Роман Караваев - Инверсия
А в фойе уже появились Новик и Кротов, двое уверенных в себе, а потому совершенно спокойных спецназовца. В полном снаряжении. И майор пропел свой инструктаж:
— Пойдёте с полковником и «гостем». Дальше десяти метров не отпускать. Даже если полковник прикажет. Говорите, что выполняете моё распоряжение. Когда окажетесь у «покрывала», не зевайте. Пасите «гостя». Если снайперы замешкаются, стреляйте сами. На поражение. Полковника желательно лишь подранить. Потом с ним разберёмся. Зона спишет. Вопросы?
— Нет.
— Замечательно. Пять минут — перекур. Потом — за мной.
Клюев едва успел спрятать «риф», переданный ему Никитой, когда дверь открылась, и в кабинет ввалилась троица егерей — впереди майор, а за ним два молодых качка, пышущих здоровьем.
— Личный состав выведен за границу посёлка. Сопровождение прибыло, — лихо доложил командир спецназа.
— Оперативно, — похвалил представитель центра и отошёл от окна, в которое он перед этим временами посматривал. — И мастерски. Я ничего не заметил.
— Держим марку, — усмехнулся майор.
— Что ж, — Никита небрежно поправил портупею, — не будем терять времени.
Застывший у порога Новик воспринял это как команду и распахнул дверь. Присутствующие в комнате потянулись к выходу.
Первым сойдя со ступенек крыльца, глава егерей с сожалением развёл руками и сказал:
— Вынужден вас оставить. Согласно вашему же приказу. — И растянул губы в едва заметной, ехидненькой улыбке.
Полковник молча кивнул и сделал знак Максу — ступай вперёд. Сам же, придирчиво оглядев сопровождающих, повернулся к ним спиной, нагнулся, обломал сухой прутик у края дорожки, ведущей к коттеджу, и, похлопывая им по голенищу, двинулся слева и сзади от приятеля, по обочине улицы. Прогулочной походкой. Новик и Кротов, получив на прощанье командирское «Ни пуха!», чертыхнулись и пристроились замыкающими.
Так они и шли по пустой улице пустого посёлка, никуда особо не торопясь, более того, нарочито создавая впечатление ленивой прогулки, и дома смотрели им вслед пустыми окнами. В конце улицы клубился белёсо-сизый холм, наполовину скрывавший самые близкие к нему руины. Казалось, он решил поиграть в ту же игру, что и люди, и приближался лениво и медленно. Майор, уже давно пробравшийся в один из разрушенных домов, где прятался его личный снайпер, смотрел на это затянувшееся сближение и потихоньку свирепел. Он прекрасно знал, насколько усыпляет бдительность такое заторможенное развитие событий, но ничего поделать уже не мог. Психология, мать её! Когда до туманного нагромождения осталось десять метров, Никита совсем перестал волочить ноги. Во всяком случае, так представлялось влипшим в свою оптику снайперам, хотя для самого лжеполковника время взвелось тугой пружиной и застыло, готовясь распрямиться в стремительном броске. Ещё один метр. Ещё. Пора! Как Никита прыгнул, никто из егерей не заметил, и всё же он опоздал. На крохотную долю секунды. Личный снайпер майора плавно нажал на спусковой крючок, и пуля устремилась навстречу жертве. Правда, она попала не туда, куда посылал её стрелок. Макс уже валился, сбитый другом, и она вошла не в сердце, а в левое плечо, оставив в ткани куртки рваное отверстие. Для Клюева, впрочем, этого было достаточно — он оцепенел и потерял ощущение времени. Зато Никита жил сейчас в состоянии дежа-вю, между остановившимися секундами и внутри каждой из них. Так уже случалось однажды. Давно. Очень давно. В другой жизни. Но память сердца осталась и вызвала боль, затопившую сознание. И сознание почти отключилось, предоставив рефлексам полную свободу. Перевернувшись на спину и скрестив запястья, Никита выдернул из-под обшлагов сюрикены. Неуловимое движение рук, и застывшие на полушаге Новик с Кротовым обретают нежеланные украшения в виде звёздочек, вонзившихся в шеи. Ещё одно движение, и «риф», переданный Максу, вновь оказывается в руке мастера-наставника, а личный снайпер майора, по-прежнему глядящий в оптический прицел, видит пулю, летящую ему в лоб. Третий этап — целая серия движений, во время которых надо подхватить друга, оттащить его подальше в туман, желательно под защиту стен, и рухнуть рядом с ним, потому что жизнь между секундами требует колоссального выплеска энергии.
Спецназовцы-егеря, засевшие в развалинах, прилегавших к клубящемуся туману, видели совсем иную картину. Видели они, как внезапно исчезли — не нырнули в облако (до него оставалось ещё порядком метров), а именно исчезли — полковник с «гостем», а шедшие вслед за ними лучшие бойцы подразделения вдруг споткнулись, не успев поднять автоматов, и рухнули в дорожную пыль. И только после этого прозвучал одинокий выстрел. Стрелял, видимо, кто-то из снайперов.
А командир егерей пережил в эти мгновения самое большое потрясение в своей жизни. Кроме общей картины он увидел ещё и отдельный фрагмент, в чём позже много раз клялся на Уставе воинской службы. Естественно, после пары стаканов обеззараживающего. Когда его личный стрелок по его же команде нажал на спуск, то дёрнулся и уронил голову. Был выстрел, разумеется, б-был. Но один. К-кон-трольный… В голову… С-стрелок поразил сам себя… Н-не д-дай вам бог, ребята, вр-вср-встрет-ся с таким п-противником! Н-не д-дай вам б-бог… А я ещё скр-ср-спраш-вал его, где т-кому учат… д-дур-к. Майор просто не мог слышать второго выстрела, потому что тот почти слился с первым.
— Макс, ты как?..
Тишина.
— Максик, приди же в себя! Очнись!
— Бо-о-оль-но оче-е-ень…
— Терпи, брат. Надо идти. Обопрись на меня правой рукой…
Два силуэта, почти слившись, медленно бредут в непроглядном тумане, вытянув вперёд единственную свободную руку. Изредка они натыкаются на какие-то искорёженные обломки, выступающие, изломанные поверхности, спотыкаются, падают, вновь поднимаются и идут.
— Никита… где… мы?
— Лабораторный корпус… Здесь работал Реутов… Я помню схему… Чтобы добраться до энергоблока… надо обязательно пройти… насквозь…
Макс уже почти висит на друге. Он плохо понимает, явь всё это или бред. Он потерял много крови.
— Никита… а эти ребята… они кто?
— Какие ребята, братишка?
— Ну эти вот… у приборов…
— Здесь… никого нет, Максик… Только мы… да туман…
— Ты… просто… не видишь… Никита… Здесь их… много… Они тут… работают… и ходят…
— Кто ходит…
— Злые… ходят… Злоумышляют…
— Терпи, братишка… Мы их всех… скоро…
— Постой… давай отдохнём…
Клюев буквально валится на закопчённый пол. Никита нашаривает вертикальную плоскость, похожую на стену, подтаскивает к ней друга. Прислоняет. Всматривается в белое лицо.
— Терпи, малыш, терпи…
— Хо-лод-но…
— Держись… Мы должны… Помнишь?..
Ещё бы он не помнил. Конечно… Управление отказывает. Самолёт заваливается на левое крыло… Хрустальный звон бокалов. С Новым годом! И сияющая громадная ёлка, и звёзды салюта… И изумрудная лужайка с мягкой шелковистой травой. «Мы слушаем тебя, Учитель»… Сфера не пропускает… А здесь всё другое. Миленькие девушки в белых халатиках… Множество людей… Одни уткнулись в экраны мониторов, другие что-то собирают, паяют… Настраивают… Сложная аппаратура, громоздкая, почти под самую крышу павильона… Лаборатория Реутова… А это, наверное, он сам. Какое знакомое лицо… Доброе… Папа… Откуда взялось это слово?.. Другие люди… Тоже в халатах, только лучше бы они их не надевали… И вообще, лучше бы их здесь не было… Присматриваются, принюхиваются, требуют… Записывают… «Вы не откровенны с нами, доктор»… «А я не могу отдать открытие в руки людям, не представляющим себе всех последствий его применения»… Если это и бред, то очень последовательный…
«…совершенно безопасно. Вы же гоняли мышей туда-сюда…» «Люди — не мыши»… Женское лицо с застывшими, испуганными глазами. Прелестное лицо… Мадонна… С маленьким ребёнком, завёрнутым в одеяльце, на руках… Что-то его связывает с этим ребёнком… Какие-то незримые узы… Сквозь тридцать лет жизни… Погоди-ка, он кто?!.. Венечка, говорит мама, не плачь, сынок… Какой же он Венечка, если он Максим?.. Как это может быть?! Он давно вырос, а тут маленький… А в маминых глазах отражаются эти… которые пришли за ними… Улыбаются. Они всё время улыбаются… От этих улыбок хочется реветь ещё больше… Они плохие, только притворяются хорошими… Он это чувствует, а мама знает наверняка… Один из них наклоняется и подхватывает из манежа второго ребёнка… Это его братик… Он уже совсем большой. Ему скоро полтора годика… Оставьте ребёнка, кричит мама. Это ей кажется, что она кричит, на самом деле едва слышно шепчет. Губы не слушаются… Но у него в голове всё равно звон. От крика… «Ну, что же вы, Елена Фёдоровна, испугались-то так, — картинно удивляется второй и подленько улыбается. — Мы сейчас отвезём вас к мужу. А потом вы все вместе дальше поедете». Никуда мы не поедем, хочет сказать мама, и Захарку отдайте. Не смейте прикасаться к ребёнку… И никакой это не Захарка — мама опять путает — это вовсе Никита… Почему она называет их чужими именами?.. Или это сейчас у них чужие имена?.. Макс пытается выбраться из липкой, плотной паутины, которая его опутывает, но увязает ещё глубже… Папина лаборатория. Их с Никитой поместили на какой-то стол. Брат вцепился в игрушку и изумлённо взирает на блестящую штуковину, повисшую над его головой, а он лежит и ревёт. Ему страшно… Потому что мама сидит на стуле и плачет. Навзрыд. А папа белый от ярости… Его и маму держат эти… А самый главный мерзавец — тоже улыбчивый — очень вежливо, а оттого совсем уж гнусно, предъявляет папе ультиматум: «Ваши сыновья, Лексан Наумыч, сейчас совершат небольшое путешествие. В компании с мышками. В один конец. И вытащить их оттуда сможете только вы. А заодно покажете нам, как работает установка. Это ведь совсем нетрудно. Да?» «Вы не посмеете», — рычит отец. «Ещё как посмеем, — уверяет его мерзавец. — Речь идёт о безопасности государства, а вы нам тут голову морочите. Мы же знаем, что у вас всё готово. Где чип второго контура?» «Таким, как вы, — отец жутко дёргает щекой, — нельзя доверять судьбы людей. Вы же монстры!» «Ах, Лексан Наумыч, Лексан Наумыч! — Рука главаря тянется к большой красной кнопке. — Вам вот своих детей не жалко, а берётесь рассуждать о высоких материях…» Не-е-е-е-ет!.. Это мама. Она рвётся к столу, но её прижимают к стулу, жёстко и безжалостно. Один из тех, кто вцепился в отца, отвлекается на крик и, видимо, несколько ослабляет хватку. Этого достаточно. Отец резко выдёргивает руку, наскакивает на второго, и они вместе, сплетясь в брызжущий ненавистью клубок, заваливаются в переплетение проводов, схем и шин высокого напряжения не закрытой кожухом стойки управления… Удар. Вспышка. Истошный визг жреца безопасности… Упавшая на красную кнопку рука главного мерзавца… И шипящий просверк лиловой молнии… И безмолвно рушащаяся громада установки… И сметающий стены огненный смерч… Вот только детей на столе уже нет… Бо-о-оль-но…
