Александр Афанасьев - Чужая земля
Тогда он стал отстаивать интересы других людей.
— Маршалла ду шуга[71] — поздоровался Шамиль, глядя на «русиста».
— Де дика хулда — без заминки ответил человек — я знаю ваш язык, господин Шамиль, хотя и не так хорошо, чтобы свободно говорить на нем. Поэтому, будет лучше, если мы перейдем на русский язык, который знают все присутствующие.
— По-русски говорить, все равно, что ругаться!
Хозяин дома постучал пальцем по столешнице — она была сделала целиком из среза пня какого-то огромного местного дерева.
— Ты не прав, Шамиль… — негромко сказал он — этот человек мой гость, и он заслуживает уважения. Что же касается языка, то язык это всего лишь язык — до тех пор, пока не приходит пора его отрезать…
Шамиль подумал, что сидящий за столом человек все-таки глуповат. Если ты что-то можешь, показывай, что не можешь, а если что-то не можешь — показывай, что ты можешь. В свое время они совершили большую ошибку, обсуждая на чеченском, что надо убрать одного русиста, в его присутствии. Предполагалось, что русист не знает чеченского — но оказалось, что он был агентом ФСБ и язык знал. Эта история стоила жизни одному из братьев по джихаду и чуть не стоила жизни ему самому.
Но вслух, конечно же — Шамиль все это не сказал. Вместо этого — он.
— Хьо кинт еравакха лайа сунна[72] — сказал он, приложив ладонь к груди и пристально смотря на гостя — я простой человек и порой допускаю грубость в отношении других людей. Прошу меня простить…
Гость кивнул.
— Дерриге а дикду. Иза дага а ма дайталла.[73]
И хозяин и гости вынуждены были прервать эту невидимую пикировку — как и в любой звериной стае чеченцы, встречая друг друга или представителя другого народа — первым делом должны выяснить вопрос о старшинстве. Равенство — им неведомо.
Женщина в чадре и никабе, длинном, черном мусульманском одеянии до пят — подала только что сваренный хаш. По дворику — плыл вкусный запах жарящегося мяса — готовили шашлык.
— Я пригласил тебя в свой дом, Шамиль… — неспешно и с достоинством начал хозяин, погружая ложку с глиняную пиалу с горячим, жирным супом — потому что ты был и остаешься одним из лучших воинов, каких только знала наша многострадальная земля. И оттого, что волей Аллаха ты переселился сюда — это не изменилось. Просто здесь много хороших воинов и среди других народов.
— И среди русистов, что ли? — ощерился как волк Шамиль. Зубы у него были истинно волчьи — белые, крепкие, как у молодого.
— И среди русистов… — спокойно подтвердил хозяин дома — только за последний месяц, если я не ошибаюсь, пятеро твоих стали шахидами. А в прошлом месяце — шахидом чуть не стал ты сам. Но это неважно. Как ты думаешь, почему так происходит, Шамиль?
— Так происходит, потому что мы разобщены! — не задумываясь, ответил Шамиль — горе, горе нам, ибо Аллах наказывает нас за асабию[74], а мы не извлекаем уроков и страшимся не единого лишь Аллаха, а тагута, и у него ищем правосудия! Разве не сказано — Не из нас тот, кто призывает к асабийе! Не из нас тот, кто сражается ради асабийи! И не из нас тот, кто проявляет гнев из-за асабийи.[75] Всех вместе нас — в несколько раз больше, чем проклятых свиноедов, но вместо того, чтобы объединиться, и принести Халифат заблудшим словом или мечом — мы грыземся как собаки из-за брошенной в кость пыли!
Хозяин дома — неодобрительно покачал головой.
— Горе нам, ибо мы повторяем ошибки раз за разом, вместо того, что извлечь из них уроки, и говорим, что все поняли — хотя мы подобны слепцам, блуждающим без поводыря. Сколько раз это все говорилось в том мире? Бесчисленное множество раз. Но каждый раз как выходили[76] — вспоминали о том, кто какого рода-племени еще до того, как видели врага.
— И что ты предлагаешь? — спросил довольно мирным голосом Шамиль — осчастливь нас своей мудростью.
— Я предлагаю перестать быть зверьми. Я предлагаю перестать прятаться в горах и пещерах. Какой хизб[77] ты даешь людям?
— Я даю людям хизб честности, жертвенности и веры — сказал Шамиль, начиная заводиться — а вот какой хизб даешь здесь ты? Я живу в пещере, а ты — в доме, где поместится и сотня человек. Сколько израсходовал ты имущества на пути Аллаха? И не боишься ли ты, что когда настанет Час — твои прегрешения перевесят твои несомненные добродетели и тебя ждет пламя?
— Я говорю о том, что хизб важнее джихада — спокойно ответил Аслан — пусть ты и не согласишься, но это так. Сплачивают людей, прежде всего слова, и только потом — совместно пролитая кровь. А ты всегда ставишь кровь на первое место.
— Это так. И только поэтому я жив.
Подали жижиг — галынш — эта перемена потребовала намного большего времени. Перед каждым едоком поставили тарелочки с самим жижиг-галынш из теста и курятины, небольшую пиалу с чесночным соусом и отдельно — пиалу с чесночным бульоном. Было вкусно…
— Для чего ты меня пригласил? — спросил Шамиль, поедая свою порцию — уж не хочешь ли ты отговорить меня делать джихад? Это тебе не удастся сделать, ибо в моей груди сердце льва, а не шакала…
— О нет… — сказал хозяин дома — я и не думал об этом. Ибо сказано — даже если делать зикр двадцать четыре часа в сутки, или читать фатиху, то и тогда ты даже на десятую долю не сравнишься с тем, кто вышел на пути Аллаха. Джон — будем называть его так — предлагает нусру[78] нашей умме. Взамен на то, что мы поможем убрать кое-кого, кто сильно мешает…
— Чье время истекло, так будет правильнее… — поправил гость хозяина дома, опять-таки довольно бесцеремонно — эти люди нам не мешают. Просто их время давно истекло…
— Русисты? — поинтересовался Шамиль.
— И не только.
Гость достал откуда-то миниатюрный — Шамиль никогда такого не видел, раза в два меньше обычного — ноутбук, пощелкал клавишами. Найдя требуемое, передвинул магнитофон так, чтобы Шамиль мог его видеть — фотографии нужных людей менялись раз в десять секунд.
Шамиль всмотрелся.
— Шайтан, это же правоверные!
— Но они не раз убивали вас, похищали ваших людей… — заметил гость.
Шамиль досадливо покачал головой.
— Это совсем другое. Это вам все равно, против кого воевать, для нас же — каждый из нас всего лишь правоверный, и только потом — араб или нохчилла. Многие мои люди не поймут этого и не выполнят приказ. А мне — вовсе даже не хочется вешать себе на шею кровников.
— А если все будут думать не на вас, а на других?
Аслан наклонился вперед.
— Послушай, Шамиль, послушай хотя бы потому, что я тебя старше. Не гожусь в отцы, но клянусь Аллахом, я тебя старше, а адаты[79] требуют уважать старших и прислушиваться к их словам. На нас смотрят как на зверей все более-менее цивилизованные люди, и это плохо. Только такие люди как Майкл — он впервые назвал имя своего гостя, хотя, вероятно и фальшивое — еще дают нам возможность существовать как нация и иметь землю, где мы можем жить, как хотим. Нет, нет! — властным жестом руки он остановил вскинувшегося было Шамиля — не впадай в грех гордыни, и не поминай сейчас не к месту Всевышнего. Много нам помог Всевышний, когда русисты пошли в атаку и уничтожили Ичкерию, а? А много ли нам помогли Братья-Мусульмане — которые вступили в сговор с ФСБ и выдали эмира Хаттаба… да и тебя пытались выдать? Только от того, как мы будем жить — по уму или нет — зависит, где мы будем жить, и будем ли жить вообще. Майкл обратился к тебе с деловым предложением, а ты — отверг его.
Шамиль — на сей раз не стал возражать, ибо чувствовал правоту собеседника. Дело в том, что он родился и вырос в СССР. Если бы он родился и вырос в Саудовской Аравии, где отец запросто может утопить загулявшую дочь в бассейне по приказу религиозной полиции мутавы — он бы думал по-другому.[80] Но он родился в СССР, получил образование в советской школе, там же он получил и изрядную дозу атеизма, цинизма и неверия. Ислам — был для него удобной ширмой, набором малопонятных слов, которые надо было произносить и действий, которые надо было совершать в определенное время. Он твердо усвоил, что ислам — это люди, которые придут тебе на помощь как родному — в то время как русисты не только не придут — но и кинутся друг на друга, будь такая возможность. Ислам — это беспредельно преданные тебе люди, которых можно оставить на смерть, прикрывая отрыв от сидящей на хвосте группы спецназа. Ислам — это шейхи, у которых столько денег, что они не могут их даже сосчитать — и они готовы будут поделиться ими с тобой, если ты одной с ними веры и делаешь джихад. Это был ислам Шамиля — не больше и не меньше. Если бы остался СССР — он, наверное, продвинулся бы по комсомольской или партийной линии и возможно даже стал бы первым секретарем обкома партии — место второго традиционно было зарезервировано за русским, который и должен был работать. Если бы это давало какую-то выгоду — он бы молился на телевизор.
