Александр Бушков - Золотой Демон
— Вот с этого и начинали бы, — сказал поручик. — А то предстали этаким благодетелем…
— Я — благодетелем? Да что вы! Ни про какую благотворительность и речи не заходило. Один только взаимовыгодный союз двух неглупых и честолюбивых индивидуумов… А условьице не сложное. Душа, как уже говорилось, мне без надобности, и потребности мои более материальны. Охотно допускаю, что вас покоробит, разозлиться можете, да что ж поделать, коли таков расклад… Мне Елизавета Дмитриевна нужна.
— Как это?
— Ну, что вы мальцом-то прикидываетесь… Сами понимаете. Елизавету Дмитриевну вы мне отдадите. Единственное условие, единственная плата…
Самое примечательное, что поручик даже не рассердился и не удивился всерьез. Холодно, отстранение подумал: а ведь к тому все и шло… Следовало ожидать.
— Умный вы человек, — одобрительно кивнул Иван Матвеич. — Проклятиями не сыплете, зубами не скрежещете, даже не пытаетесь меня приложить чем-нибудь тяжелым — поскольку предприятие заведомо безнадежное…
— Я догадываюсь, — сухо бросил поручик.
— Вот и прекрасно, вот и ладненько… Такое ваше рассудочное поведение внушает надежду, что мы договоримся ладком… Это не каприз, Аркадий Петрович, это мое настоятельное условие. Вы мне ее отдадите.
— Она не вещь. Не статуэтка какая, которую можно с рук на руки передать…
— А вот такие подробности вас беспокоить не должны, — вкрадчиво сказал Иван Матвеич. — Вы мне ее отдадите, а дальше уж моя забота…
Он встряхнул рукой, подняв ее высоко вверх, — и за ней потянулась выхваченная из воздуха полоса материи, красноватая с золотистым отливом. Иван Матвеич расправил ее, выложил на импровизированный стол — и поручик рассмотрел, что это платье с длинными рукавами, изготовленное из незнакомой поблескивающей ткани наподобие тончайшей парчи.
— Вот, возьмите, — деловито сказал Иван Матвеич. — Нужно мне, чтобы на красавице не осталось ни единой прежней ниточки, ни единого прежнего украшения. Пусть останется, как есть, наденет этот наряд и пожалует ко мне в возок. Где и продолжит путешествие в холе и заботе… Уяснили?
— Вы не с ума ли сошли? — спросил поручик. — Как я ей буду этакое предлагать?
— А вот возьмите и предложите, — безмятежно сказал Иван Матвеич. — Она у вас женщина разумная, с соображением. Вот и постарайтесь ей втолковать: либо она послушается, либо… — он жестко усмехнулся. — Либо не только она, но и все до одного навсегда на тракте останутся. В виде косточек, волками дочиста обгрызенных. Помните волков, что вам дорогу преграждали? Их вокруг тьма-тьмущая, позвать нетрудно, а наставления дать еще проще. Я, Аркадий Петрович, не шучу. Или так, или этак… Не настолько ж она эгоистка, чтобы этакую прорву людей, в том числе и вас, и себя обрекать на бесславную и скоропостижную кончину на зубах бессмысленного зверья… Ну не смотрите вы на меня так, мне это, можно сказать, жизненно необходимо, вот и вынужден проявить твердость… не могу я иначе, ясно вам?
У поручика едва не вырвались ядовитые фразы, основанные на увиденном во сне, но он вовремя прикусил язык. Не следовало показывать, что ему это известно, — были нешуточные подозрения, что последние сны не Иваном Матвеичем насланы, а явились по каким-то другим причинам. Не стал бы этот субъект сам рассказывать о крайне неприятных для него событиях прошлого, тут что-то другое…
— Да не переживайте вы так, — чуть ли не панибратски похлопал его по плечу Иван Матвеич. — Будьте выше этаких пошлостей. Будущее я вам обещаю грандиозное. У вас еще такие придворные красотки будут, что и сравнить нельзя. За все надо платить, любезный. Сами рассудите, что вам дороже: сказочное для вас нынешнего будущее или…
Кажется, он догадался, какую линию поведения следует избрать. Быть может, если затянуть дело, все и обойдется — не так уж далеко до Челябинска и осталось, а там еще неизвестно, как и обернется…
— Очень заманчивые у вас обещания, Иван Матвеич, — сказал он совершенно естественным тоном опытного купца, обсуждающего серьезную сделку. — Что греха таить, заманчивые… Однако, простите великодушно, пока что наблюдаются одни обещания. И не более того. Как оно повернется в будущем и осуществятся ли щедрые обещания, еще вилами на воде писано — а Лизу вам следует отдать уже сейчас…
— Опасаетесь — обману?
— Опасаюсь, — кивнул поручик, усилием воли изобразив самую циничную ухмылку.
Иван Матвеич развел руками:
— Так уж сложилось, что не могу я вам сейчас представить никаких убедительных доказательств. Откуда им взяться, если мы с вами не в Петербурге блистаем, а сидим в заснеженной глухомани… Не расписку же прикажете писать? Смех один… Так что, дорогой Аркадий Петрович, придется уж вам рискнуть и поверить мне на слово. Риск, как у вас говорят, благородное дело, — его взгляд был колючим и холодным. — Либо вы мне верите на слово, как благородный человек благородному человеку, либо… Волчишков вокруг немерено. Либо окажется ваша Лизанька под надежным покровительством и защитой, либо лежать ее косточкам на этом самом тракте. Что вас, откровенно говоря, уже не сможет огорчить, потому что и ваши собственные окажутся недалече… Вот вам и весь сказ. А вы уж думайте…
Поручик поднялся на ноги, едва не задевая макушкой крыши. Потянулся к дверце.
— Платье заберите, — вкрадчиво посоветовал Иван Матвеич. — Ах, не хотите… Дело ваше. Подумайте на досуге, взвесьте все, охолонувши. Только, я вас умоляю, не задерживайте с решением, потому что много времени я вам не дам…
Поручик выбрался из возка и от души грохнул дверцей. Заметил краем глаза, как крупная фигура проворно, не производя шума, отпрянула за возок. Обошел его. Там стоял Самолетов, прижав палец к губам, мотал головой в сторону. На цыпочках двинулся прочь, и поручик сердито направился следом.
— Подслушивали? — спросил он, когда они оказались на значительном отдалении.
— Был грех, — безмятежно ухмыльнулся Самолетов. — Мы ж не дворяне какие, нам не унизительно, да еще в такой вот ситуации… Вот что ему, значит, вынь да положь…
— Послушайте…
— Вы уж на меня-то не скальтесь, — сказал Самолетов веско. — Я-то тут при чем? Вообще, на мой непросвещенный взгляд не стоит сейчас эмоциям поддаваться. Нужно думать, как выкрутиться… Ситуация, грубо говоря, поганая. И в угрозы его я, знаете ли, верю…
— Я тоже, — тихо признался поручик.
— Что же ему так приспичило насчет Елизаветы Дмитриевны…
Поручик заговорил. Он пересказывал свой сон, стараясь отсечь ненужные подробности и оставить главное. Непохоже, что от собеседника можно ожидать помощи или дельного совета — но и держать это в себе он более не мог.
— Интересно… — тихо сказал Самолетов, — ах, как интересно… Вот, значит, как его повязали…
— Думаете, это было не наваждение?
— Может, и не наваждение, — сказал Самолетов, — а доподлинное прошлое. Уверенно судить не берусь, чересчур уж тонкая материя, диковинная донельзя… но почему бы и нет?
— Но Лиза… вернее, о н а на Лизу похожа как две капли…
— А вот это как раз, пожалуй что, и неудивительно, — сказал Самолетов. — Мы все не с неба упали, у каждого из нас вереница предков длиннющая… Рассуждая логически, и полторы тысячи назад, и две, и даже десять предки наши должны были обитать на этой земле… И чем там они занимались, с кем враждовали и как, мы и знать не можем… Обратили внимание, что наш чертов попутчик, получается, не так уж и всемогущ? Определенно не может, простите за прямоту, взять вашу супругу за шиворот и силком к себе увести. Иначе не заводил бы разговора… Уж не знаю почему, но не может…
— Зато волков свистнуть, у меня такое предчувствие, вполне может…
— Пожалуй, — серьезно сказал Самолетов. — Вот только угадать бы, что для него важнее: заполучить все же Лизавету Дмитриевну или, получив окончательный отпор, воскликнуть, как в пьесе: «Так не доставайся ж ты никому!» А угадать-то и не получается, поди тут угадай… Пойдемте к профессору. Расскажем о новостях…
— Не вижу я в этом никакого толку, — безнадежно махнул рукой поручик. — Сидит день-деньской, чертит свои стрелочки и закорючки…
— Пойдемте, — сказал Самолетов. — Я в глубине души тоже настроен скептически, но, пожалуй, это и есть наша единственная зыбкая надежда. Вы офицер, а я купец, у нас головы другими заботами заняты и к другим сложностям приучены. А господин профессор, что о нем ни думай, привык голову ломать именно что над научными загадками. Способен усмотреть то, что мы с вами и не приметим.
— Это вы себя обнадеживаете…
— Обнадеживаю, — согласился Самолетов. — А вы что же, надежду всякую оставили? Вот видите… Хоть надежда да осталась. Да, кстати… Этот стервец вам, часом, не делал ли заманчивых предложений? Быть его сообщником, верным адъютантом? Золотые горы не сулил?
