Красным по белому (СИ) - Костин Константин Александрович

Надо признать — у них получалось.

Пильц скинул с плеча ружье и отпил небольшой глоток из фляжки. Ружье он не убирал и, надо признать, один раз, когда они заночевали у костра, это помогло, так как выстрелы из револьвера Вольфа непонятную тварь, выскочившую из темноты, не отпугнули. Кто это был — они так и не поняли, а выстрел Северина, хоть и ранил ее, они нашли следы крови, но не убил. Впрочем, это не помещало одноглазому сочинить по дороге несколько историй о том, как они отбивались от ночного нападения львов, гиен и почему-то антилопы. Последняя история была настолько безумная, что даже походила на правду. Ну или на одну из тех баек, которые любят рассказывать путешественники за кружкой пива.

— Кактус… Так долго нам еще идти?

Намиси посмотрела, прищурившись, на солнце, перевела взгляд на видневшуюся на горизонте горную цепь…

— Нет. Еще два часа — и мы будем в Ибве.

— Слава богу, — Вольф отпраздновал эту радостную новость скупым глотком воды.

Как они с Пильцем не береглись от солнца, как не заматывались в тряпки, а все же их лица распухли и покраснели. Так что от прохладной тени — да от любой, холера, тени! — юноша сейчас не отказался бы. А также от кровати, ужина, приготовленного не на костре, и чтоб ночью по нему никто не ползал!

Ну…

Девушка лукаво оглянулась, и Вольф еле успел поднять взгляд, сделав вид, что рассматривал покачивающиеся пушистые окончания косичек. А не покачивающиеся… Косички. Только косички.

Вот если бы шварцка решила по нему поползать — Вольф бы не отказался. Хотя сам он ни намеком ни полнамеком этого бы ей не сказал. Гибкая, стройная, подвижная, умная… Он не признавался даже самому себе, но их проводница начала ему…

Нравиться.

Не как проводник.

Как девушка.

Гибкая, стройная, подвижная, умная…

Красивая.

3

— Что это за… что это вообще?

Вольф обошел вокруг… что это вообще?

Как уже было сказано — Пустота вовсе не была пустой, здесь посреди песков росли невысокие ажурные кусты, торчали пучки жухлой травы, иногда встречались деревья, чаще всего, высохшие дочерна и поднимавшие сучья к безжалостному солнцу.

Но вот это вот… Не дерево, не куст, не трава. Вообще непонятно что. Как будто посреди песка возник нарыв, лопнул, и из него выплеснулись и растеклись длинные зеленые полосы то ли листьев, то ли таких плоских щупальцев. Подобное скорее ожидаешь увидеть под водой, в виде водоросли, лениво колышущейся в толще воды, чем посреди пустыни.

— Это растение, оно здесь часто в Пустоте встречается. Мы называем его рурими реригрини.

Вольф озадаченно обошел «растение» вокруг, машинально измерив шагами длину этих… листьев. Футов десять, не меньше…

— Эй, мы долго будем рассматривать эту заразу? — нетерпеливый Пильц уже карабкался вверх по пологому склону дюны. Взобрался на гребень и замахал руками, как ветряная мельница.

— Кажется, — произнесла Намиси, — мы уже пришли…

Но Вольф уже и сам расслышал тихий, но отчетливый шум океана.

4

Однорукий шварц, попавшийся им на улице, махнул культей, указывая направление к гостинице «Король Альберт» вышедшей из Пустоты троице: двум белым, замотанным в выгоревшие тряпки, с рюкзаками за плечами, и одной молоденькой девочке-шварцке.

Поначалу Вольф не обратил на его однорукость внимания: ну, мало ли где можно потерять руку, в самом-то деле. Но потом они увидели еще одного однорукого, в этот раз без руки по самое плечо, потом второго, третьего… На однорукой девочке, лет десяти на вид, Вольф не выдержал:

— Намиси, — тихо спросил он, — Это что, болезнь какая-то? Почему у них у всех рук нету?

— Болезнь, — произнесла девушка, не оборачиваясь, — Жадность называется. По приказу короля Альберта тем, кто ленится во время работы на плантациях, отрубают руку. Сначала кисть, потом — по локоть, потом — по плечо… Потом — вторую руку.

Вольф замолчал, стиснув зубы. Его желание забрать колонии у Круа только что стало еще сильнее.

5

В гостиницу Намиси не пустили. Шварцев в нее не пускали ни под каким видом, даже в качестве слуг.

— Черным — нельзя! Нельзя! — возмущался портье, грудью вставший на пути осквернения его чистой гостиницы какой-то грязной девчонкой. Неподалеку в фойе лениво наблюдали за скандалом два офицера из колониальной жандармерии «Общественная сила». Устрой здесь шум какой-нибудь шварц — его уже давно застрелили бы и выкинули на улицу, а так — какой-то белый со слугой и девчонкой, понятно для каких целей прихваченной. Если ее отмыть — очень даже ничего… Хотя как шварцку не мой — белая из нее не получится.

Офицеры расхохотались своей немудреной шутке.

— God damnyou! — наконец не выдержал Пильц, — У меня заказан номер в вашей ночлежке и я пройду в него, даже если мне придет в голову притащить с собой коня, не то что шварцку!

Портье с сомнением окинул взглядом выгоревшую и запыленную одежду Пильца, посмотрел на по-прежнему обмотанное тряпками лицо. С одной стороны — выглядит как какой-то бродяга. С другой — у него новое и дорогое ружье брумосской марки «Лам». Кто его знает, что это за тип? Вот так выгонишь его, а это — какой-нибудь лорд.

— Я — навис над портье Пильц, — лорд Роберт Маунт! Я шел по вашей damned пустыне чертову кучу дней, я хочу ванну, бритву и бренди и я это получу, даже если мне для этого придется подпалить вашу хижину с четыре сторон!

Глава 30

Трансморания

Ибве. Падран

21 число месяца Короля 1855 года

Вольф

1

— Что это? — с любопытством спросила Намиси, робко выглядывая из-за плеча Вольфа и рассматривая содержимое портового пакгауза.

На ее вопрос никто не ответил. Круассцы вообще предпочитали не разговаривать со шварцами, общаясь с ними только в случае необходимости и на каком-то странном выдуманном языке: «Твоя! Брать! Эту! Идти! Туда!». Возможно, они считали, что длинные и сложные предложения примитивный мозг шварца просто не поймет.

Северин Пильц также не ответил. Собственно, никакого Северина и уж тем более Пильца тут и не было: у открытых ворот склада, покачиваясь с пятки на носок, стоял брумосский лорд, знаменитый путешественник и авантюрист. Гладко выбритый, чисто вымытый, переодетый в новую одежду, с традиционным брумосским выражением на лице «лорд в окружении грязных дикарей». Честно говоря, это несколько выбивалось из обычного поведения лорда Маунта, который с великолепным презрением относился не только к не-брумоосцам, а вообще ко всем и всему. И вполне мог бы заявиться с утра в порт таким же, каким и вышел из пустыни, обросший бородой и в выгоревшей на солнце одежде, почти превратившейся в лохмотья. Вот только в Ибве лорд Маунт, как было достоверно известно, ранее не заезжал, поэтому в выборе стиля поведения Пильц ориентировался на то, как должен вести себя среднестатистический брумосский лорд по мнению большинства людей. То есть, быть заносчивой и хладнокровной сволочью. Ну и во-вторых — бритье и смена одежды исключали такие неудобные вопросы как «А почему это человек, ушедший в экспедицию вроде бы как несколько месяцев назад, вышел из пустыни с коротенькой трехдневной щетиной? Где он в пустыне воду для бритья находил? И почему его одежда, пусть и ношеная, но вполне себе крепкая и даже, кажется, не столько выгоревшая, сколько застиранная? А?». Нет, возможно, такие вопросы никому в голову не придут. Или же — если придут — на них можно будет дать убедительные ответы. Но зачем, если можно сделать так, чтобы вопросы просто не возникли?

Вольф на вопрос девушки тоже не ответил. По совсем другой причине — молоденькая шварцка, за время путешествия ставшая ему… близким другом… и не связанная привычками здешних щварцев, которые боялись белых, как огня… так вот, эта самая молоденькая шварцка, сиречь — девушка, задавая вопрос, прижалась со спины к юноше, напомним, тоже молодому, ТАК… Что Вольф, ощущая спиной все выпуклости Намиси, а также весь жар ее молодого, горячего, гибкого тела… В общем, в его голове в настоящий момент не было достаточно крови, чтобы сформулировать ответ.