Илья Бердников - Ставка на Проходимца
Пробираясь через завалы, я с трудом удерживался от того, чтобы присесть, а лучше — лечь на какую-нибудь кучу битого бетона и хоть немного отдохнуть. Уговаривая себя, что отдых будет очень скоро, и я смогу расслабиться на такой удобной и уютной койке в автопоезде, я умудрялся передвигать ноги раз за разом, приговаривая про себя, так как боялся говорить вслух: «Ну еще шажок, и еще… дальше будет отдых, а сейчас еще шаг…»
Изрядно намучившись и растратив почти все уговоры на пару десятков метров, я остановился, упершись в высокий завал, который перегородил всю улицу, что я с унынием тут же выяснил, прохромав от одного края огромной груды битых бетонных блоков к другому.
«Так, Алексей Павлович, ты, похоже, влип, — резюмировал ситуацию я, плюхнувшись на многострадальный зад и прислонившись спиной к какой-то изогнутой балке. — Тебе, голубчик, через этот завал ни в жизнь не перебраться, коль ты и идти-то нормально не можешь».
Вслед за этим откровением мои мысли куда-то упорхнули, оставив внутри черепа гулкую пустоту, куда, воспользовавшись моментом, тут же пополз розовый туман, намереваясь окутать сознание влажным гламурным полотенцем. Я было постарался прогнать его, но он вмиг спутал мои вялые попытки и победоносно воцарился в голове. Мною овладела апатия.
Не знаю, сколько я так просидел: полчаса, час… Не думаю, что очень долго, так как холод вновь дал о себе знать, заставив меня стучать зубами и предпринять какие-то действия.
Тем, что я все еще более-менее нормально себя чувствовал при такой низкой температуре (было немногим более нуля, и дождик в любой момент мог превратиться в снег), я был обязан жилету «личного медика», который поддерживал температуру тела на должном уровне. Рук и ног это, впрочем, не касалось: легкие штаны и тонкий гольф, которые я ранее надел под боевой комбинезон, явно не были рассчитаны на серьезную защиту от холода, а комбинезона на мне теперь не было, кроме благоразумно оставленных комплектных ботинок. Хорошо хоть жилет «медика» прикрывал и пах, и — немного — горло.
Туман редел, словно выдыхаясь одновременно со мной. Холодный дождик припустил активней, то и дело грозя превратиться в мокрый снег. Явно холодало.
Я вздохнул и стал карабкаться по битому бетону, цепляясь за крошащиеся края, за холодное железо балок силовых конструкций. Я бы совсем не отказался от того, чтобы мой спасительный жилет снова вколол мне какую-нибудь стимулирующую дрянь, дабы подстегнуть измученный организм. И плевать, что после этого я неделю проваляюсь в постели с истощением, зато — выберусь!
«Медик» никак не собирался мне помогать, вообще ничем не выдавая свое функционирование. Кроме, пожалуй, тепла. И то хорошо.
Когда я отдыхал после очередных метров подъема, мне пришла в голову мысль, что фиолетовый дым, разошедшийся по улице из сброшенных летающим кораблем капсул, был не чем иным, как мощной инсектицидной отравой, но — узкого спектра действия, направленного только на крабопауков. Узкого, так как иначе я не карабкался бы по этому завалу, а мирно почивал вечным сном возле массивной опоры боевого робота.
— И розовый туман нежно ласкал бы заострившиеся черты моего юного лица, — романтическим шепотом поведал я очередной ржавой балке.
Балка предпочла промолчать мне в ответ, с нескрываемым презрением игнорируя мою жалкую попытку пошутить. К слову, она оказалась последней преградой на пути к вожделенному гребню завала. Наконец, добравшись до самого верха, я замер, распластался в мокрой грязи на пузе, жадно вглядываясь сквозь тактические очки в редеющий туман перекрестка…
Перекресток был пуст.
Глава 2
Смок, при таком морозе нужно срочно просушить ноги.
МалышМне до смерти необходим источник тепла.
Эта мысль преследовала меня, жужжа в мозгу, словно китайский мотороллер. Если я хочу выжить, мне нужно двигаться, а чтобы двигаться, мне стоило отдохнуть. Возможно, даже подремать часок-другой. Спать же в такой холодной сырости, какой был пропитан до сантиметра мертвый город, — граничило с безумием. Значит, мне нужно отыскать укромный уголок, где я смогу передохнуть темное время местных суток — часов шесть-семь, — и мне стоило позаботиться о том, чтобы там горел огонь. Хоть какой-нибудь. Хоть из чего-нибудь… И значит, мне нужно найти какое-то подобие дров.
Мне не хотелось идти искать дрова или какой-нибудь дровозаменитель. Мне казалось, что если я выберусь из города, то на окраине меня будет поджидать автопоезд, где — горячий чай, бутерброды, удобная мягкая полка…
Только у меня не было никаких сил на то, чтобы пройти несколько километров через развалины города.
Значит — отдых, костер, дрова…
— Как же мне неохота вас искать! — раздраженно пробурчал я, обращаясь к гипотетически где-то существующим дровам. — Вот бежал бы мимо какой-нибудь Буратино недоструганный… Я бы его оприходовал в костерчик и спасибо даже сказал бы…
Но буратины отчего-то никак не желали пробегать мимо: видимо, догадывались об уготованной им незавидной участи и предпочитали скрываться где-то в своей стране дураков: хоть дурак, да не в костре!
И мне, несостоявшемуся Карабасу, пришлось, постанывая от боли в изможденных ногах, карабкаться вдоль завала, жадно заглядывая в зияющие, после обрушения стен, проемы комнат.
Однако мне повезло: не пришлось палить автопокрышки или еще что-то наподобие, не менее вонючее: жители Пиона, видимо, ценили деревянную мебель, и я заметил среди обломков бетона довольно-таки большой, но порядком изломанный то ли шкаф, то ли шифоньер. Фактура изломов его стенок говорила о дереве, а не пластике или еще каком материале, и я благодарно потащил куски этого шифоньера к ближайшему от вершины завала помещению.
Это был где-то четвертый этаж тридцатиэтажного дома. Одной стены у помещения не было начисто, а в стене, находившейся напротив отсутствующей, виднелась какая-то дверь, что сначала искушала меня заглянуть за нее, да оказалась запертой. Сил выламывать ее у меня не было, к тому же я не хотел рисковать, поднимая шум: кто знает, сколько еще пауков могло затаиться в этом таком мертвом с виду городе, где в любой момент улицы могли очнуться, чтобы подавить любое проявление иной, не похожей на них, жизни.
— Так… вытащить кинжал, нарезать им тончайшие стружки (кинжал резал дерево, как режут мягкое масло острым лезвием)… этим же кинжалом разрезать пополам патрон из автоматного рожка… засыпать порох из патрона стружками…
Я сопровождал все свои действия словами, комментируя последовательность для того, чтобы не дать сознанию отойти в сторону от выполнения задачи первостепенной важности, чтобы не отключиться, пока не будет гореть согревающий огонь.
Зачем столько манипуляций? Ответ прост: у меня не было зажигалки. Так часто бывает, что такая маленькая вещь оказывается способной сохранить человеку жизнь. Или отсутствие этой вещи ведет к потере жизни.
Я аккуратно установил отрезанное донце патрона на порошинки, поставил подобранную неподалеку железку острым углом на кружок пистона и ударил обломком бетона по этому импровизированному бойку. Джек Лондон не подвел: пистон с тихим треском воспламенил порох, а тот — зажег стружки. Я аккуратно подкладывал кусочки шифоньера, который оказалось легче нарезать кинжалом, чем ломать руками или куском бетона. Руки не хотели напрягаться, да так и тише выходило.
Я развел довольно большой костер в углу комнаты, не жалея дерева, тем более что в этом полуобрушенном помещении оказался еще и деревянный стол. Пока костер прогорал, я сделал жалкие попытки хоть как-то оградить этот угол кусками бетона, потом сгреб угли к выходу из этого импровизированного убежища, кинул какую-то влажную картонку на прогретый бетон — ничего, высохнет! — и улегся сверху, положив несколько деревяшек так, чтобы рукой сдвигать их в костер по мере сгорания.
Буквально через минуту я спал.
Разбудил меня холод: руки и ноги замерзли так, что я с трудом распрямил их, разгибаясь из того калачика, в который я свернулся во сне. Костер совсем потух, и даже тончайшая струйка дыма не поднималась над влажным пеплом. За время сна — а проспал я, судя по наручным часам, около четырех часов — дождь сменился снегом, что покрыл тонким покрывалом бетонные развалины. Было достаточно светло: то ли из-за снега, то ли из-за того, что начинался новый короткий день этого розового мира, но видимость была приемлемой и без тактических очков. Тихонько кряхтя и охая, я проплелся к краю комнаты и выглянул наружу.
Не могу сказать, что снег придал красоты мертвому городу, — это только лес становится наряднее, когда белый пушистый ковер скрывает грязное безобразие поздней осени. Здесь же кричащая разница между розоватым снегом и черными провалами в стенах домов, полными снежной каши лужами и искореженными балками создавала полное ощущение ядерной зимы. Этакий постапокалипсис.Послеоткровение,если уж быть точным в переводе.
