Сергей Сезин - Нарвское шоссе
Хотелось спать, но я крепился, ибо надо было думать. Куда мне деться? И где я сам?
По вопросу «Где я сам?» мозги мои с изрядным скрипом выдали, что я где-то на дороге летом 1941 года. Почему? А потому что на гимнастерках убитых погон не было, а были петлицы. Погоны появились вроде как через год. Ну, тут я точно не помню, но первое время воевали без погон. Оп-па, вспомнил! Видел я у Вовки Рыжего на компе отрывок из фильма Бондарчука про Сталинград, так там еще в петлицах, а не в погонах. Точно! В кино врать не будут!
Время – ну где-то июль или август. Обычное такое жаркое лето. А где я сам? Природа вроде на околопитерскую похожа, хотя места мне не знакомы. Теперь крепко подумаем еще раз. Докуда немцы дошли? До Питера, еще и блокада была. Она уже осенью и зимою случилась, это я точно помню. Много людей про это говорило.
Еще немцы почти до Москвы дошли. Но к зиме. Я в паре фильмов по телику видел, как под Москвой войну зимой показывают. Под Москвой я не бывал, не знаю, похожи ли там места или нет. Еще немцы на юге наступали и до Сталинграда дошли, но тоже к зиме. Но вроде у Бондарчука под Сталинградом в кино сплошная степь без леса. Значит, не там.
Получается, что я либо на Питер иду по дороге, либо на Москву. Ну, не вообще, а вообще… Тьфу, я как-то запутался. Ну ясно, по дороге я могу идти и конкретно в деревню Гузномоевку, но при этом общее направление у меня еще и на Москву или на Питер. Или из них? Ладно, проехали.
Если к Москве и Питеру немцы пришли осенью и даже зимой, то можно посчитать, что сейчас они посередке между границею и Москвой или Питером.
Блин, а где тогда граница проходила? Вроде тогда Белоруссия не отдельно от нас была?
А, вспомнил, мне кто-то говорил, что раньше Эстония тоже была самостоятельная и Латвия с ней. Но перед войной их присоединили к нам. Точно! Когда мне лет десять было, как раз стукнуло 60 лет с того события, и по телику шла передача, как их присоединили, а потом латышей с эстонцами сажать стали в лагеря. Я еще запомнил, что на передаче был старый человек, он сказал, что это было никакое не насильственное присоединение, он помнит, как все люди в Риге веселились и наших солдат цветами одарили. Ну, на него зашикали, дескать, он сталинист и оправдывает преступления кровавого режима.
Я еще батяню спросил, правду ли дед этот в телевизоре говорил, а батяня был смурной после ночной смены и сказал, что в Прибалтике вообще не народ, а дерьмо, с них станется сегодня цветами встречать, а завтра вслед дерьмом же кидаться.
А теперешняя граница с Эстонией – за Псковом, а чуть дальше – и с Латвией. Ребята говорили, что хоть Латвия, хоть Эстония – всего ничего в ширину, так что я и считать их не буду. Значит, я где-то посередке между Псковом и Питером. То есть получается – у Луги. А если я не под Питером, тогда и не скажу где.
Ладно, фиг с ним, будем считать для простоты, что у Луги.
А дальше что? Вот прохожу я еще пару километров, выходит навстречу мне энкавэдэшник с пистолетом и говорит: «Стой, предъяви документы!» Прям как наш сторож, только тот без пистолета. Те, кто только устроились, с испугом начинают пропуск искать, а те, кто здесь уже давно, посылают сторожа и дальше идут. НКВД не пошлешь, как деда Семена, надо что-то придумывать.
Ну, документов у меня нет. Далеко лежат, отсюда не видать. Ладно, кто такой? Ну, я назовусь. Где живешь? В Санкт-Петербурге, который в Ленинградской области. Оп-па!
Дальше можно не говорить. Шпион, однозначно. Выучил новое название области, а город зовет по старому названию. И штаны с китайской надписью. Именем Берии – расстрелять! Или кого еще там именем? Конторовича? Нет, Кагановича! Конторович – это какой-то писатель, что книги пишет, про моряков, наверное, «Черные бушлаты» называется. Надькин хахаль его в прошлую поездку начал читать, но потом Надька его отвлекла… Значит, чьим-то именем и пристрелят меня. Прилетел, блин, из-за этой тупой готической пелотки, чтоб меня расстреляли тут же!
Не, не отвлекайся, думай давай! Ну ладно, отвечу я правильно, что из Ленинграда, и улицу назову. Отца с матерью назову. Улицу тоже… А вот была ли она до войны? Не знаю наверняка. Нашего дома точно не было, потому что хрущевка. А мне рассказывал кто-то из стариков, что когда народ в них вселялся, то аж остолбеневал от комфорта. Сейчас-то… Но все равно, улица не то была до войны, не то нет, а дом – тоже не знаю, как лучше сказать. Этого, наверное, все же не было, а был ли на его месте другой? Худо. Не прокатит.
Отчего я не в армии? Ну, есть у меня и правда такая болезнь, как астигматизм. Это такое заболевание, что вижу я не очень хорошо. Мне очки бы надо носить, чтоб далеко видеть, но я ни за что «вторые глаза» не надену! Чтоб парень в очках ходил – да лучше утопиться! Чтоб считали тебя задохликом и маменькиным сыночком?..
Ладно, очки у меня были, оттого я не служу, а их я потерял. А зачем я здесь, под Лугой? Что я здесь делаю, если не шпионю?
Ну, скажу я, что работаю на складе стройматериалов. А что мне надо тогда у Луги? Не берут воевать, так надо сидеть в Питере, то есть в Ленинграде, и кирпичи разгружать или гвозди там. Изогипса и сатенгипса тогда, наверное, не было, но кирпич был, и склады на него быть должны.
И обои. Наверное. Ну, дерево – то точно было. Не решает тут дело это. Никак не объяснишь, что я здесь делаю. А про шашлыки и готку говорить не надо. Задницей чую, лишнее это.
Ну дальше спросят меня – сколько стоит в магазине буханка хлеба? Или картошка? А что я скажу? Спрошу: они «Ашан» имели в виду или «Перекресток»? Расстрелять!
Блин, придумал!
Я ж вспомнил, что наши в сороковом году Латвию заняли! А вдруг я оттуда? Ну, русские ж там жили, пока ее снова не заняли? Жили, вон тот дед, на которого в телике ругались, жил же там. Во, это решение! Отчего я тут? От немцев из Риги драпаю! А почему сюда попал! А вот сел я с директором на грузовик, погрузили мы туда деньги и разные документы и поехали подальше от немцев. Кирпичи-то не увезешь… Почему я поехал? А потому что русский! Мне с немцами общаться не хочется, это местные латыши такие, как отец сказал. Они вчера цветы кидали, а сегодня могут навозом кинуть, а могут и гранату. Класс!
И про свой склад и прежнюю работу я могу все без запинок рассказать. Ибо капитализм сейчас дикий и тогда дикий был. Так что я расскажу, как хозяин девок на работу брал через постель, как нас он сначала устроил без трудовой, чтоб налоги не платить, а зарплату из кармана доставал. А мог и не из того кармана достать. В котором меньше лежит, чем договаривались.
Если я чего такого сболтну незнакомого, как супермаркет (мать говорила, что при Союзе такого слова не было), то скажу, что это такое рижское понятие. А что, мне нравится. Спросят, как винтовку заряжать? А откуда мне знать, нам, русским, латышская власть не доверяла, вдруг мы на сторону советских перейдем!
Зашибись, классно придумал! А чего я такой неодетый? Немцы бомбили! И меня с грузовика взрывом сшибло. Во, до сих пор морда опухшая и голова болит. А одежа? Ну, что осталось, то и надел. Остальное вообще ни на что не годится. А отчего надпись? А я знаю? Может, это шведское, а может, английское? Что дешевле было, то и купил. Когда денег мало, хоть турецкое, хоть китайское купишь и рад тому будешь.
Ну ладно, полежал и полежал, надо тело подымать и дальше идти. Только идти где-то сбоку от дороги или по ее обочине, чтоб в случае чего с нее быстро спрыгнуть. А куда я иду? То есть вот я сейчас иду вперед, а может, мне нужно идти туда, откуда я иду? Вдруг я сейчас на Псков иду, а мне нужно на Питер, и для того назад идти надо? Хрен его поймешь.
Стоп, а куда та наша бронемашина носом развернута была? В поле. Ведь ее с дороги сбросило, а тут фиг поймешь, куда она ехала перед тем. Немецкие самолеты куда летели? Ну, туда, куда я сейчас тащусь. Но опять, как просечь – это они бомбить полетели – или к себе домой?
Ни хрена не поймешь. Совершенно и однозначно.
В общем, иду я куда шел, ведь встретиться мне что-то должно: или деревня, или указатель поворота, или люди. Кто-то скажет, где я и куда я. Без этого никак. Навигатора у меня нету, чтоб сказать, что я уже проехал мимо нужного поворота…
Но прошел я недалеко. В животе забурлило, и вчерашний шашлык стал проситься наружу. Хлебушек-то хорошо сработал, в верном направлении. Блин, а сколько я это вчера сожрал? Откуда это во мне столько поместилось и все не кончается и не кончается? Как говорила Надька, глядя на обделавшегося котенка: «Сколько же дерьма помещается в этом маленьком тельце? Ни за что бы не подумала, что столько может!»
Так и со мной. В будущем году здесь все расти как на дрожжах будет. А я – аж ослаб от большой разгрузки. Отошел и посидел уже не орлом, а по-обычному.
Отдохнул и пошел. Вышел на обочину и двинул дальше. Тут дорога липами обсаженная, поэтому иду, маневрируя со стороны на сторону, чтоб в теньке оказаться. А сколько мне идти? Это фиг его знает. Но думаю, что вряд ли такое может быть, чтоб километров двадцать пройти и ничего не было. Ни деревни, ни села, ни прохожего, ни проезжего. А сколько я уже прошел? Не знаю, ногам-то больно, значит, уже не одну автобусную остановку прошел. Ну, эти двадцать километров таки кончатся. Или сегодня вечером, или завтра утром. Ведь не буду ж я по кольцевой развязке ходить и ждать, когда это кольцо кончится? Что-то да и будет. А пока этого нет, надо дальше подумать. Вот пойду и головой тем временем работать буду. Откуда я здесь взялся и как – это я уже придумал, только с энкавэдэшниками, как с ментами, разговаривать надо – без подробностей. Двумя словами. Чтоб не проболтаться про ненужное.
