Закон ученого - Силлов Дмитрий Олегович "sillov"

– Наиболее короткий и безопасный путь в Припять лежит через Рыжий лес, – произнесла Грета, ловко разминувшись со стаей ворон, едва не врезавшихся в нашу «галошу», летящую над Зоной.

– Что короткий – поверю. А вот насчет безопасности – сомневаюсь, – заметил я.

– Вывод сделан на основе анализа последних данных «Энциклопедии Зоны», сообщений сталкерской радиостанции, а также видеоматериалов с камер Захарова, – бесстрастным голосом доложила Грета. Он у нее всегда был таким, но сейчас мне показалось, что в нем проскользнули нотки обиды за недоверие.

– Рыжий лес понизу реально опасен, – проговорил Бесконечный. – Заповедник ктулху, по-другому и не назовешь. А поверху – не знаю, не летал, но, может, Грета и права. Зато аномалий в Рыжем лесу всяко меньше, чем в той чаще, над которой мы пролетали.

– Пилоту виднее, – пожал я плечами.

Спорить было лень, да и незачем. Зона в целом гиблая территория, к тому же постоянно меняющаяся после каждого Выброса. Сегодня в одном месте более опасно, завтра – в другом. В конце концов, Грета – это личный домашний решатель проблем, созданный Захаровым, и спорить с машиной, изначально предназначенной для анализа данных, я счел неразумным, хотя чуйка мне подсказывала, что в Рыжий лес ни соваться не стоит, ни летать над ним.

Лучше б я свою чуйку послушался и настоял на своем…

Леса Зоны в основном состоят из корявых деревьев, изуродованных радиацией, аномальным излучением и слабокислотными дождями. Если есть листва на некоторых из них, то преимущественно хилая, нездорового зелено-грязного цвета.

Рыжий лес в этом отношении выглядит намного красивее.

Во время аварии на ЧАЭС десятки тысяч гектаров леса, растущего возле атомной станции, приняли на себя наибольшую долю выброса радиоактивной пыли. Из-за высоких доз поглощенной радиации деревья погибли, а их листва окрасилась в буро-красный цвет. Во время работ по дезактивации зараженной территории чащоба была снесена бульдозерами ликвидаторов и захоронена. Однако на месте захоронения после первого же выброса аномальной энергии появился новый лес с живыми деревьями-мутантами, листва которых имела все тот же буро-красный цвет.

Этот лес, где уровень радиации был зашкаливающим даже по меркам Зоны, полюбили ктулху – среди деревьев с листвой цвета пламени они чувствовали себя просто прекрасно. При том что дендромутанты хватали своими ветвями любую добычу, оказавшуюся поблизости, и выпивали из нее всю кровь, ктулху они почему-то не трогали. Может, признали их за своих по способу отлова ходячей пищи?

Мне несколько раз приходилось бывать в этом царстве кровопийц, как стационарных, так и бегающих, и, будь моя воля, я бы держался от него подальше. Но, с другой стороны, если справа и слева от зараженного леса обстановка еще хуже, то выбор у нас действительно небольшой…

Грета уверенно вела «галошу» над огненными кронами деревьев-зомби – умерших во время аварии и вновь возрожденных Зоной. Наверно, она знала, что делала, – но в то же время и я знал, на что способна Зона, которую я небезосновательно считал живым существом.

А еще я был в курсе, как она наказывает за самонадеянность… Подозреваю, что Грета считала себя умнее людей, и на то были причины. Но она ни разу до этого не выходила из бункера Захарова, ей приходилось анализировать Зону по видеокамерам и датчикам. Потому у нее никак не могло выработаться мистическое чувство приближающейся опасности, которое бывалые сталкеры называют «чуйкой».

У меня она проявляется омерзительным ощущением в позвоночнике, который начинает словно вибрировать, и от этой вибрации по спине распространяется холод. Может, не я один такое испытываю, потому-то в народе и говорят «похолодел от страха»?

Вполне вероятно. Мы, битые жизнью и пулями мужики, тоже боимся смерти. Но мы научены жить с этим страхом, который никак не влияет ни на наши действия, ни на наши мысли. Смерть стоит рядом? Ну что ж, пусть постоит. Не заберет с собой – хорошо. Заберет – тоже неплохо, не придется постоянно думать о том, что поесть более-менее хорошего, где поспать, чтобы во время сна подкравшийся мутант не отгрыз пальцы. Или же прикидывать, чем может грозить вон то темное, почти черное облачко, словно зацепившееся за верхушки деревьев прямо по курсу.

– Слышь, Грета, – сказал я. – Мне вот та микротуча не нравится. Давай ее обогнем как-нибудь?

– Не получится, – отозвалась нанодевушка. – Облет займет довольно много энергии, и мы в результате можем недотянуть до кромки леса.

– Зашибись, – сказал Бесконечный. – Меня этот клубящийся кусок дерьма впереди тоже на подвиги не вдохновляет. Лучше уж сесть где-нибудь на поляне, чем с маху врезаться в не пойми чего…

Он еще договаривал последние слова, когда облако, в которое мы летели по прямой, внезапно с нереальной скоростью принялось расти в размерах. При этом оно стало подниматься над Рыжим лесом, и мы увидели, что из него ливнем льется черный дождь, похожий на сплошной, непроницаемый занавес, за которым не было видно решительно ничего.

– Что это? – растерянно проговорила Грета. – В «Энциклопедии Зоны» нет такой аномалии… Поэтому мои датчики и не предупредили об опасности…

Хотел я сказать, что мой спинномозговой датчик давно вибрирует так, что голова того и гляди отвалится, но времени на разговоры уже не было. К тому же я глянул вниз, подозревая, что причина невиданной аномалии может быть там…

И не ошибся.

Внизу, под нами, пролегала широкая просека, которую мы не заметили, уставившись на черное облако. И просеку ту через Рыжий лес проложили совсем недавно…

Внизу навечно замерла колонна из четырех танков и нескольких бронемашин. Похоже, это был очередной рейд военных, решивших таким образом прорваться к Припяти и наконец отжать город, захваченный группировкой «Борг».

В целом, наверно, план выглядел не таким уж невозможным: деревья-зомби Рыжего леса – это не обычные дендромутанты, растущие по всей Зоне и сохранившие плотность обычных деревьев. Те, что росли под нами, отравленные в восемьдесят шестом, погибшие и вновь возродившиеся, были одновременно и живыми, и мертвыми. От сильного удара по стволу они вполне могли превратиться в столб радиоактивной пыли, медленно оседающий на землю, если не было ветра, – и при малейшем ветерке рассеивающийся довольно далеко, при этом мистическим образом не пересекая границу Рыжего леса.

Танкисты наверняка надели на себя противорадиационные костюмы и поперли напрямую через чащу. Они, наверно, даже не почувствовали сопротивления, когда тяжелые машины превращали деревья в пылевые столбы.

И о последствиях, конечно, не думали…

А последствия подобного уже были однажды в истории планеты…

После того как шестого августа 1945 года на японский город Хиросима была сброшена атомная бомба, в результате взрыва в атмосферу поднялась туча радиоактивной пыли – микрочастицы сгоревшей земли, разрушенных зданий, человеческих тел, мгновенно превратившихся в черную копоть…

Облака, плывущие над городом, практически моментально пропитались адски фонящей сажей – и пролились дождем, представляющим собой страшную взвесь твердых и жидких радиоактивных веществ, в каждой капле несущей смерть тем, кто смог выжить в атомном кошмаре. Люди, получившие нереальные дозы облучения и от этого страдавшие от жажды, запрокинув головы, ловили ртами эти капли – и умирали в страшных мучениях, сожженные изнутри черным дождем…

В Зоне все происходит быстро. Поднятые танками столбы радиоактивной древесной пыли взмыли в воздух, смешались с тучами, вечно беременными дождем, – и ливнем пролились на колонну техники. Не думаю, что военные умерли сразу: Зона не прощает тех, кто пытается уничтожить возрожденное ею. Похоже, танкам с мертвецами внутри, скрючившимися перед смертью от невыносимой боли, суждено теперь вечно ржаветь в Рыжем лесу. Хотя – кто его знает. Может, во время очередного Выброса они испарятся или уйдут под землю, а на их месте вновь встанут возродившиеся деревья, кроны которых по ночам полыхают малиново-фиолетовым светом от зашкаливающей радиации…