Владимир Кузнецов - Ртуть и соль
Иначе нельзя передать те образы, которые калейдоскопом проносятся в голове Сола. Как будто русалка живет вне времени – или одновременно в каждой секунде. Для нее нет прошлого и будущего, только настоящее – бесконечное и всеобъемлющее. Эд не шевелится, даже не дышит. Русалка смотрит на него еще секунду – бесконечно долгую секунду, – после чего уходит под воду. Оцепенение проходит, но на душе становится тоскливо. Подавленный, Эд отступает от фальшборта.
Глава тринадцатая. На другой стороне мира
Идет третья неделя со дня выхода «Агамемнона» из порта Кайормы. Полярная звезда всегда стоит за кормой, но холод упорно преследует корабль. Сырой ветер кажется теплым, но за два часа вахты пробирает так, что коченеют руки и ноги. На орудийных палубах гуляют злые сквозняки. С десяток матросов уже отправились в лазарет с лихорадкой, остальные кашляют и гнусавят в заложенные носы. Опасаясь вспышки инфлюэнцы, капитан приказывает растопить котел для обогрева. Для этого на «Агамемноне» предусмотрен примитивный однопоршневой компрессор и трухлявая трубная система. В первый же час трое отправляются в лазарет с ожогами, а матросы-ремонтники, вооруженные паяльными лампами, устраивают скрупулезную проверку. На пайку многочисленных дыр уходит целый день, но после нее на нижних палубах заметно теплеет.
Купцы, которых охраняет «Агамемнон», по одному покидают конвой. Они забирают восточнее, к невидимой отсюда земле. Матросы говорят, что там они будут торговать с туземцами, почти задаром скупая у них слоновую кость, эбен, каучук и амарант. Амарант ценится особо – его древесина при сушке и обработке становится фиолетового цвета. Его оценивают просто и изящно: собственный вес в серебре. Но даже при такой стоимости материала аристократы Альбони переплачивают за амарантовую мебель четырехкратно.
– Разве мы не в тропических широтах? – спрашивает Сол Хорста. Тот согласно кивает:
– Уже скоро.
В это трудно поверить. Слышно, как за столом напротив матросы ругаются за право сидеть у трубы отопления.
– Почему так холодно?
Хорст пожимает плечами. Вид у него безмятежный.
– Сезон дождей. Через неделю будешь с тоской вспоминать прохладные деньки.
На восемнадцатый день впередсмотрящие замечают на востоке парус. Поднятые по тревоге матросы приводят корабль в боевую готовность: подтягивают снасти, разбирают палубу, обвязывают пушки. Эд чувствует, как в груди собирается холодный, тяжелый ком. Воспоминания о битве с «Кровавой десницей» до сих пор заставляют его просыпаться в холодном поту. Пороховая гарь, спекшаяся кровь, крики умирающих и треск ломающихся рангоутов – все это слишком живо восстает в его воспоминаниях.
Но проходит меньше часа, и тревогу отменяют. На корме незнакомого корабля реет флаг Альбони. Юркий скоростной бриг «Ренегтия» идет встречным курсом. К следующей вахте корабли встают борт о борт, на расстоянии метров двадцати. С брига спускают шлюпку, и вскоре на борт поднимается престарелый лейтенант с одутловатым, пропитым лицом, в заношенном, выгоревшем мундире.
– Капитан Данбрелл? – спрашивает он.
Сейджем кивает, созерцая гостя с хмурым недоверием. Лейтенант поводит плечами, чувствуя себя неуютно под колючим взглядом старшего по званию.
– Вам прибыл пакет. Предписано вскрыть немедленно, – он протягивает смятый конверт с массивными печатями красного сургуча. Среди остальных матросов, оказавшихся на палубе и тревожно вытягивавших шеи, стоит и Сол. Вокруг роятся шепотки:
– Новый курс?.. Война?.. Проклятые республиканцы совсем потеряли страх…
Капитан молча вскрывает конверт, извлекает из него сложенный вчетверо лист приказа. Читает молча, затем прячет бумагу во внутренний карман мундира.
– Благодарю вас, лейтенант. Это все, я полагаю.
Посланник кивает, нерешительно тянет руку для пожатия, но, передумав, отдает честь, коснувшись пальцами края треуголки.
– Всего доброго, сэр. Попутного ветра.
Данбрелл спокойно дожидается, пока шлюпка отплывет от борта, затем что-то бросает стоящему рядом Паттерли. Оба офицера удаляются в капитанскую каюту.
На следующее утро перед завтраком объявляют общий сбор. Матросы стоят на пронизывающем ветру, стараясь поглубже запахнуть брезентовые плащи. Дождя нет, но ветер настолько сырой, что палуба лоснится, а на смазанных жиром снастях собираются мелкие капельки.
Данбрелл выходит на квотердек, оглядывает собравшихся. В этом взгляде есть что-то хищное, какая-то необъяснимая злая радость. Он опирается руками о перила.
– Две недели назад, семнадцатого дня месяца септима одна тысяча шестого года империя Альбони объявила войну Соединенным провинциям Рифланда.
Среди матросов поднялся гомон: «Не республиканцы! А что, если они поддержат датчей?» Поднявшаяся вверх рука капитана прекращает разговоры, словно в этом жесте заключается некая магическая сила.
– Фрегату третьего ранга «Агамемнон» приказом Адмиралтейства предписывается проследовать к Порту-Рокхарт для обороны порта от возможного нападения с моря.
По реакции матросов Эд не может понять, хорошо это или плохо. Кто-то улыбается, довольно похлопывая соседа по плечу, кто-то хмурится, сквозь зубы сплевывая черной от табака слюной. Слышится произнесенное шепотом «призовые деньги», «черные шлюхи». Сол поворачивается к Хорсту. Вид у того не слишком обрадованный.
– Невольничий берег, – сухо заключает он. – Дикари, вода, смешанная с маслом, гнилая еда. Неделя – и на корабле начнутся болезни. Малярия, дизентерия или еще что похуже. Дерьмо. Датчам не придется даже убивать нас.
Подгоняемая окриками мичманов и мидшипменов, команда расходится по своим постам. Послушный приказу «Агамемнон» меняет курс, забирая на восток. Подгоняемый попутным ветром, он достигает земли на рассвете второго дня.
Утренний воздух кристально прозрачен. В нем, как в линзе, можно рассмотреть мельчайшие детали берега – поросшей джунглями дельты, такой огромной, что рукава ее скорее похожи на бухты, с тем только отличием, что пологие берега их поросли тростником, а вода, вытекающая в океан, – темная и будто покрытая маслянистой пленкой. Небо удивительно чистое – точно не было еще пару дней назад от горизонта до горизонта затянуто серым одеялом туч.
И все же вид этой земли вызывает гнетущее впечатление. Подступающий к самому берегу лес кажется темным. Вместо ожидаемой зелени здесь царствуют коричневый, серый и рыжий. На якоре стоят три или четыре купца и военный шлюп, темные и неопрятные, с пятнистым, выгоревшим деревом бортов и потемневшими до черноты снастями. На мелководье снуют примитивные лодки, гребные и парусные. Большинство негров в них полуголые – весь их гардероб составляют набедренная повязка или короткие парусиновые штаны. Одежда женщин не отличается от мужской, голые, обвисшие груди покрыты пирсингом и татуировками. Сол, который раньше видел такое только в этнографических программах канала «Дискавери», чувствует смесь смущения и брезгливости.
«Агамемнон» ложится в дрейф, капитан отправляется на берег, оставив мастера следить за кораблем. Призовой фрегат бросает якорь на пару миль ближе к берегу. Фигура ангела на носу, кажется, следит за «Агамемноном», неспешно дрейфующим в спокойных утренних водах.
– Что-то не видно торговых лодок, – недовольно ворчит Дилвинт.
Хорст дает ему увесистый подзатыльник. После боя с «Кровавой десницей» он не особенно ласково обращается с парнишкой.
– Ратта и Ридж оба стоили десятерых таких как ты, недотепа! – ругается он. – И все ж таки они отправились к Дэви Джонсу, а ты, болван, сидишь тут, живехонек, да еще и умудряешься пороть чушь!
Сол не пытается защитить Дилвинта. Не то чтобы он одобряет Хорста, но и сдерживать его не считает правильным. Старик потерял двух друзей, и никакие призовые деньги, и уж тем более – обещание призовых денег, не могут заглушить тоски.
Последующие дни наполнены унынием и тягостным, беспросветным трудом. Основная часть работы матросов – починка «Агамемнона» и «Кровавой десницы». Для этого приказом капитана плотник снаряжает на берег отряд матросов, который возвращется с досками, гвоздями и краской. На берег наведывается и боцман с помощниками, заменяя поврежденный такелаж. Все они приходят на корабль пьяными и довольными.
Хорста, Сола и Дилвинта отправляют на «Кровавую десницу» помогать в ремонте. Эд жалеет, что в прошлом мало времени уделял плотницким делам, да и вообще работе руками. Он пытается советовать мидшипмену, но в благодарность получает только зуботычины. Оно и понятно – советы у Сола дрянные, он понятия не имеет, как управляться с плотницким инструментом, а без шуруповерта и электролобзика вообще не может ничего толком сделать.
На третий день одного из матросов отправляют в лазарет – у него сильные боли в животе, рвота и непрерывный понос. Страшное слово «холера» электрическим разрядом проносится по кораблю. Матросы избегают пить воду, предпочитая грог, в котором даже мясо отмачивают. Галеты становятся желанной пищей, на кашу и суп стараются не налегать.
