Спасти красноармейца Райнова. Книга седьмая. Пацифист (СИ) - Поселягин Владимир Геннадьевич

Меня не раз пытались остановить, выдаю в эфир секретную информацию. Ну прям сейчас, это мой шанс сделать себе имя. А то засекретят всё. Так что выслушал, где меня встретит сопровождение, в нужном квадрате снижаюсь до пяти тысяч метров, дальше шесть «мигов» поведут, канал для связи сообщили, и сказал:

- Принял, Земля-шесть. Разрешите запрос сделать. Получил от пленного в вагоне особо важную информацию, а по её решению есть только один человек, что может справиться. Спец из раненых сообщил, тоже в вагоне перевозили. Из Лубянки, некто майор С, Павел Анатольевич. Там его знают. Пусть пришлют на аэродром, очень важная информация. В эфире выдать не могу, но скажу так, если не договоримся, я угоню у наших самолёт и сам отправлюсь выполнять её. Даже несмотря на запрет командиров. Там ситуация такая, что выбора и нет, или поступаешь как велит честь и совесть, или ты слизняк конченный. И да, я понимаю последствия, чего мне это будет стоить, но другого выхода нет. Поэтому вся надежда на майора С. Его специфика работы. Это всё. Приём.

- Я Земля-шесть, принято, - усталым голосом сказал тот, кто со мной общался. Не радист, явно из командиров. - Отбой.

- Земля-шесть, - сразу вышел я на связь. - Вижу шесть «мигов», на высоте восемь тысяч метров, поднимаются и пытаются нагнать. Это моё сопровождение? Приём.

- Да рано ещё, только взлетели. Сейчас выясню. Отбой.

Через три минуты, я уже окраины Москвы видел, вышел на связь, сообщив:

- Это не наши, им уже дали приказ с запретом вас атаковать. Приём.

- Да, вижу, ушли. Наблюдаю ещё одну шестёрку «мигов». Приём.

- Теперь это ваши, спускайтесь на пять тысяч метров, и на аэродром. Переходите на их волну. Отбой.

- Принято. Отбой.

Я покрутил штурвал наводки, перейдя на волну истребителей, и подтвердив, что это те, кто нужен, продолжая лететь кругами над Москвой, зенитки не стреляли, стал снижаться до пяти тысяч метров, а там и меньше, «миги» меня повели к аэродрому:

- Енот, твой пассажир покинул тебя. Приём, - вышел на связь командир сопровождения, с позывным Молот.

- Чего? Приём.

- Наблюдатель выпрыгнул, вон уже на парашюте опускается. Приём.

- Ну и фиг с ним. На земле примут, тут есть кому. Приём.

- Точно. Давай заходим с левым разворотом на аэродром, снижайся до километра. Там ждут. Отбой.

- Да полосу вижу. Отбой.

Дальше зашёл на посадку, и к слову очень хорошо посадил, так что снимая маску с лица, даже с облечением рассмеялся, глуша двигатели, и останавливая тяжёлую машину. Уже бежали люди, бойцы НКВД, так что открыл люк, и стал выбираться. А был я в своей форме, со следами крови и пулевых отверстий, но поверх всё немецкое. Сапоги мои в хранилище, а скажу якобы сбросил у туалета, где оставил тело пилота. Так что доложился старшему по званию, полковнику ВВС, и меня к медикам, знали о ранах, повели под шум движка. Самолёт трактором куда-то буксировать стали. Именно в санчасти, где старший политрук, главный особист на этом аэродроме, брал у меня показания, дверь вдруг открылась и зашёл Судоплатов, с интересом меня рассматривая. Я в одних кальсонах на кушетке сидел, быстро кашу наяривал, пока врач чистил рану на ноге. Покраснела, воспаление шло. Вовремя успели. Кстати, заметил, что за дверью толпятся командиры госбезопасности, видать с Лубянки прибыли для моего допроса, но Судоплатова пустили первым.

- Я, Павел Анатольевич, вы меня искали, сержант. И были очень настойчивы. Все это слышали и теперь знают.

- Я вас примерно так и представлял, - сдавленно сообщил я, отложив пустую тарелку, в это время врач физраствором промывал рану, нога над тазиком была.

Тот раствором, под напором, смог промыть рану. Сгустки выпали и кажется гной. Судоплатов на это мельком глянул. Пока же я добавил:

- Лично я вас не знаю. Документы посмотреть можно?

- Конечно.

Тот дал изучить открытое удостоверение, и я кивнул, мол, всё точно. Далее врач зашил рану, и наложил бинт, на мой взгляд, туговато. Всё это время я продолжал описывать что со мной было. То, что врач и медсестра тоже слушают, особо никого не волновало. Меня тем более. И да, у особиста были мои красноармейские корочки. Описал их сохранность тем, что когда опускался на парашюте, отстегнул планшетку и зашвырнул подальше, в болото у дороги. Немцы это видели и особо не обыскивали, я им сказал, что документы в планшетке были. А так я всегда перед вылетом заворачиваю их в платок и убираю за голенище. А ордена снял, уже когда везли в штаб на допрос. Тоже припрятал. Удавалось скрывать, ну а там бежал. Так что тут порядок. В часть сообщили, и то, что я не вернулся из боя тринадцатого сентября, подтвердили. Обещали вещи прислать. После медсанчасти, уже к особистам. Кстати, двое суток меня тут держали, постоянные допросы шли, всё новые следователи работали. А потом в госпиталь. Вещи мои привёз комиссар полка, прилетел на связном самолёте, заодно опознал меня. Так я узнал, что из того вылета никто не вернулся, как сгинули. То, что задание выполнено узнали, выслав разведчика, тот подтвердил, дымы, сгоревшая техника и ремонт моста шёл. Потом парни начали где по одному, где группами выходить. Мой командир звена вышел, с членом экипажа одного из бомбардировщиков. Так что ещё и комиссар взял с меня рапорт о том, как налёт на мост и бой шёл, подтвердив, что эти четыре сбитых записать на меня не смогут, ужесточили правила.

С Судоплатовым я пообщался сразу после медсанчасти. В отдельном кабинете, был он и капитан госбезопасности, явно помощник майора. Вдвоём опрос и вели. Да первый вопрос и был задан так:

- Что вы хотели сообщить, сержант?

- Двое пленных в моём вагоне, их в бою взяли у Слуцка, окружили, вся группа полегла, их ранеными взяли. Неделю назад где-то. Так вот, убивались парни, они узнали, что в Слуцке, на территории хлебозавода, там бомбёжками повреждения нанесли, организовали лагерь для военнопленных. Наши девчата там, пять сотен. Подкупить смогли полицая из охраны, вышли на контакт. Через Марию Райнову, сержанта медицинской службы, военнопленную. Узнали, что старшей в бараке военврач второго ранга Светлова. Это всё что мне известно, слушал как парни обсуждали. Там один, осназовец раненый, и сказал, что такая работа только для спецов, а такой спец в Москве, по разработке операций, всего один. Я потом с ним пошептался, он мне ваши данные и сообщил. Не сильно желая, но дал их.

- Его данные? И тех двоих, что у Слуцка попали в плен, - велел капитан, что всё записывал.

- Ну откуда мне знать? Там отношения были, друг другу волк, а не товарищ. Уверены, что подсылы были в вагоне, так что языки за зубами держали. А девчат надо выручать. Охрана там так себе, снять её не трудно, главное вывезти к нам. Вывести из города, четыре «ПС», если переполненными, возьмут по сорок пять девчат, четыре борта, это сто семьдесят примерно. Ещё два рейса и вывезут всех. Девчата, это матери наших детей, их обязательно нужно выручать. Причина, узнал от раненых пленных, там отбирают фигуристых и красивых, психологически ломают их и отправляют в бордели, в основном офицерские. До сих пор колотит, когда об этом думаю. Отдельное здание на территории, куда отобранных отправляют и держат до вывоза.

Судоплатов, что стоял у окна, за чем-то с интересом следил, повернулся ко мне, и вздохнул:

- Тут Юго-Западный фронт рухнул, окружили, дыра в обороне, а вы сержант о девчатах беспокоитесь.

- Да, время не самое удачное подобрал, но девчата есть девчата, они надеяться и ждут, что их спасут. Вы мне прямо тут скажите, чтобы я не питал иллюзий. Мол, сержант, сам их спасай. Не хочу время терять, надеясь на вас.

- Не дави, Антонов. Подумать надо. Такие задачи я могу и без приказа командования решать. Думать надо, может быть ловушка.

В принципе на этом всё, те ещё пару раз пробежались по тому что я знал, и отбыли. Ну а дальше на меня накинулись следователи. Почему не увезли на Лубянку, так и не понял. Только вечером отвели в ангар, где «Юнкерс» стоял, и я опытному лётчику-испытателю, показывал, что тут и за что отвечает. А вечером «Юнкерс», своим ходом, под охраной истребителей, угнали куда-то. Думаю, в Казань, там мощный авиационный завод, плюс свои учёные, есть кому разбираться с этой машиной. И следующий день я провёл на аэродроме, именно из-за постоянных допросов, а утром следующего дня уже отвезли в госпиталь, устроив в одной из палат. Лечусь, я раненый. Да, наш аэродром бомбили, немцы узнали куда их самолёт перегнали, два ангара пострадало, хотя немцы тринадцать самолётов потеряли, истребительная ловушка была, но нанесли разрушения. Ночью работали, с двух мест ракетчики подсветили цели. Я пережидал бомбёжку в укрытии, с медиками. Ночевал-то в медсанчасти. Ещё того наблюдателя, что над Москвой прыгнул, взяли. Он девушку-зенитчицу ранил, отстреливался, тоже подстрелили, но взяли живым. То, что самолёт угнан, тот не знал, думал командир борта сам сдаться решил. Хотя никаких намёков на это ранее за ним не замечал. Поздно прыгнул, он это понимал, но надеялся уйти в городе. Из фанатиков тот. Сильно поразился тому, что его пилот убитым остался на аэродроме у Минска, а перегонял самолёт угонщик. Он не понял этого, только тут узнал. И да, всё фотооборудование было целым, не успел тот его повредить, это хорошо. Всё оборудование сняли тут, до перегона «Юнкерса». Мне несколько раз вынесли благодарность за такой трофей. Его ценность отлично понимали.