Дмитрий Старицкий - Наперегонки со смертью
Падре пытался протестовать руками, но под моим напором сдался.
— Разве что на самое донышко. Все же у меня уже не то здоровье, чтобы на такой жаре водку пить.
Я расстелил между нами на лавочке платок, выложил из пакета на него парочку помидорин. Порубил их напополам «кабаром». Отрезал хлеба. Потом налил водки. Падре — на палец и себе на два.
Молча выпили. Закусили помидоркой без соли.
— Какая она была? — спросил священник.
— Удивительная, светлая и правильная, — ответил я улыбнувшись. — Вся какая-то утренняя. Ее нельзя было не любить. И без нее я не представляю, как мне жить дальше. Что делать?
— Жить и помнить, — наставительно сказал падре, — чтобы быть достойным ее жертвы, которую она положила на алтарь любви и дружбы.
Аааа… Все мне сейчас одно и то же говорят. И нет в этих словах мне утешения. Ни в каких словах сейчас не будет утешения. Рана душевная также требует времени на заживление, как и рана телесная.
Но все равно надо поблагодарить этого неравнодушного ко мне человека.
— Спасибо вам, святой отец, за участие. А я ведь даже не знаю, как вас зовут. Кого в молитвах поминать.
— Когда я монашеский постриг принимал, меня Ингацио назвали. А здесь я настоятель этого маленького храма и епископ этого большого города. Окормляю по мере сил свою паству.
— Святой отец, что с нами происходит? Куда мы катимся? В кого превращаемся? Со времен древнего Рима над покойником должны были сказать похвальное слово ему. А вчера? Я — ладно, у меня горло перехватило от горя, и то себя корю. Но остальные так стояли и молчали как отара ягнят. Никто даже слова о ней не сказал над ее могилкой. И я не потому это сейчас говорю, что мне за мою Наташку обидно, а потому что в последние годы это повсеместное явления у нас на Старой Земле. Словно мы не от своих родителей произошли.
— Каждой темпоре свой морес, — слегка улыбнулся отец Игнацио, собственной шутке юмора. — Лишь только слова Бога Живого остаются неизменными.
Новая земля. Европейский союз. Город Виго
22 год 6 число 6 месяца, пятница, 19:44
Сегодня стрелял долго и так, будто все мишени были мои личные враги, убившие мою любимую девушку. И это остервенение мое не осталось без внимания.
— Да ты, Хорхе, никак решил обогатить мое стрельбище? — раздался за плечом голос капитан-генерала.
Он своей единственной рукой как раз смахивал со стола дюжину пустых коробок от практических патронов.
— Тебе разве плохо? — ответил я, не поворачиваясь, всаживая пулю за пулей из «лахти» в один и тот же гонг, мне тон его звука очень нравился.
— Дай стрельнуть из этого чуда, — попросил Паулино.
— На, не жалко.
Я заменил магазин на снаряженный, передернул затвор и положил пистолет на стол.
Капитан-генерал повертел в руке блескучую машинку для убийства, приноравливаясь. Оценил.
— Удобно. Почти как «люггер». Только тяжелее.
Вскинул пистолет и выбил звук из восьми гонгов на разном расстоянии.
Потом поцокал языком в восхищении.
— Точный аппарат.
— Только не для этого климата делан, — вставил я свою реплику. — Арктический девайс. На холоде нет отказов, а вот, как он поведет себя в джунглях — кто его знает?
— Все равно приятно в руке подержать. Удобно. Тоже трофей?
— Он самый с натурального финна.
— Почему ты решил, что с финна?
В ответ я просто достал из кармана и продемонстрировал Паулино зажигалку со свастикой. Типичной финской свастикой с обкусанными концами.
Заодно и сигареты оттуда вытянул и прикурил, раз сам не стреляю.
А вот сказал совсем другое.
— Почему у тебя в лавке нет практических патронов 7,65 на 22 миллиметра?
— Редкий калибр. Демидовск не делает. А за «ленточкой» они и по тем деньгам дорогие. Смысла нет. За последние четыре года ты первый, кто о них спросил.
И он кивнул на семьсот двенадцатый «маузер».
— А из этого дашь шмальнуть?
— Одиночными или очередями?
— Одиночными. Куда мне однорукому очередями.
Вставил в пистолет магазин на десять патронов. Перевел флажок на одиночный огонь — сам только что очередями стрелять из него тренировался, и положил «маузер» рядом с «лахти».
— Мечта, — восхищенно произнес Паулино, прицеливаясь.
Я дождался, пока генерал капитанский отстреляется и спросил.
— Ты радиостанции покупать будешь?
— Посмотреть бы… — процедил Паулино. — Пощупать.
Торгаш прям, а не мент.
— Не проблема. Только уговор: покупаешь как целые, так и разбитые — на запчасти.
— Разбитые, как я понимаю, это совсем другие деньги? — начал торг капитан-генерал.
— Сторгуемся, — ответил я неопределенно. — Только это не мое, а отрядное имущество, так что приготовь наличные. У отряда счета в банке нет.
— Если куплю, то за этим дело не встанет, — кивнул он, подтверждая свои слова. — Что еще у тебя на продажу?
— Автоматы советские калибра 5,45 миллиметра — четыре штуки и патроны к ним с бакелитовыми рожками.
— Нет. У нас, сам видел, все вооружены «СЕТМЕ» Эль Си[41] или ее немецким клоном от «Heckler und Koch» под натовский патрон 5,6 миллиметра. Так что стандарт мы разбивать не будем. Даже хорошими советскими автоматами.
— Тогда чего тянуть кота за яйца, — внес я новое предложение. — Поехали, все сам руками пощупаешь. Заодно и поужинаем.
И стал собирать свои пистолеты в оружейную сумку. Дома их почищу, после бизнеса.
Новая земля. Европейский союз. Город Виго
22 год 6 число 6 месяца, пятница, 22:19
Сидели в номере с Анфисой, подбивали отрядные бабки после всех трат последнего времени. Деньги утекали как песок сквозь пальцы со страшной силой. Около 300 экю вообще не вспомнились, куда и как они ушли. Все потому что вовремя не были эти траты записаны. Забыли мы закон бизнеса: купил карандаш за три копейки — запиши, иначе таких мелочей набежит за отчетный период на сумму «мама не горюй». И, конечно же, на поминки выкинули денег неоправданно не меряно, да так, что и вина, и еды осталось очень-очень много. Нам с валлийцами все эти остатки не съесть и не выпить. Однако жаба моя молчала, ей тоже для Наташки не ничего жадно, но все же это не по-хозяйски как-то. Не рассчитала Фиса. Лишний раз пожалел, что ушла от нас аккуратистка Ингеборге. И это притом, что все кладбищенские траты я оплатил из своего кармана.
Но что делать? Управляться приходится с тем человеческим ресурсом, который есть.
Капитан-генерал ментовской рации «Харрис» забрал у нас оптом, даже разбитые. И записку мне на табачную фабрику написал. А деньги завтра с утра подвезет. Фиса примет.
По-доброму надо перетряхнуть все наши трофеи и отрядные тряхомудия на предмет избавиться от лишнего и перевести в звонкую монету. Только золото решили оставить. За него в Нью-Рино больше орденского банка дают. Это Анфисе валлийцы подсказали.
Когда считать закончили, Анфиса попросила жалостливой интонацией.
— Жорик, возьми меня.
— Куда? С собой? Ты и так со мной едешь.
— Нет, просто возьми. Прямо сейчас.
Дошло до меня, наконец, что девочка желает. Как до жирафа.
— Фис, у меня траур. Прости.
— Понимаю, но хочется же.
И смотрит на меня, как кот из «Шрека».
— Сорок дней, Фиска, сорок дней, — покачал я головой. — Без обид?
— Куда я денусь? — вымучено улыбнулась девушка.
— Ты мне лучше расскажи, откуда у тебя такая привычка — кричать при оргазме «кончаю!!!»
— Жор, ну ты нашел ваще, что спрашивать, — даже смутилась чувашка наша красавица.
— А ты расскажи. Мне просто понять хочется.
— Ох-х-х-х… В деревне нашей это было. Тринадцать лет мне стукнуло. Нас, девчонок, парни сажали на свои мотоциклы сзади, и мы катались, обхватив их руками. Соответственно прижавшись к его спине грудью. Хотя какая тогда у меня была грудь — так прыщики. А кататься я любила. Где-то минут через десять покатушек приходило восхитительное ощущение от всего, от скорости, близости парня недоступной мне иначе и, особенно, от вибрации сидения между ног. Через полчаса я уже обвисала на парне, растекалась по сиденью и старалась изо всех сил прижаться лобком к этому источнику наслаждения. Через час таких покатушек я была уже готова на все. Только они считали меня еще маленькой. Даже катали редко, только чтобы отвязаться от меня. Очень сильно приходилось канючить, чтобы прокатали. У нас многие девчонки испытывали на мотоцикле даже оргазмы. А одна подруга, постарше, как-то призналась, что секс по наслаждению — это просто жалкая пародия на мотоцикл. И свой первый оргазм я словила именно на мотоцикле, раньше, чем невинность потеряла. Тогда и заорала неожиданно для себя на всю округу, делясь своей радостью. А потом, когда уже я стала женщиной… То получилось так, что если я не закричу это слово, то и не кончу. Вот такой я урод.
