Вилка Еретика (СИ) - Шмыков Роман
А перед глазами всё равно мелькает прежняя картина. Сухожилия болтаются в воздухе, совсем молодой парень кричит как может от неимоверной боли, не зная, как попросить помощи. Вокруг одна кровь, смешанная с землёй. Вот и всё, что представляет из себя война. Крик, кровь, почва. Никакая награда не выбьет из твоей головы воспоминания, они зальют ядом каждую радость, которую ты потом посмеешь испытать. Только бордовые лужи и звенящий вопль в ушах. Вот твои медали и почётные грамоты.
— Держим строй!
Я сам не понял, почему и зачем это вырвалось из моего горла. Между рядовыми вообще не было свободного пространства. Плотный комок человеческих тел покрылся жаром от перегретых автоматов. Выстрелы встали в очередь, пришлось каждый раз выбирать более приоритетные цели, чтобы хоть как-то сохранять позиции. А мы и без того упёрлись в жёлоб, который выведет на поверхность и в позор. Либо смерть, либо победа. Иного выбора Совет не предоставил.
Когда гусениц стало непомерно много, рядовые бросились кто куда. Да, они ещё вели стрельбу, но попрятались за камни, за других дохлых Анухе. Паника в венах заставила бедных юношей вести себя по-идиотски. Думая, что так целесообразнее, они наоборот привели в упадок всю нашу победу. У меня полностью высохла надежда на удачный исход, а помощи всё нет. Даже сигнатура их ослабла, они бросили нас, решив почему-то, что мы не заслужили спасения.
Всполох над моей головой я сначала принял за взорвавшуюся гранату. Подумал даже, что хочу в глаза посмотреть тому придурку, который её так кинул неумело. Однако это блеснуло лезвие секиры. Просветитель перепрыгнул всех нас и рванул к гусеницам. На секунду те застыли, не сразу переработав наглость человека, а потом побежали ему навстречу. Не знаю, сколько Анухе за свою жизнь встречали представителей культа, вот только его взмахам они ничего не смогли противопоставить. Просветитель с лёгкостью разрубал тела насекомых, и это при условии, что они были выше его как минимум раза в два. Дымящаяся плоть наполняла воздух запахом подгоревшего мяса.
Громкое шипение крови Анухе перемежалось с визгом осипших рядовых. Они побежали за Просветителем, думая, что помогут ему. Вместо этого наивные юноши попали в ловушку своей напускной смелости. Они гибли один за другим, и вот уже треть нашего батальона слегла. Кто умер, кто валялся без рук или ног. У кого-то лицо залило таким толстым слоем слюны гусениц, что оголённый череп проглядывал сквозь полупрозрачную пелену, и всё равно этот солдат хватался за жизнь, куда-то вверх вытягивая свои обессилевшие конечности.
В тот самый момент, когда я ответил себе утвердительно, готов ли сдаться, в противоположной стороне от наступающей орды насекомых разгорелся прожектор. Это мощные фонари группы зачистки. Они всё-таки успели, пусть и застали окончание нашей стычки. Просветитель тоже выбился из сил, еле как уничтожая оставшихся Анухе. Подоспевшие рядовые окружили его, принявшись убивать последних гусениц в пределах грота. Ногами затаптывая кладку, они отодвигали ряды насекомых подальше в то место, откуда они вырвались. Плотный слой выстрелов отогнал Анухе в жёлоб, а затем и вовсе пробкой забил подход к пещере, которая чуть не стала моей могилой.
Когда писк насекомых пропал за толщами камня, я свалился на спину. И пусть болит позвоночник, пусть от удара копчик ноет, перебивая жуткую ломоту в предплечьях. Смерть отступила. Пусть и не навсегда, но Троебожие подарило мне ещё один Отсчёт. Я жадно дышал, трогал себя за плечи. Слёзы ручьями катились по щекам, я захлёбывался в плаче. И пускай смотрят, плевать, если осуждают. У меня есть право на эти эмоции, потому что я вообще не должен был оказаться здесь повторно. Меня предали, и ничего не осталось, как дать волю усталости. И без того достаточно пользы с моей стороны принесено обществу. Я уже сделал всё, что мог и что должен был. Город просто обязан мною гордиться…
***
Новой порцией Экса, перемешанного со снадобьями Лекаря, подняли меня на ноги. Насильно. Опять. Я привалился к стене, не желая никуда двигаться. Жол собирал нашивки погибших рядовых и складывал в свои карманы. Далеко не каждый командующий так делает, ведь нашивки передадут в Город, и семьи погибших получат дотации. Обычно мёртвых оставляют разлагаться со статусом «без вести пропавший». Жол бережно срывал знаки отличия с плеч ребят, если плечи ещё были целы. Куски оторванных конечностей усеяли грот, окрасив его в тёмно-красный. Плотная корка смешалась со слизью гусениц, на время оставивших нас в тишине и покое.
Мы собирались с силами. Выжившие рядовые сгрудились вокруг Просветителя. Он читал проповедь, сейчас действительно нужную для совсем юных бойцов. Смириться с тем, что ты когда-нибудь умрёшь — невозможно, а так хотя бы скрасится чувство ужасной потери. Их друзья пали, боевые братья оказались жестоко растерзаны Анухе. Тут никакая психология не сработает, осталось только уповать на благодать Троебожия. Оре и Рэф тоже находились среди тех, кто окружил просветителя. Один Габ стоял поодаль и взглядом пытался прожечь оставшиеся целыми яйца гусениц. Они не давали ему покоя, внушая самую очевидную мысль — мы оставляем врага за своей спиной. Оставляем намеренно, и одному Совету известно, зачем так вообще поступать. Тупиковые размышления распаляют гнев, неспособность что-то решать самому уничтожает желание вообще действовать. Габ разрывался между патриотизмом и тем, что правильно. Жаль, что эти понятия действительно разошлись в его видении мира.
Отряд зачистки, всё-таки спасший наши жизни, пусть и не все, о чём-то переговаривался с Жолом, старающимся в этом время не отвлекаться от сбора нашивок. По обрывкам долетевших до меня фраз я понял, что они с минуты на минуту покинут нас. Нам выделили немного боеприпасов, некоторые рядовые добровольно присоединились к нашему батальону с разрешения другого командующего. Тот тоже был вымотан и выполнял приказы Совета беспрекословно, но по итогу встал на путь человечности, позволив нам восполнить потери в составе. Они покинули нас так же скоро, как и настигли. Света стало заметно меньше в пещере с их уходом.
Лекарь занимался ровно тем, за чем присоединился к нам. Помогал раненым выжить, а серьёзно изувеченным, однако каким-то чудом избежавшим гибели — спокойно и побыстрее умереть. Он сновал среди тел, совершенно беззвучно подползая к каждому и проводя над ними свои личные обряды. Пока Просветитель занимался нашими душами, Лекарь заботился о телах. От одного к другому. Некоторые выглядели спящими, лежали на боку, подложив ладони под голову. Рядом автомат, лишь бы не потерять по пробуждении. Если бы не обилие крови на их головах и лицах, порванные щёки и вены, торчащие из шей, так с лёгкостью можно было бы представить, как они моргают, двигают губами во сне, сопят.
Лекарь так бережно к ним относился, что мне впервые захотелось назвать его по имени хотя бы в своих мыслях. Сэл переворачивал их животом кверху, если те оказывались лежащими слишком неудобно для проверки. Ни единого исключения, чтоб не дай Троебожие забыть кого-нибудь, пропустить в спешке. По моему мнению, как и по мнению Сэла, каждый заслужил получить помощь в том или ином виде. Даже если эта забота окажется посмертной.
Практически со всех слетели респираторы, обнажив увечья. Некоторые лежали чуть ли не в обнимку. Соприкасались подошвами сапог, частями уцелевших тел. Они были ещё живы, они двигали губами, но слов не произносили. Как младенцы, не могут произвести ни одного вразумительного звука. Только мычание, словно попытка посмеяться над несмешной шуткой. Сэл вкалывал таким особую дозу, и те присоединялись к мнимым спящим. Не осуждаю его. Все здесь отдают себе отчёт, что никто и никого не будет поднимать наверх. Можешь встать? Повезло, только выбирайся всё равно сам. Не способен подняться? Погибнешь в сладком кайфе от самого сильного синтетического наркотика на планете.
Недалеко от меня лежал рядовой из состава Рэфа, сам ефрейтор краем глаза следил за Жолом и вполуха слушал Просветителя. Тот юноша без имени, без звания, оставшийся и без нашивки на плече. Рот широко раскрыт, кожа бледная, слегка желтоватая. Колено разодрано, даже кости не разглядишь, всё размазалось и смешалось с костюмом. Умер ли он быстро или страдал? Кричал ли так же, как другие? Или закусил язык до крови, лишь бы не разомкнуть рта? Последняя возможность оставить гордость при себе.
