Андрей Буровский - «Прогрессоры» Сталина и Гитлера. Даешь Шамбалу!
— Так вот, я видел что-то странное на озере: то ли человек, то ли нет…
— Какой человек! Голуб-яван. Много их там ходит до сих пор. Ходят и, случается, пакостят: пытаются каналы ломать, трубы… У нас они ночью напали, убили одного хорошего человека, двоих ранили. Мы тогда много их постреляли, рассердились. У одной матки вот Федьку маленького тогда взял… Рука не поднялась его добить: как человеческое дите. И хорошо! Этот «снежный человек» вон какой вырос… Федька мне с книгами помогает, на верхотуру лазает и там порядок наводит.
Словно для иллюстрации этих слов Федя, ловко цепляясь руками, полез по стеллажу без всякой лестницы, стал там стирать с книг пыль. Держался ногами, одной рукой снимал книгу, другой вытирал. Какое-то время и Казанцев, и Петя наблюдали за ним.
— И острастка… Никому не даст книг выносить, а то мерзкая русская манера: воровать книги.
— Я чуть не упал, его увидел.
— Не вы первый… А, говорите, Гурджиев вас первый день водил — что же не предупредил?
— Он вроде собирался что-то сказать про библиотеку, да раздумал.
— Узнаю… Имейте в виду — у Гурджиева плохая репутация, не надо ходить с ним в походы. Так вот, про золото… Тяжелые условия, не спорю, и вода в озере ледяная. Руки все задеревенели, огня нет… Разве что маленький, в керосиновой лампе… на ней и греешься. Но зато и золота брали немерено, килограммами. После второй экспедиции я задумался — может, больше не ходить? На новый дом хватит, на жизнь на несколько лет тоже хватит… Рассыпное золото тем более кончается, его теперь добывать — целая промышленность нужна.
И еще одно дело… Начал я понимать, что не простые это люди меня наняли и не в одном золоте тут дело. Первый-то год меня самого не трансгрессировали, а во время сезона муку, сахар — трансгрессировали. И после сезона весь отряд и золото — трансгрессировали. Стоим в мехах, грязные, кожа от сухости потрескалась, вооруженные… И сразу оказываемся в Индии: жара под сорок, давление другое, теплые дожди стеной… Долго в себя приходили.
На другой год наниматели уже откровеннее были, да и сами появлялись… тем же способом. Как подумал, не уходить ли от них совсем, стал спрашивать… и рассказали они мне многое… Нужен я им был, и стали мне честно рассказывать, что не богатства хотят, а собираются Крепость построить…
Я им — так ведь денег нужно немерено! А они — уже есть.
Я им — и как вы все необходимое на такую высоту забрасывать будете?
А они — ты не догадываешься?
Я им — ну построите вы Крепость… И что? И придется сидеть безвылазно, потому что никто в вас не поверит.
А они — в нас и так никто не верит, а таким, как ты, мы много кому сможем помочь. И вообще — это тоже против коммунистов.
Я с самого начала был не против, а уж раз против коммунистов — тут сразу согласился.
Ка-ак мы от озера били ход, строили подземный завод, потом и весь город! Сама работа адова, камни твердые просто невероятно, и все делать надо на такой вот высоте. А ведь всего за год сделали! Одни ход били, а другие уже технику монтировали.
— Василий Васильевич, у вас такая биография, что не нужно ни Купера, ни Майн Рида.
— Жизнь всегда бывает покруче романов. Что во время Гражданской войны делалось, никакому Майн Риду не описать.
— Но вот чего не понимаю: как получилось, что человек с такой биографией сделался библиотекарем?!
— А я книги всегда уважал… Только по молодости это долгое время главным в жизни не становилось. У меня и в Харбине библиотека большая была. Первую свою я в Хабаровске еще всю оставил, в эмиграции вторую нажил. Когда меня позвали Крепость строить, говорю — и пошел бы, да вот — библиотеки своей жалко. Долго ее собирал, и та под угрозой, потому что дом старый, сырая такая развалюха… Тогда мне и говорят — мол, давай, помогай добычу золота налаживать и обеспечивай инженерные работы. Если сделаем Крепость — все тебе будет в ней до самого скончания дней. В числе прочего и библиотеку твою перевезем…
— Перевезли?
— Нет, трансгрессировали. Меня еще в посвященные хотели брать, обещали открыть третий глаз и прочие все чудеса… А я что-то не захотел. Мне говорят: пора становиться послечеловеческим существом. От тебя, говорят, до того, что получится, как от твоего Феди до тебя. А мне неохота, я уж какой есть — такой и буду. Хорошо, с библиотекой не обманули. Они вообще не обманывают чаще всего. Хорошая работа, хотя, конечно, и стариковская. Крутовскому тоже должность дали хорошую: ферму строить. Он своих идей тьму-тьмущую в ферму вложил.
— Тоже эмигрант?
— Не эмигрант, но судьба трудная. Он же и в Сибири сады разводил, новые породы плодовых деревьев выводил. Уже когда то-олько начали работать, Слава Крутовский сразу говорил: если будет вода, можно такое хозяйство построить, чтобы самих себя снабжать и ни от кого не зависеть. Ему и дали такое хозяйство, как вот мне дали библиотеку.
— В общем, каждый имеет то, что хочет…
— Из нас двоих — получается, что да. Я вот книги читаю, разбираюсь. Получаю их отовсюду: и из эсэсэра, и из эмиграции, и из всей Европы. Посвященные их сами достают и сюда трансгрессируют. А я люблю с ними работать… Тем более жить как в молодости, всегда в путешествиях, уже бы не смог… Разве что вот месяц, что я должен не в Крепости провести, обычно ухожу в Нагорье, охочусь. Пошли со мной? Мне молодой помощник очень нужен.
Петю невольно разобрал смех.
— Василий Васильевич… Я в Крепости куда ни пойду — везде меня зовут к себе работать. Вчера инженеры звали к себе… на выбор любое занятие. И на ферму звали… Вот врачи пока не звали никуда.
— Я вас к себе работать и не зову… Ко мне — это в библиотеку. Может, лет через тридцать, а вернее сказать, через сорок вы на такую работу и пойдете, и даже с большим удовольствием. Но пока вам совсем другое надо. Охота — это же отдых на природе.
— Я в Ленинграде собирался преподавать тибетский язык и страноведение. Думаете, не смог бы?
— Может, и смогли бы… Если бы ваша бурная энергия находила полезный и достаточный выход… Еще чаю хотите?
Они опять пили невероятно вкусный чай с какими-то незнакомыми Пете травами, говорили о книгах. Феде чаю тоже налили, он сидел ждал, пока остынет. Петя вроде и все понимал, но на Федю старался не смотреть…
— К ним надо привыкнуть, — проницательно заметил Казанцев.
Опять Бадмаев
Бадмаев вошел неожиданно, бесшумно, причем в дверь.
— Здравия желаю, ваше благородие! — с грохотом взлетел Казанцев.
— Здравствуйте, Петр Александрович! — поднялся Петя.
— Чай да сахар… Лучше налейте мне тоже, — тихо усмехнулся Бадмаев. И, специально отнесясь к Пете, так же вполголоса:
— У вас наверняка уже есть вопросы…
— Целая куча… Даже не знаю, с чего и начать.
— Начните с главного…
— Тогда так… — Петя немного подумал, как бы лучше выразить давно назревшее. — Понимаете, Петр Александрович… Я все время чувствую себя примерно так, как если бы я попал в действующую армию, меня знакомили бы с полковниками и генералами. Но водят меня почему-то не на передовые позиции и не к пулеметным гнездам, а на кухню или в прачечную. А всякие важные военные рассказывают, какой хороший урожай капусты получили в подсобном хозяйстве и сколько у них кальсон лежит на складе… Стоп! Может быть, дело именно в этом? В том, что я имею дело с интендантами? Но если так, то, опять же, почему? Почему я все время упираюсь исключительно в тех, кто обеспечивает жизнь Крепости? А не с теми, кто создал ее серьезную славу?
Бадмаев тихо заулыбался:
— Надо же с чего-то начинать… Вот вы начали с грубой прозы. И что? Неужели сразу разочаровались в нашей Крепости?
— Не разочаровался… Но все же: о Шамбале говорят столько невероятных историй… Как о параллельном мире, в котором сидят мудрейшие… но непонятные мне восточные мудрецы. Из этого параллельного мира должна исходить какая-то восточная мудрость. Такая мудрость, что все во всем мире должны встать и пойти за ней… И что я вижу? Камни двигаются, но, опять же, никакой мистики — ясно виден паз, в котором камень ходит. Типичная европейская техника, как дверь в купе. Громадная работа, но никак не монгольская, не тибетская и даже не китайская. Подземный город, машины, невероятная медицина, вежливые медсестры, наука… Что это?! Шамбала, получается, это как Ленинград или Москва, только чище и лучше…
— Атомной энергетики нет ни в Москве, ни в Ленинграде.
— Я же и говорю: здесь даже современнее все.
— Никакой восточной экзотики, — Казанцев подсказал это таким нейтральным тоном, с таким невинным выражением, что любой насторожился бы.
— Голубчик, голубчик, — покачал головой Бадмаев. — Ну зачем вы так?! Тем более Петр Исаакович — профессиональный востоковед… Я понимаю так, что он не ждал здесь такого… такого европейского, современного общества…
