Владимир Кусакин - Все равно!
— Франц, — закричал я, — Kommen Sie mir, bitte!
Чёрт знает что на меня нашло, что я заговорил на немецком.
Он поднялся из сугроба и пошёл пошатываясь ко мне.
— Что с тобой? — спросил я.
Он махнул рукой.
— Протез сломал, когда прыгал с вертолёта.
Что-то хрупнуло и Франц завалился на бок.
— Ну вот, — сказал он, — теперь уж точно сломался. Надо было его тоже намазать.
— Почему этого нет в твоём личном деле? — я был сердит на него и на себя. Не заметить что человек без ноги!
— А зачем? — серьёзно спросил, он и сел.
Я устало махнул рукой.
— Чего уж теперь… Я сейчас за девочкой, а ты тогда поползай вокруг и свяжи их всех.
— Как?
— Как хочешь.
И я ускакал.
Лейла ждала меня на том же самом месте и кричала:
— Чика, я здесь!
Её надо было срочно лечить. Я не психолог, но есть один способ, как вывести ребёнка из придуманного им мира. Закон само-собой против этого, потому что те кто их придумывал, никогда не были в шкуре ребёнка, или моей обезьяньей. Судебные разбирательства ранят детскую психику больше, чем то что с ними сделали. Сознание того, что отсидев свои 7–8 лет насильник вернётся, может навсегда погрузить неокрепшую душу во тьму шизофрении или паранойи. Кому как. А кто собственно сказал что дети должны быть детьми, инфантильными созданиями умиляющими родственников своими идиотскими вопросами?
Так вот: Если идёт война, то дети должны быстро становиться взрослыми и терять иллюзии насчёт доброго дяди, который примчится на помощь. Это всё стереотипы голливудских фильмов, и я не собирался им следовать.
В живых осталось двенадцать дикарей, остальные были уже мертвы или готовились отойти в мир иной. На двадцатиградусном морозе это довольно быстро.
Манипулятор мог держать нож, которым я выдолбил три ямки в каменистом покрытии дороги, вытащил титановые колья державшие палатку и установил их острыми концами кверху. Подтащил Нигматуллу и его двух нукеров, разрезал им штаны сзади, и вытряхнул их на тропу.
Лейла пряталась за пологом одной из палаток, не в силах смотреть на своих мучителей.
Нигматуллу и двух его людей я посадил на корточки, прямо на расставленные колья, на шее верёвка, не дающая им подняться и на сантиметр.
— Лейла, — позвал я, — Иди сюда!
— Я боюсь. — ответила она, глядя на неподвижно застывших бандитов.
— Я не должен её жалеть! — повторил про себя, подходя к ней и беря её за руку.
Она дрожала как листок на ветру, но пошла зажмурившись, и спотыкаясь на каждом шагу.
— Сегодня ты стала женщиной не по своей воле, Лейла. Один из этих ублюдков сделал тебя такой. Женщина уже не ребёнок, и она должна уметь отомстить. Если этого не случится, ты никогда не станешь достойной своего дедушки Искандера.
Он должен гордиться тобой. Ты хочешь этого?
— Да! — ответила она.
— Ты понимаешь что должно произойти?
— Они должны умереть!
— Они не просто умрут, сначала они позавидуют всем мёртвым.
Я протянул ей свой нож.
— Это Лунный нож, Лейла. Сотни миллионов лет, металл из которого он сделан летел из Дальнего космоса, посланный создателем.
— Аллахом?
— Это самое святое оружие, которое когда-либо касалось рук человека. Ты готова?
Она застыла с ножом в руке около одного из нукеров, потом наклонила голову.
— Да!
— Режь верёвку!
Пройдут годы, и она вспомнит эту сцену, убеждаясь раз за разом в своей и моей правоте. Она будет гордиться этим. Но это потом, когда она совсем выздоровеет, может быть уже сегодня.
Она прикоснулась к верёвке лезвием ножа сначала слабо, а потом с отчаяньем полоснула по ней, отсекая свою прошлую жизнь от той, которая ждала её впереди.
Одновременно я легонько толкнул нукера в лоб, и его нанизало как на шампур. Кусок дерьмового мяса.
— Иди к другому! — сказал я переходя к следующему.
Нигматулла силился что-то сказать, но кусок одеяла торчащий из его рта заглушал звуки. Может быть он раскаивался?
Я посмотрел на Лейлу. Сейчас она выглядела как маленький мститель, и стальные искры мелькали в её глазах.
Мы покончили с ними, теперь они сидели на мёрзлой земле, с широко раскрытыми глазами полными боли и ужаса, и кровь текла из под них на холодные камни тропы контрабандистов. Они будут жить возможно ещё час, пока боль и кровопотеря не сделают своё дело.
Лейла подняла голову и посмотрела, как будто увидела меня впервые.
— Ты не Чика! — сказала она.
— Это правда. — ответил я со вздохом. — Моё имя Жека, а его зовут Франц.
— А почему он без ноги?
Я понял что сработало. Она не видела в нас мужчин-врагов, а это самое главное. Остальное приложится, со временем.
Всех остальных: и живых и мёртвых, я скинул в реку. После того как я бросил пятого, лёд треснул и они провалились в чёрную воду. Остальные исчезали ещё быстрее, пока наконец на тропе не осталось только трое сидящих на штырях фигуры.
Вертолёт показался через несколько минут после того как я закончил уборку. Он шёл опять с юга, подсвечивая лучом посадочного прожектора.
Внезапно раздался характерный звук: «ву-ш-ш», и наш вертолёт исчез ярком свете огненного шара.
— Дождались! — Франц пытался что-то сделать со своим протезом. — Вы уходите, я постараюсь их задержать!
У него ничего не получалось, и вообще он напоминал мне никакого не тевтонского рыцаря, а маленького хоккеиста, отчаявшегося завязать шнурки на коньках.
— До границы всего десять километров, уйдём! — сказал я взваливая его себе на шею. — Держись получше!
У меня оставалось заряда всего на два часа. Только дополнительные 75 килограммов Франца и уж не знаю, 25–35 Лейлы сокращали время работы.
— Дебилы! — ругал я американцев, забывая что только недавно я хвалил их инженерный гений, и искренне восхищался этим марсианским изобретением. — Не могли паршивого счётчика-расходомера поставить!
Эта конструкция хотя и помогала моим усталым мышцам и избитому телу, всё равно не могла заменить простую лошадку.
— А слона, было бы ещё лучше! — думал я, ковыляя на трёх лапах. Хоть Франц и поддерживал Лейлу, с его одной ногой было совсем непросто держаться на мне, вот и приходилось поддерживать манипулятором их обоих.
В горах нельзя бегать. Бесконечные подъёмы и спуски нагружают сердце, плюс недостаток кислорода… Я сильно рисковал. Потом, после получаса пути я загнал адреналин внутрь и захлопнул крышку. Я успокоился. Пошёл размеренным спокойным шагом, стало легче. Мне уже были видны скалы на другом берегу Пянджа, когда завод кончился. Я встал мёртво на трёх точках и сказал: — Приехали! На Марсе должно быть проще.
Им понадобилось пятнадцать минут чтобы освободить меня от шкуры, потом я лежал на снегу и отдыхал, вслушиваясь в крики преследователей и стараясь найти хоть какой выход из этой ситуации.
— Лейла, поможешь Францу. Карабкайтесь на эту горку. — Я показал им. — Франц, у тебя в мешке должны быть гранаты …
— Две РГ-42 …
Я достал их из заплечного ранца. Одну отдал Лейле, другую Францу.
— На крайний случай, если кто-нибудь из вас смалодушничает…
Ответом мне было возмущённое пыхтение.
— Я пошёл!
Они не спросили куда, и так было ясно, мне надо идти назад.
Если я не вернусь, Франц и Лейла тоже не выживут. Она его не бросит, это ясно читалось в её чёрных глазах.
Лишившись обезьяньего костюма согревавшего меня всё это время, я остался в довольно тонком свитере и тренировочных штанах узбекского Адидаса.
Мне была нужна одежда. Её можно было взять только у преследователей.
Отбежав достаточно далеко от места где мы расстались, я полез в гору, чтобы посмотреть на тех кто за нами гнался. Их было четверо. Три гружёные лошади шли в поводу, осторожно ступая копытами на ночную тропу. Трое шли быстрым шагом вслед за нами, лошади двигались в двухстах метрах позади, с погонщиком державшим повод. Я пропустил их мимо и заскользил вниз. Достигнув тропы я быстро догнал лошадей, которые зафыркали, почуяв что-то неладное. Погонщик обернулся вовремя чтобы почувствовать нож на своих глазах. Я приложил палец к губам, снял с него шапку, повернул лицом вперёд и ударил по голове.
— Шубу тоже снимай! — сказал я бесчувственному телу. Контрабандисты. Чертовски не вовремя. Обрезал ремни державшие тюки, аккуратно свалил их на снег, сел на переднюю лошадь и стал погонять, быстро приближаясь к тройке преследователей.
Я подъехал к ним почти вплотную. Задний обернулся и что-то закричал, может быть он понял, что я не тот, за кого себя выдаю. Огонь из автомата по цели с расстояния в четыре-пять метров, и скорострельности 400 выстрелов в минуту на практически открытом пространстве, не даёт ни одного шанса на спасение. Они это знали, война с Советской армией пошла им на пользу, хотя бы в этом. Поэтому они застыли как памятники, подняв руки кверху.
