Андрей Земляной - Офицер
После небольшой паузы, во время которой он докурил свою трубку, Иосиф Виссарионович продолжил:
— Ты ведь член ЦК, Лаврентий, я не ошибаюсь? Нет? Очень хорошо… Значит, повестку и тезисы заседания тебе передали? Молодцы… А скажи мне, дорогой, что там стоит в пункте пятом, после слова «разное», а? Совсем хорошо, дорогой! Значит, ты помнишь, что третьим подпунктом повестки в пункте «разное» стоит обсуждение и прием в кандидаты в члены ЦК, правильно? А кто у нас новые кандидатуры, помнишь? Ай, молодец, все помнишь, умница такой! Чкалов и Новиков, да. — Вождь замолчал, тщательно вычистил трубку и глотнул чая из стоявшего на столе стакана в тяжелом чеканном подстаканнике. — Знаешь, дорогой, мне тут чвени кхру[65] смешной анекдот рассказал о твоей Грузии. Чествуют бывшего князя, который женится на молоденькой. Тамада тост произносит: «Давайте выпьем за нашего князя — великого человека! Он велик не потому, что ездит на чистокровном кабардинце — мы тоже не пешком ходим! Он велик не потому, что сохранил свой прекрасный трехэтажный дом — мы тоже не в шалашах живем! Он велик не потому, что взял невесту-красавицу на сорок лет моложе себя — мы тоже не на старухах женаты! Но только он один из всех нас сумел стать первым секретарем района, не будучи членом партии!» Смешной анекдот, правда?
На другом конце Берия молчал, пытаясь понять, что же именно произошло такого страшного, что Вождь так недоволен? И тут его осенило. Каким сверхъестественным чутьем Сталин уловил, что руководитель «кровавой гэбни» понял намек, навсегда останется тайной. Потому что именно в тот момент, когда Берия уже собирался начать объяснять и оправдываться, он спокойно произнес:
— Ты, Лаврентий, когда смеяться кончишь, передай парторгу Осинфбюро, чтобы он учетную карточку Новикова в ЦК переслал. Пусть поторопится.
Вызову к Берии Кирилл одновременно и обрадовался, и удивился. На последний выходной день он был в гостях у Лаврентия Павловича на Большой Садовой,[66] но не успел побеседовать с гостеприимным хозяином и высокими гостями о насущных делах. В частности — о судьбе нового истребителя Поликарпова И-180, который сейчас «рождается в муках». Новиков полагал, что для этого, безусловно, замечательного самолета, нужно и такое же замечательное оружие. И пулеметы типа ГШГ и ЯкБ-12,7[67] представлялись ему наиболее подходящими для этой цели. Хотя возможно, что предпочтение было бы отдано оружию типа Minigun или GAU-19 в шестиствольной модификации. Он никак не мог решить, какой вариант вращения блока стволов выгоднее для сегодняшнего времени: самостоятельный, с отводом газов, или принудительный, электрический. С одной стороны, у электропривода масса достоинств, как то: переменный темп стрельбы, упрощение синхронизации, более простая конструкция… Недостаток только один — который отсутствует у привода отходящими пороховыми газами — невозможность использовать оружие без сторонних источников питания. Вот и думай, что лучше.
Кирилл думал слишком долго, но так ничего и не придумал. Посоветоваться же со старшими товарищами не удалось: мальчишки и девчонки первых лиц государства плотно оседлали «дядю Кирю» и ни за какие коврижки не соглашались отдать его обратно, во взрослый коллектив — Василий, Серго, Тимур и примкнувший к ним Артем — требовали посмотреть и оценить их успехи в деле освоения холодного оружия, а также показать новые связки, удары, уходы и блоки. Две Светланы жаждали общения с прекрасным и путем уговоров, взяток и открытого шантажа отбили «дядечку Кирюшу» у мужской части своего недружного детского коллектива. Утащив Новикова в угол, они принялись выклянчивать у него новую сказку. Тут Кирилл слегка растерялся. Нет, он отродясь не жаловался на память — наоборот! И от природы отменная, развитая специальными тренировками она стала просто бездонной. Но вот репертуар сказок, который он знал, не слишком-то подходил к их «светлому сегодня». Как-то не очень годились тут сказки о благородных принцах, мудрых королях и великих волшебниках, а «Бременские музыканты» были счастливым исключением из правил. Да и к тому же девочки хотели сказку с музыкой и песнями, а таких и вовсе было немного. Новиков было собирался уже поведать юным «наследницам лучших фамилий», к которым примкнули и более взрослые «наследники», сказку «Три толстяка», грампластинки с которой тоже были атрибутом его далекого детства, но вовремя вспомнил, что у автора этой книги были какие-то трения с советской властью.[68] И потому он вспомнил, что в детстве у него была еще одна пластинка — радиопостановка «Волшебные башмаки», созданная по мотивам английских народных сказок. Там было несколько песенок, которые вполне подходили к нынешнему моменту. Вооружившись гитарой, он начал:
Летний день и чист и светел,
Путь-дорога далека!
Гонит вдаль попутный ветер!
Гонит вдаль попутный ветер!
Надо мною облака.
— Шагает Джек по дороге, помахивает вересковым прутиком, несет на плече узелок с краюшкой черного хлеба и старыми деревянными башмаками…[69]
Разумеется, к моноспектаклю очень быстро подтянулись и взрослые, после чего серьезный разговор отложился на неопределенное время. После сказки все с увлечением хором пели песни из репертуаров будущего. Потом танцевали, тоже все вместе, а потом — потом день кончился, и все разошлись. Так что теперь Новиков рассчитывал поговорить с Берией о том, о чем не удалось в выходной. Но с другой стороны, ведь Берия не знал, что Кирилл собирался говорить с ним, а значит, вызывают его для чего-то другого. Впрочем, это уже не играло особой роли: если начальство вызывает — нечего размышлять. Ноги в руки, и — аллюр три креста марш-марш!
Москва, Лубянская площадь
— Разрешите, товарищ нарком? — Кирилл вошел в кабинет и, повинуясь приглашающему жесту, подошел к столу.
Берия протянул ему свою обманчиво белую, кажущуюся мягкой, руку, но Кирилл уже знал этот фокус и, сжав ладонь, достойно ответил на крепкое рукопожатие. Лаврентий Павлович, обладавший поистине железными пальцами, которыми мог без особых усилий свернуть в трубочку серебряный рубль, лукаво подмигнул ему и указал на стул.
— Садись, товарищ Новиков, садись. — И когда Кирилл уселся, протянул ему лист бумаги, почему-то слегка пожелтевший, и ручку: — Пиши, пожалуйста. Коротко и быстро.
— Что писать? — спросил Новиков, подумав про себя: «Надеюсь, не признание в измене?»
Берия снова взглянул на него, теперь уже не лукаво, а просто весело:
