Уильям Дитц - Проклятый Легион
«ПРИГОТОВИТЬСЯ РАСКРЫТЬ ОСНОВНОЙ ПАРАШЮТ… ПЯТЬ, ЧЕТЫРЕ, ТРИ…»
Хисук—Да дождался отсчета «один», послал нужный сигнал и почувствовал, как ткань вывалилась из рюкзака.
Парашют раскрылся мощным рывком, мир стабилизировался вокруг Хисук—Да, и хадатанин вздохнул с облегчением. Он цел, все–таки добрался до этого места и имеет хорошие шансы добраться до цели.
Казалось, прошли лишь секунды, и вот уже усеянная валунами земля рванулась ему навстречу, ударила по пяткам и сбила с ног. Хисук—Да покатился, остановился и оттолкнулся от покрытой инеем почвы. Он жив!
Дул слабый ветерок. Парашют свалился вокруг хадатанина, накрыв собой соседние валуны. Хисук—Да вытянул ткань, собрал ее и затолкал под камни.
Команда сохраняла строгую радиотишину, пока собиралась вокруг своего командира.
Хисук—Да убедился, что они целы, выругался, когда услышал, что гондола Марла—Са не смогла раскрыться, и связался с микроспутником, чтобы проверить свое положение. Данные со спутника подтвердили то, что уже сказали хадатанину его глаза.
Потребуются почти целые хадатанские сутки, чтобы добраться до холмов, и неизвестно сколько еще, чтобы найти туземцев и купить их верность. Трудная задача, но выполнимая, учитывая, что у наа есть причины ненавидеть людей и что они воюют с ними.
Уверенность наполнила душу хадатанина. Придет день, когда хадатанские дети будут изучать в школе его подвиги. А он добьется, чтобы наа дали ему какое–нибудь звучное имя. «Воин—Призрак Альгерона» — пожалуй, неплохо. Или что–нибудь очень похожее. Он подумает над этим во время марша.
В пустыне трудно найти укрытие, но хадатане были хорошо обучены и умело использовали то, что есть. Команда сохраняла патрульный строй, держала датчики настроенными на максимальную чувствительность и внимательно смотрела по сторонам. Их головы вращались направо и налево, их дыхание затуманивало воздух, а ноги оставляли следы на мерзлой земле.
Впереди, на некотором расстоянии, пробежали маленькие, почти невидимые животные. Солнце вспыхнуло на чьем–то забрале, и этот свет заметили глаза, которые смотрели на юг, когда команда приземлялась.
Глаза моргнули и сузились. Воин наа опустил на грудь добытый у Легиона бинокль и достал фотоаппарат. Кто–то шел. Не наа, не люди, но внешне похожие.
Воин сделал двенадцать снимков чужаков крупным планом и убрал аппарат в рюкзак. Потом, убедившись, что точки по–прежнему движутся в его направлении, спустился на землю и побежал. Это был грациозный бег прыжками, которые поглощали расстояние и сохраняли силы.
Похоже, шла беда, и Убивающий Наверняка захочет узнать об этом.
13
И наконец, особенная трудность в войне — это огромная неопределенность данных, потому что весь бой следует до известной степени планировать в простые сумерки, которые… подобно эффекту тумана или лунного света придают вещам преувеличенные размеры и неестественный облик.
Карл фон Клаузевиц
«О войне»
1832 стандартный год
Планета Земля, Империя людей
Император стоял спиной к окну. Над его голо вой кружило крошечное насекомое. В высокое арочное окно лился солнечный свет, и тень императора протянулась по полу.
Адмирал Сколари остановилась перед самой тенью, ее сердце стучало как барабан. Настал момент, которого она ждала. Император принял решение, и дела обернулись так, как она хотела. Да, следуя примеру своей матери, император мастерски натравливал свои вооруженные силы друг на друга, не давая никому из них преимущества.
Для чего же еще дарить Легиону собственную планету, если не для того, чтобы уравновесить влияние ВКФ и космической пехоты?
Но Хадата угрожала всей империи, и чтобы противостоять угрозе, императору придется поставить все свои войска под единое командование, или он рискует проиграть войну. Они все должны иметь единую точку зрения, единую стратегию и единого командующего.
И кому, как не ей, быть этим командующим? Ведь именно военно–космический флот связывает империю воедино, и именно он примет на себя основную тяжесть любой атаки — атаки, которую она встретит с самым большим флотом, когда–либо собиравшимся. А справившись с врагом одним решительным ударом, она присоединится к короткому списку военных, которые посредством единственного боя изменили ход истории.
А потом? Кто знает? Но было бы глупо выпустить из рук всю эту силу. Кроме того, нужно считаться с Консорциумом Внутренних Планет. Они финансировали ее и будут рассчитывать на право голоса. Захотят ли они оставить императора у власти? В лучшем случае — очень сомнительно. Император прервал ее мысли:
— Мое решение принято.
— Да, ваше величество.
— Все мои силы отойдут к внутренним планетам и приготовятся защищать их.
— Включая Легион, ваше величество?
Император резко повернулся на каблуках. Солнечные лучи ударили ему в спину. Его голос был холоден и неуступчив.
— Я сказал: все мои силы, разве не так? Сколари наклонила голову.
— Да, ваше величество. Простите, ваше величество.
Император отмахнулся от извинений. Копии спорили в его голове. Одни поддерживали его решение, другие были против. Черт бы их все–таки побрал, вечно препираются, делая его жизнь несносной.
— Незачем извиняться. Вы получили приказ. Выполняйте.
Сколари низко поклонилась.
— Слушаюсь, ваше величество. Тотчас же, ваше величество.
Император кивнул и отвернулся к окну. Сколари повернулась так энергично, что плащ закрутился вокруг нее, и пошла к двери. Насекомое уселось на левое плечо адмирала, но оно было таким легким, что Сколари ничего не заметила.
Генерал Марианна Мосби закрыла парадную дверь своего дома, прошла мимо стоящих на часах бойцов II и торопливо зашагала по дорожке. Было темно, и уличные фонари отбрасывали на аллею круги света.
Лимузин на воздушной подушке ждал неподалеку. Он был длинный, черный и тяжеловооруженный. Двигатель зажужжал, машина подплыла прямо к тротуару, и струя гонимого воздушным винтом воздуха ударила в ее лодыжки.
Дверь открылась, и Мосби скользнула внутрь. В салоне пахло кожей и дорогим одеколоном. Одеколон принадлежал ее заместителю, красавцу–полковнику по фамилии Дженнингс. Свет падал с потолка, оставляя половину его лица темной. Дженнингс сардонически улыбнулся.
— Генерал разъезжает налегке. Мосби улыбнулась в ответ.
— Это одно из многих преимуществ карьеры военного. Обмундирование можно достать практически везде.
Дженнингс хмыкнул и повернулся к водителю:
— Субпорт семнадцать и поживее.
— Слушаюсь, сэр.
Лимузин рванул от обочины, и офицеров толкнуло назад. Дженнингс посмотрел в окно. Мимо промелькнули главные ворота. Погони не было. Он повернулся к Мосби:
— Пока все хорошо. Мосби кивнула:
— Да, если можно так сказать о мятеже. Нет никакой ошибки?
Дженнингс покачал головой.
— Никакой. Людям мадам Дассер удалось провести микробота через охрану императора. Император сам отдал приказ.
Мосби почувствовала внутри себя страшную пустоту. Она была уверена в своей способности соблазнить императора, изменить его мнение, повести его в нужном направлении. Но она проиграла, и из–за этого весь Легион оказался в опасности. Сколари будет более чем счастлива послать их на верную смерть, а если это не удастся, распустить Легион совсем и слить его личный состав с Корпусом космической пехоты.
Мосби царапнула ногтями дорогую обивку. Нет! Этому не бывать! Все нужные приготовления уже давно сделаны, и приказ вышел. Шестьдесят четыре процента личного состава Легиона на Земле примут участие в том, что разрабатывалось как сложная военная игра, но на самом деле будет массовым бегством. Бегством, которое освободит их для борьбы с Хадатой в краевых мирах, где все еще можно одержать победу и спасти миллионы жизней.
Мосби переживала из–за тех, кого оставляла на Земле, но знала, что сделать ничего нельзя, так как больший отряд почти наверняка вызовет подозрения. А вырвавшись подальше от земной гравитации, она отдаст приказ направиться к Альгерону и о последствиях будет беспокоиться потом.
Водитель выехал на Императорскую автостраду, перешел на начальственную полосу и включил мигалки, установленные за решеткой лимузина. Другие машины, за рулем которых сидели имперские бюрократы и прочие им подобные, поспешили убраться с дороги.
Лимузин на полной скорости промчался через центр делового комплекса, затем между правительственными зданиями и вырвался в пригород.
Далеко, насколько хватало глаз, искрились огни. Белые, голубые и янтарные, они сверкали как самоцветы, брошенные на черный бархат, освещая дорогу горожанам, которые едва ли сознавали нависшую над ними опасность. Ибо до сих пор потери империи систематически преуменьшались — стратегия, которая дала императору дополнительное время, но и способствовала тому, что большая его часть была потрачена впустую.
