Вилка Еретика (СИ) - Шмыков Роман

— Габ, прошу тебя, успокойся. Дыши ровно.

— А я и так не волнуюсь, — Габ поднял автомат и показательно навёл дуло в сторону кладки, при этом глядя Жолу ровно в глаза. — Да и с дыханием у меня всё в порядке, только воздух воняет гусеницами.

За ним повторил отряд, настроенный крайне враждебно по отношению к другой части батальона. Картинка складывалась, и как наставник я сильно просчитался. Не заметил, как у меня под боком воспитались юноши, пропитанные насквозь ненавистью к насекомым, готовые убивать каждую Анухе, что встретят. Они не желают войны, они являются неотъемлемой её частью — фанатики убийства, опасные детали механизма. Неуправляемые, неподдающиеся контролю.

Жол с огромным сожалением выдохнул, не добившийся понимания со стороны Габа. Наш общий главнокомандующий с выражением грузной скорби на лице обернулся к нам — тем, кто ещё был верен ему и принципам Троебожия. Он искал в нас поддержку, и он её получал. Жаль, что этого оказалось недостаточно, чтоб сохранить при себе всех без остатка.

— Нис?

— Да?

Я оставался в тени, сам отлично всё видел, и поэтому машинально отозвался на своё имя. Предвкушение беды застряло в горле, горечь ударилась в стены уставшего желудка.

— Застрели его.

Я точно всё расслышал, и я поверил в настрой Жола, но рука не поднялась. Не сразу, по крайней мере. Приказ услышал и Габ. Дуло его автомата отвлеклось от кладки, обратилось к нам. За ним повторил его отряд. Если начнётся перестрелка, то две трети батальона точно уничтожат оставшуюся треть, тем не менее даже одна смерть рядового не стоит и десятка кладок, из-за которых вырос этот конфликт. Он зрел во мне, рос, как яйцо гусеницы. Ещё с тех самых пор, как сам предал армию и поступил, как того потребовала моя воля. В этот же раз я не ощутил в себе сил присоединиться к тем, кто был на той же стороне правды, что и я. Моя рука поднялась, в ней ПП, заряд набран, заставляя оружие вибрировать в пальцах. И соблазн выпустить энергию с каждой секундой только возрастает.

— Мы уйдём зачищать другие полости! — Габ искал компромисс, на который совершенно не хотел идти Жол. Его непоколебимость пускала холодок по коже каждого, кто находился рядом с ним. Стеклянный взгляд юноши совершенно спрятал душу, снаружи осталась лишь обычная мясная оболочка, которая сделает всё, что написано на её НОТ-СОУ-СМАРТ.

— Я не могу вас отпустить.

Теперь Жол был спокоен. Численное превосходство на его стороне. Два ефрейтора сохранили верность, за ними и отряды, пусть и колеблющиеся. Габ же выходил из себя. Ребячья истерика захватывала молодое тело, руки парня тряслись, неготовые стрелять по своим.

— Мы уходим!

Габ не дождался согласия со стороны командующего. Вместо этого он принялся со своим отрядом отползать к другому концу полости, целясь в каждого из нас по очереди. Мне тоже достался момент, когда я мелькнул в чужом перекрестье. Отвратительное чувство, и захотелось всё-таки спустить курок, но я сдержался. А Просветитель в этом не участвовал. Он молча наблюдал и слушал, не более. Ни единого слова не прозвучало от представителя культа, и я про себя решил, что на то воля Троебожия. Всё идёт по плану, вот только его трактовка недоступна для обычных людей.

Отряд удалился, свет их фонариков померк. Жол не простил и не простит предательства, буря эмоций уничтожила его изнутри. В его движениях не прослеживалась истерика, поэтому я не сразу среагировал. Он поднял руку и прицелился. Тут я стал тем, кого мне же не хватило много лет назад. Я остановил одного рядового, чтоб тот не убил другого. Жол уставился на меня, принялся в гневе жевать свои губы, не зная, как ко мне обратиться. Субординация стёрлась, лишь уважение болтается где-то в глубине формулировок. И вроде бы все обо всём догадывались, но раскол по итогу произошёл. Это не чья-то личная вина, это промах устаревшей системы. Винить друг друга в такой ситуации не хочу. Поэтому я нежно отпустил руку Жола, до этого сжимая её слишком сильно. Костюм даже заскрипел от хватки, как и зубы моего командующего.

— Пусть уходят. — Я убеждал и себя, и Жола, что ничего ужасного не произошло, хотя итог маячил на горизонте мерзким содержанием.

— Мы оставляем позади врага. Именно это Габ и сказал! Теперь мы оставляем врага за своей спиной!

Жол дёрнулся, оттолкнул меня, больно ударив в грудь. Я чуть не потерял равновесие на склизком камне, меня удержал Оре. Рэф подскочил к Жолу, и клянусь — у ефрейтора на лице промелькнула самодовольная улыбка. Как же хочется это списать на воображение или игру слабого света и всепоглощающей тени, а иного варианта нет и быть не может — Рэф испытывает радость, ведь конкурентный ефрейтор был с позором изгнан. Его капитуляция освобождает место правой руки для Рэфа, неспособного тягаться с Габом в авторитете и физической силе.

Началась война внутри коллектива, и вымотанный Жол не видел, к чему всё идёт. Рэфу не нужна была власть. Как и раньше, ему лишь необходим покровитель, у которого нет личных врагов. За нашивки, за медали, за своё имя в книгах Рэф всегда будет держаться поближе к ноге командования в ожидании, когда та топнет и выдаст новый приказ. Я будто пригрел личинку гусеницы у себя на груди, но сделать сейчас с этим ничего не смогу. Жол увидел в Рэфе своего ближайшего соратника. Тот не ослушивался приказов, тот правильно реагировал на опасные ситуации, тот не хватал своего главнокомандующего в момент выстрела. Решения Жола непоколебимы, и один Рэф использовал это для укрепления своих позиций в батальоне, а его отряд последует за ним, так же желающий отличиться перед Советом.

Оре вопросительно глядел на меня, а сказать ему нечего. Он всё понимает, и понимает правильно, ему попросту нужно подтверждение шатких выводов. Я похлопал его по плечу и мотнул головой в сторону Жола. Дорога потребовала, чтоб мы продолжили путь. Потери в боевой мощи заставляли думать о провале. Всё вышло слишком внезапно и со слишком большим уроном для успеха в операции зачистки. Потеря такого стрелка, как Габ, точно скажется на существовании батальона, а каким образом и когда — только предстоит узнать. Я же ощущал ноющую слабость в груди. Кашля подозрительно долго не было, его место словно заняло что-то другое. Я готов молиться Троебожию, лишь бы нам хоть немного повезло, и череда неудач прекратила своё течение. Думать больно — всего десять минут, и нас покинула физическая сила в лице целого отряда и авторитетного воина. Отличного солдата, настоящего патриота. Жаль, что рассудок его покинул раньше запланированного. Это как удар между ног, от которого потом ещё и в животе больно долгое время, и ты боишься каждого лишнего движения со стороны. Я больше не хочу никого терять. Ни в стычке с гусеницами, ни в противостоянии двух разных правд.

— Сигнатура Анухе! — в голос Жола вернулась громкость. Это удивило даже его самого. Командующий обернулся к нам всем, встретив плотный поток света нескольких десятков фонариков, от чего зажмурился, продолжая формулировать в голове приказы. — Впереди ещё одна полость. Она меньше по размеру. Занимаем её и отбиваемся. За мной!

Жол повёл нас дальше, во тьму, в смерть. Ничего не оставалось делать, как побежать за ним. Уставшие, хрипящие при беге, мы старались успеть сделать всё, что от нас требовалось. Через очередную каменную кишку мы и правда выбрались в пещеру, только она намного меньше, чем представлялось ранее. Головами почти упёрлись в потолок, прижались к друг другу, выстроив несколько рядов. Спины пригнули, подтянулись ближе к глухой стене. Тут и там скрежет, это гусеницы роют новые ходы. Они ищут нас, они жаждут отомстить, а мы ждём, боясь сделать лишний вдох.

Одна из гусениц прорвалась, но молниеносной стрельбы нам провести не позволили. Огромное желтоватое тельце высунуло голову в пещеру и принялось оглядываться по сторонам. Гусеница нюхала, щёлкала мандибулами и тёрла одну лапку о другую. Эти конечности болтались у самой пасти, она исходила слюной. Та капала на землю, пуская к потолку едкий пар. Он копился в облако, постепенно заполняя пространство. А Жол чего-то ждал. Его рука как обычно в воздухе, не двигается. Несколько десятков глаз больше следят за ладонью главнокомандующего, нежели за плотоядным насекомым.