Алексей Ивакин - «Тигры» на Красной площади. Вся наша СМЕРТЬ - игра
Лаборант сидел и шлифовал какой-то код, как вдруг в коридоре раздались выстрелы, потом чего-то громыхнуло… Коллеги по офису выскочили в коридор, но тут же упали, сраженные пулями.
— Этот тоже было кинулся к выходу, но вдруг увидел немецкого солдата…
— Кого? — не понял Измайлов.
— Дойчен зольдат, — подтвердил лаборант, нервно кивнув.
— Какой еще дойчен зольдат?
— Каких в кино показывают, — перевела Римма, внимательно вслушиваясь в сбивчивую речь пленного. Или освобожденного?
— Так, дальше что?
А дальше… А дальше лаборант отправил его в Москву…
— Куда? — одновременно выдохнули бойцы.
— Я ему предлагал в Берлин, но он предпочел в Москву, — ответил лаборант и захлопал белесыми ресницами.
— А ну покажь…
Чудо в белом халате, измазанном в густой крови, медленно приподнялось. Виновато улыбнулось и махнуло рукой:
— Ком, ком!
Нажав несколько кнопок на устройстве, встроенном в стене…
— На домофон похоже, — булькнул Мутабор, постепенно приходя в себя.
Нажав несколько кнопок, американский немец посмотрел в открывшийся глазок. Одна из стенных панелей вдруг отодвинулась.
— Черная-черная комната, — прокомментировал Прохоров.
Действительно. В комнате не было света. Только три монитора, полукругом окружавшие того самого немца, неподвижно сидевшего в кресле. К телу его были прикреплены какие-то проводки и шланги, на голове, как влитой, сидел шлем с пластиковым забралом. Другой шлем — времен еще Первой мировой войны — валялся в углу, словно ночной горшок. Немец время от времени дергался. И танк на экране повторял его движения.
— А давай его шлепнем, — прошептал Лисицын.
Лаборант криво улыбнулся, а за ним, также криво, улыбнулась и Римма:
— Нет. Он останется там. И если он останется там и там выживет… Он вернется оттуда. Мы проводили эксперименты. Начальство набрало каких-то мексиканцев, мы их телепортировали на полигон, а тела остались здесь. Потом тела уничтожали, но мексиканцы вернулись. Единственный способ уничтожить ЭТО — убить и там и здесь.
— Одновременно?
— Пока ОНО не вернулось.
— То есть можно его захерачить здесь, а потом там?
— Возможно. Мы еще не проверяли, у нас партия мексиканцев кончилась.
Вместо ответа Измайлов выстрелил сидящему в кресле немцу в затылок:
— Сейчас проверим.
Красные брызги потекли по монитору. Мутабора опять бы вырвало, но было уже нечем.
А глаза майора Измайлова были опять пусты и ледяны.
Работа такая…
— Ты! — кивнул он Лисицыну. — Тело убери и кресло промой. Потом останешься здесь и будешь пленного контролировать.
— Но я…
— Это приказ.
Лисицын кивнул.
— Ты! — Прохоров напрягся. — Бери автомат этого урода и к Раббиту. Он — старший.
Прохоров кивнул, соглашаясь.
— Ты! Со мной пойдешь.
Римма изумилась, но ничего сказать не успела.
— Так надо, девочка.
— А я? — выдавил из себя Мутабор.
— А ты у нас геймер? Чемпион чемпионата по чемпионам? Туда пойдешь, — показал подбородком Измайлов на центральный экран.
— А я то чо? — поднял руки Митёк. — Хватит, я уже навоевался!
Измайлов сделал шаг вперед и обнял Митька за шею. Одной рукой. Другой — сунул автомат в живот. И начал шептать бывшему дизайнеру в ухо:
— Вот там люди погибают. Совсем погибают. Напрочь погибают. И ты единственный, кто эту суку остановить сможет…
— Да там же юниты, — попытался отдернуться Мутабор.
— Слышь, геймер, юниты-хуюниты… Это не важно, ДНК у них или двоичный код. Там — наши. И там — «Тигр» на Красной площади. Не пойдешь — пристрелю. Ясненько?
Мутабор обреченно кивнул. Как это… «Куда ни кинь, всюду клин»? Ну… Там у него хоть шансы есть, а тут…
— А Римма? А Раббит? У них же игровой рейтинг больше, — вдруг вспомнил о партнерах по танчикам Митёк, усаживаясь в кое-как оттертое кресло. — Они же лучше меня!
— Они? — оглянулся майор Измайлов. — Пожалуй, да… Они — лучше во всех отношениях. Поэтому я тебя ёбну первым, если что. А их буду прикрывать.
— Чо? — не понял Митёк.
— Через плечо, дизайнЁр, — ударил на последний слог спецназер и скрылся.
Пузатый полицай Лисицын из поганого отдела «Э» постучал рукояткой пистолета по шлемаку Мутабора:
— Работаем, парень. И если схалявишь, за тобой Римма придет. Понял?
Пришлось работать…
ГЛАВА 24
Мутабор осторожно двинул свой танк за Василием Блаженным в сторону ГУМа. Все-таки, надо было «ИС-3» выбирать, но проклятая спешка не дала сориентироваться как следует. Блин… Эти менты… То есть полицаи, конечно… И не заметишь, как на них работать станешь. Хотя… Хотя можно же сейчас остановить машину, выскочить и свалить нафиг. Вон, под мост и там уже краями — домой, домой, в Пензу. Что этого «Тигра» местные завалят. Еще полчаса-час — прилетят какие-нибудь «Черные акулы» и накроют немца. Проблем-то? При чем тут Митёк? Ну и разнесет в хлам половину Кремля этот немец. И что? Можно подумать — никто не мечтал этот Кремль взорвать к чертовой матери? Чтоб этим правительствам жилось плохо. Да сейчас половина России этому «Тигру» аплодирует. Включая силовиков. А вечером — все будут аплодировать. Это же национальный русский спорт — ненавидеть правительство изо всех сил. Кто больше ненавидит — тот и чемпион.
Митёк уже собрался было остановить тяжелую машину и выскочить из танка… Но вдруг вспомнил взгляд Риммы. Презрительный такой… Словно она смотрела на таракана, выползшего из-под плинтуса на божий свет. А еще вспомнил, как дернулось лицо этого спецназовца, когда Митёк предложил вместо себя девчонку сюда отправить.
Пожалуй, впервые за всю жизнь Митьку стало стыдно. Нет, было стыдно еще раз, когда Лисица прыгнул с моста, а Митёк Брамм — не смог. А там метров-то было… Ну два, от силы.
— Ссыкун! — орали ему пацаны с пляжа.
И кого волнует, что они тогда в третьем классе учились?
А Серега-то смог… «Может, теперь твоя очередь, Митёк?» — сказал внутренний голос с интонациями Риммы. И только акации над темной водой…
Бывают такие моменты в жизни любого пацана, когда надоедает рефлексировать. Именно в этот момент юноша становится мужчиной. И паспортный возраст тут ни при чем. Юношей можно до самой пенсии проходить. Не достроив дом и недолюбив женщину. Жизнь без креста… Крест — то, что может нести человек через Голгофу жизни. Может, потому как человек. Должен, чтобы остаться человеком. И без креста он становится не человеком, но карликом в человечьем обличие. Ибо нести крест может только сильный. Нести не за себя, за других. За свою женщину, за своих детей, за свой дом, за своих братьев. Иначе ты… Чмошник ты иначе. И это есть истина. Нет, ты не станешь богом. Даже полубогом не станешь. Даже героем не будешь. Герой — тот, кто преодолевает сам себя. Тот, кто делает то, что должен, тот, кто выбирает свой крест и тащит его, спотыкаясь, падая и чертыхаясь, стирая пот со лба и кровь из носа… Тот просто мужик. И несть им числа, этим простым русским мужикам, которые даже не думали, порой, что идут по пути, проторенному Христом. Нет, они не стали Богочеловеками. Они стали людьми. А рефлексии? А рефлексии — они потом будут. Просто надо брать жизнь с того, кто за други своя… И не только за други… Но и не только против ворога…
Бывает такая секунда в жизни — когда становится стыдно.
С Митьком эта секунда случилась здесь и сейчас.
Медленно, но уверенно «ИС» выполз на Красную площадь…
Триста метров длина ее. От Исторического музея до собора Василия Блаженного…
Тут не играет ничего. Ни калибры, ни толщина брони. Триста метров — это дистанция смерти для любого из танков. Здесь играют по другим правилам…
По хитрости тут играют. Или по наглости. На наглость Митя и сыграл. А что, Дмитрий Брамм не русский, что ли? Вполне себе…
Немец неторопливо развернул башню в сторону Спасской башни, даже не подозревая, что попал в прицел советского танка. Нажатие на педаль и…
В последнюю секунду «Тигр» чуть сдал назад, и снаряд «Иса» пронесся мимо, воткнувшись в Исторический музей красными брызгами.
— Твою же мать! — заорал Мутабор и рванул вперед. Медленно, как медленно тянулись тягучие секунды и как быстро разворачивал башню «Тигр».
— Да иди ты в пи… — орал Митёк, несясь навстречу немецкому танку, и дал очередью пулеметами. Смысла нет, но так спокойнее.
— Аллах, не шути так больше, пожалуйста, — упал на колени таджик в оранжевом жилете, провожая взглядом ревущий огнем танк…
— Да скорей же! — продолжал орать Митя, глядя на индикатор перезарядки и держа в прицеле немца.
Немец же клял в этот момент свою башню:
— Да поворачивайся же ты скорее!
Выстрелили они почти одновременно.
Два снаряда пронеслись в сантиметрах друг от друга.
