь, что ничего им не будет, а вот самого генрука праздновать не тянуло. И не только потому, что жена «бросила».
Пока его не выбрали руководителем проекта, он даже не представлял себе весь размах того беспредела, который творился в ТОЗО, во всех тутошних батиполисах и абиссальных хабитатах, на ИТО и СПО.[16] Бандиты, пираты, китокрады буйствовали повсюду, и частенько лишь бласт-импульс мог вразумить аутло[17] вроде Красавчика Чанга. Правопорядок приходилось насаждать силой, по принципу: если ты не чтишь кодексы, то бойся их. Закон револьвера!
И так три года подряд — без отпусков, без выходных и праздников. Бывало, что и без перерыва на обед.
Океанскую гвардию новый генрук доверил Тугарину-Змею, и тот быстро добился от подчинённых железной дисциплины. Не все командиры опергрупп, разбалованные и развращённые при Акуле Фогеле, прежнем генеральном, подчинились Илье — и полною мерой познали крутизну Тугарина-Змея.
Самых отпетых приговорили к утоплению, самых отмороженных похоронили ещё раньше, а остальные подчинились командору Харину. Так было раньше, три года назад, а теперь? А теперь любой гвардеец набьёт вам морду, скажи вы хоть одно худое слово про командора!
— Всем пока! — крикнул Сихали, протолкавшись к люку стыковочного узла, и нырнул в субмарину, быстроходную «Орку».
Кряхтя, Илья протиснулся следом. Щёлкнули задвижки.
— Приготовиться к расстыковке, — отдал Браун привычную команду.
— Всегда готов, — откликнулся Харин.
Щёлкнула герметичная перемычка, заскрипела диафрагма. Субмарина вздрогнула. Закачались, отдаляясь, три мутно-жёлтых круга — посадочные огни батиполиса. Сихали раскрутил маленький штурвальчик, легонько сдвинул рукоятку скорости.
Только здесь, на привычном месте командира субмарины, он успокоился по-настоящему, привёл в равновесие душу, разум и тело.
Иные простодушные переселенцы с ходу принимали обычаи ТОЗО, живя легко и не мучая себя рефлексиями. А вот Тимофею Михайловичу Брауну, белотелому интеллигентишке, приходилось поначалу туго, пока он не опростился, не загорел, не обветрился, не оброс мясом. Пока не стал похож на киношного океанца — крепкого парня в потрёпанном комбезе с двумя кобурами на оружейном поясе, небритого, со скупой усмешечкой, с твёрдым взглядом холодных льдистых глаз, всегда готового пустить в ход кулаки или бласт с рукояткой, потёртой от частого использования…
Вот Илья — человек простой, он сразу стал своим в жестоком и прекрасном мире ТОЗО. Хотя… Ведь не зря же Харин не расстаётся с нательным крестиком, и иконку Николая Чудотворца в субмарине на пульт прицепил. Знать, и Змея посещают тошные воспоминания…
…Подводная лодка плавно всплыла над центральным бункером, похожим на яйцо величиной с четырёхэтажный дом, опоясанное карнизом, и весь батиполис открылся за иллюминаторами — сцепка сфер-бункеров, огромных синеватых шаров, приподнятых надо дном частоколом свай. Прожектора на мачтах освещали город сверху, добрасывая голубые лучи до площадок КДА — комплексов добывающих агрегатов, чьи суровые формы тонули во мгле. Агрегаты-аквалюмы выстроились двумя батареями — нижняя опиралась на сваи, верхняя покоилась на решётчатых опорах. Громадные воронки, коленчатые трубы, резервуары накопителей… А прямо под ними из ила высовывались сифоны моллюсков, отсвечивали пурпуром морские перья, покачивались заросли прутовидных вестиментифер — с виду бахромчатые красные цветы на белых стеблях, а по жизни — черви… Такая вот абиссальная[18] буколика.
— Может, так и лучше, — прогудел Тугарин-Змей.
— Ты о чём? — не догнал Сихали.
— Маринке на Спу полегче будет…
— А то! Конечно, полегче. Там же невесомость.
— Ну да! — глубокомысленно сказал Харин, заметно приободрясь.
Субмарину чувствительно повело — аквалюмы работали, «высасывая» из потока дейтерий. Вдалеке, чуть заметные за толщей воды, светились огоньки старательских и горняцких станций, для которых батиполис являлся как бы центром притяжения, местом, где можно было выпить с друзьями, посудачить за жизнь, приволокнуться за девушками. Подраться тоже можно было.
