Дмитрий Силлов - Кремль 2222. Петербург
И, заметив, что я коснулся пальцами рукояти «Бритвы», добавил:
– Не бойся, с ней ничего не случится. Меня и моих ребят самки хомо интересуют только в качестве пищи, и никак иначе.
– А какие гарантии? – спросил я, понимая, что гарантий никаких нет и быть не может.
– Слово Черного Шака, – вполне серьезно произнес мутант. – Все слышали?
Его шайка дружно взревела, потрясая оружием.
Ну, что ж, когда гарантий нет, выбирать не приходится, и такие сойдут. Я посмотрел на Анью. Молодец девчонка. Улыбнулась, кивнула. Иди, мол, я в тебя верю. Спасибо, подруга. Я в себя верю меньше, но постараюсь сделать всё, что смогу. И, может быть, даже немного больше.
* * *Шак сказал, что кладбище недалеко. Чуть больше километра на восток по улице, которую крестообразно пересекал Западный скоростной диаметр. Дарённый одноглазым байк мне отдали, оружие – тоже. При этом собакоголовые недоверчиво скалились, типа, вряд ли чего сможет сделать с таинственным Оператором хомо-одиночка.
Правильно скалились. Там, где обломались Шак с его армией собакоголовых и ручных роботов, у одного человека шансов, прямо скажем, немного. Но они есть. Для того и существуют, например, на войне диверсионно-разведывательные группы, оружие которых – скрытность и маневренность. Пока армии топчутся на месте по обе линии фронта, крохотные ДРГ порой, незаметно просочившись через те линии, могут причинить врагу такой ущерб, что мама не горюй.
Правда, в моем случае ДРГ состояла из одного меня. Что, впрочем, было и к лучшему. Ну привык я один работать, хоть убей, такая уж я единоличная сволочь. Проще мне, когда не надо ни на кого оглядываться, когда всё только от меня зависит. Конечно, немного обидно было, что приходится выполнять указание собакоголового. Но, с другой стороны, если попал в переплет, задача одна – выйти из него. А свои «обидно» лучше записать на бумажку, сунуть ее в задний карман штанов и забыть о ней до тех пор, пока не приспичит. Чтобы при случае использовать по известной надобности. Эмоции на курорте хороши, когда с похмелья в прохладное море бултыхнешься. Тогда можно орать от души, во все горло: «Ух, круто!» Или когда с девушкой остаешься один на один в интимном полумраке спальни. Тогда да, тогда можно. В остальных случаях эмоции ни к чему, только от дела отвлекают.
Сумерки, по идее, давно уже должны были превратиться в ночь, но почему-то не превращались. Не день, конечно, но и не мрак кромешный. Ну да, конечно, это же Питер. Лето, начался сезон белых ночей. Интересно, почему меня «Бритва» во всех мирах постоянно в лето выкидывает? Феномен у нее, что ли, такой или просто мои пожелания учитывает, так как я это время года больше всего уважаю…
Обо всем об этом я размышлял, стоя среди развалин здания с сохранившейся серединой вывески «…троительный гипермар…». За которым, по словам Шака, и начиналось то самое кладбище – во всяком случае, так сказал предводитель собакоголовых. Может, так оно и было, да только старое кладбище все сплошь заросло кривыми деревьями и колючим, непролазным кустарником. Ну да, так и есть, вон покосившийся крест виднеется, и памятник какой-то рядом. От времени позеленевший ангел с отбитым крылом словно пытается взлететь с постамента, но не выходит, колючие кусты вцепились в длинную одежку и не отпускают. И где прикажете мне среди этого леса непролазного искать Оператора, которого сам Шак в глаза не видел и не имеет ни малейшего представления, на что тот Оператор похож?
Впрочем, если отсюда периодически вылезает толпа мертвецов, опасных для собакоголовых и – подумать только! – боевых роботов, то наверняка неподалеку должны быть какие-то дороги или тропы, ведущие вглубь кладбища. Так-так, ага. Если приглядеться, то справа в сплошном лесном массиве что-то вроде прорехи имеется. Вернее, просеки. И от нее по земле, поросшей серой травой, словно длинный рваный шрам тянется туда, откуда я приехал. Дорога, по которой мертвые к Террикону тащатся? Может быть, может быть. Надо сходить проверить.
Мотоцикл я решил оставить возле разрушенного гипермаркета, дабы не создавать лишнего шума вблизи места предполагаемой операции, и направился к лесу. Однако пройдя несколько шагов, остановился и вытащил из-под обломка бетона вполне себе годную туристическую лопатку с рукоятью из твердого пластика, форма которой была явно содрана с малой пехотной лопаты времен Великой Отечественной войны. Вряд ли, конечно, она тут двести лет пролежала и почти не пострадала от времени и непогоды. Может, потерял кто, а может, Поле смерти проползло по развалинам, попутно восстановив полезный предмет.
Так или иначе, оставлять ее в руинах не хотелось, тем более что неведомый производитель свое изделие модернизировал. Штык лопаты был заточен с трех сторон, дабы придать ей функции топора, рукоять сделана поудобнее, чем у прототипа, да и подвес продуманный на ней имелся, чтоб цеплять лопату к поясу при отсутствии чехла – которого, разумеется, не было. В общем, полезная штука во всех отношениях, мимо которой никакой вояка не пройдет. Ну, я и не прошел. Почистил находку от налипшей грязи, подвесил к поясу и пошел туда, куда наметил идти ранее.
Это и вправду была просека. Причем при ближайшем рассмотрении довольно неприятная с виду. Такое впечатление, что через кладбище, поросшее лесом, победным маршем прошло стадо динозавров со стальными зубами и когтями. По бокам просеки пни торчат с верхушками, разлохмаченными в труху. На выживших деревьях – содранные пласты коры и глубокие борозды, будто по ним счетверенными бензопилами прошлись… Положа руку на печень, никакой разумный человек не пойдет туда, откуда приперлась такая вот неведомая силища. Но разумные люди дома сидят, телевизоры смотрят, причем делают это в своем, нормальном мире, не пережившем пока еще сомнительных прелестей ядерного апокалипсиса. В отличие от меня. Которому хочешь, не хочешь, а придется тащиться вглубь опасного кладбища. Потому, что натура у меня такая, лезть туда, куда нормальные люди ни за что не полезут, даже ради безумно красивой девчонки со странными глазами.
Идти пришлось недолго.
Впереди разливался яркий свет, и я шагнул в тень покалеченных деревьев от греха подальше. Похоже, сделал верно, что не полез на рожон. Напуганные хищные дендромутанты стояли смирно, почти не шевеля изувеченными ветвями. Правильно, с такими ранениями не до охоты любому живому существу, аппетит отбивается напрочь.
Идти, прячась за стволами деревьев, пришлось недолго. Свет стал ярче, и передо мной открылось удивительное зрелище.
Это была поляна, заваленная поваленными крестами и разбитыми надгробными памятниками. Посреди поляны возвышался большой полупрозрачный купол метра четыре в высоту, слегка колыхающийся и с виду напоминающий гору вишневого желе. Красное Поле смерти, странное аномальное явление этого мира. То ли порождение Последней войны, то ли изобретение каких-то безумных ученых. Так или иначе, смертельно опасное для любого живого существа.
