Юрий Леж - Знак махайрода
Усталость от дневного перехода, расчистки завала и борьбы с дверью навалилась вдруг с полной силой, заставляя ныть мышцы, дрожать пальцы, прикрывать глаза.
Пятьдесят два года и три месяца назад
В просторном оперативном зале Генерального Штаба имперских вооруженных сил над расстеленными на широком столе картами работали пять офицеров: три подполковника, майор и капитан. Повесив на спинки стульев кители и оставшись лишь в зеленоватых форменных рубашках с пристегнутыми погонами, офицеры что-то тщательно промеряли, записывали в рабочие блокноты, сдаваемые сразу же при выходе из зала в «секретку», подсчитывали, вычисляли. Шестой находящийся в зале офицер лишь изредка посматривал на тихую, но кипучую деятельность подчиненных, стоя поодаль от стола, у широкого, светлого окна, выходящего на суетливую столичную улицу.
Он первым и заметил, как в зале через незаметную, подсобную дверь появился невысокий, коренастый и крепкий человек с могучими, пышными бровями, в погонах с маршальскими звездами.
— Господа офицеры!
И все, мгновенно оторвавшись от карт и своих записей, бросив руки по швам хорошо отутюженных брюк, замерли, повернувшись лицом к вошедшему — начальнику Генерального штаба.
— Вольно, — после короткой паузы, оглядев тружеников, скомандовал маршал. — Можете быть свободны… перерыв — два часа.
Слегка недоумевающие, но искренне обрадованные представившейся возможностью передохнуть, офицеры молча и быстро, стараясь выглядеть бесплотными тенями, покинули помещение, лишь шестой — полковник — остался на своем месте, у окна. Без слов переглянувшись с маршалом, полковник глянул на часы.
— Сейчас будет, — нахмурившись, строго сказал маршал, подходя ближе к столу.
И точно, через центральную, официальную дверь в оперативный зал быстрыми шагами не вошел даже, ворвался худощавый, невысокий легионер с золотым значком «Махайрода» на довольно поношенном, но крепком еще повседневном френче с непонятными для непосвященных значками на маленьких пристегнутых погончиках.
— Здравствуй, Лис, — первым поприветствовал его маршал, нарушая все возможные и невозможные положения Уставов и полностью игнорируя субординацию, так тщательно им самим лелеемую в отношениях с другими офицерами.
Вошедший резко, но с легкой небрежность чувствующего свое превосходство над другими людьми, козырнул и уставился пронзительным, неуютным взглядом на стоящего у окна полковника — тот даже поежился едва заметно.
— Это замначальника оперативного отдела, — пояснил маршал, интуитивно понявший невысказанный вопрос. — Единственный, кто будет посвящен… прошу знакомиться — легат «Махайрода» Лис, генерального штаба полковник Вязов.
Короткие, офицерские кивки в знак приветствия.
— Давай к делу, Петрович, — совсем уж панибратски сказал Лис, обращаясь к маршалу.
Впрочем, сам начальник Генштаба, в глубине души, очень любил, когда его называли вот так — по отчеству, без всяких громогласных приставок и восторженных эпитетов.
— Начинай, — кивнул маршал штабисту.
— Коротко о ситуации в целом, без этого никуда, — как бы, извиняясь, сказал полковник. — Как вам должно быть известно, на весенне-летнюю кампанию запланирован прорыв фронта и наступление на Плюмбург с целью лишить республиканцев основной базы добычи и переработки цветных металлов.
— Хотите использовать легион для прорыва? — бесцеремонно перебил штабного легат, изобразив при этом на лице легкое презрение, мол, кому же такая идея в голову пришла?
— Ни в коем разе, — суетливо опроверг предположение легионера полковник. — прорывать будут обычные, бронетанковые части, но… вот беда! Чуть юго-западнее основного направления прорыва республиканцы совсем недавно, буквально на прошлой неделе, сосредоточили сразу три дивизии: две простые, стрелковые, из новобранцев, и механизированную гвардейскую, а это — до сотни танков в строю. Их возможный удар во фланг частям прорыва может свести на нет все наши усилия.
— Ковровые бомбардировки? — коротко посоветовал легат.
— Нет, не получится нужного эффекта, — отрицательно замотал головой полковник. — Республиканские дивизии сильно рассредоточены на местности, даже бомбовым ковром их не выбить… а ловить на марше уже в начале нашего наступления — это рулетка.
— Стратегическая авиация? — уточнил легат, но на этот вопрос, слегка поморщившись, отреагировал до сей поры молчавший маршал:
— Ты же знаешь, ну, или догадываешься, Лис, есть негласная договоренность: мы не применяем в зоне конфликта тяжелую артиллерию, дальнобойные ракеты и стратегическую авиацию, а республиканцы не просят помощи у британцев и, вообще, у прочих западных европейцев. Приходится довольствоваться тем, что есть.
— И что же в таком случае нужно от легиона? — уже раздражаясь на штабную говорильню, довольно резко спросил легат.
— Отвлечь эту группировку республиканцев, — спокойно пояснил полковник. — Вот, гляньте…
Он подхватил со стола оставленный там кем-то из ушедших офицеров карандаш и повернул к шагнувшему поближе легату лист карты.
— …здесь — три дивизии, а вот южнее и восточнее — Счастливая Бухта, замкнутая, с единственным проходом в горах, практически, в тыл группировке. Представьте, как отреагируют в генштабе Республики, если вдруг в Бухте высадится десант — достаточно мощный, чтобы угрожать их главному, фактически стратегическому, резерву?
— Хотите поиграть в «триста спартанцев»? — усмехнулся одними губами легат. — Конечно, проход в долину, в эту Счастливую Бухту, можно будет удержать и против трех сотен танков, но так ведь — завалят числом. У меня на их тридцать тысяч штыков — десять центурий…
— Откуда взялась десятая? — с искренним любопытством поинтересовался маршал, вновь включаясь в разговор.
— Из триариев, — ответил легат. — У каждого командира есть своя мечта, моя вот — сбылась. В легионе есть центурия, полностью состоящая из триариев, это, как только что сказал полковник, мой стратегический резерв.
«Такая центурия месяц будет держать все три дивизии в этом «бутылочном горлышке» ущелья, — подумал штабист. — Только патроны и гранаты подавать успевай… ай, да ушлый этот легат, молодец…»
Но вслух полковник сказал совсем другое.
Наши дни
По заведенной еще в раннем детстве привычке Тавр проснулся рано. Люминисцентные стрелки часов на его запястье показывали начало седьмого часа. Ранее утро.
Вчера, устраиваясь на ночлег в пустом, гулком и относительно чистом подвале банковского хранилища, Тавр выдержал характер, не стал торопливо лезть к главному сейфу, блестевшему в луче фонарика серовато-стальным боком. Это понравилось ему самому — сидеть рядом, но делать вид, что совершенно не интересуешься дедовским подарком, что открыть сейф и посмотреть на его содержимое можешь в любой момент — хоть сразу, хоть через час, хоть завтра утром.
Подсвечивая себе фонариком, на ходу разминая затекшие во сне мышцы спины, ног и рук — все-таки тренировочные ночевки с дедом на природе не шли ни в какое сравнение с бетонным полом хранилища — Тавр постарался бесшумно и осторожно выбраться из подвала. Несмотря на дальнейшее предположительно недолгое пребывание в банковском хранилище, юноша не мог себя заставить гадить там же, где спал.
Выбравшись из подвала и отшагав десяток метров в сторону пустынных развалин, Тавр, окончательно теперь проснувшийся, замер, забыв о том, что привело его на поверхность.
Над разрушенным, заросшим одичавшим кустарником и редкими, могучими тополями и соснами городком вставало солнце, сейчас лишь слегка позолотив высокие нежно-зеленые кроны живых деревьев и одинокий, грязно-черный штырь чудом уцелевшей при взрыве, жестоко обожженной полвека назад пожарной каланчи на дальней окраине.
Несколько минут юноша стоял неподвижно, вслушиваясь в утренний пересвист незнакомых птиц, вглядываясь в чистый, прозрачный воздух, впитывая в себя всю прелесть необитаемого, заброшенного города. Ему вдруг показалось — лучшим решением в жизни было бы остаться здесь навсегда, отремонтировать домишко где-нибудь подальше от эпицентра и жить в одиночестве, наслаждаясь неким эфемерным единением с природой через эти руины былой цивилизации.
«Придумается же такое», — тихо вздохнул Тавр, сбрасывая с себя оцепенение, очарование окружающим миром, но все-таки стараясь не производить ненужного, нарушающего местный покой и умиротворение шума.
Через пару минут спустившись в подвал, юноша почувствовал себя совсем другим человеком, будто преодолел нечто в себе, нечто сильное, тянущее его в сторону, прочь от намеченного пути. А путь у него теперь был лишь один — назад, к сейфу.
